Олег Гадецкий. Саратов, Россия

Весна тяжелеет степенно,
Распахивает знамена,
И скрытно для всех неверных 
Восходят ее письмена.
И ты одинокий путник, художник и плут,
Наследственно безбожник
Ей веришь вдруг.
2 мая 1989

Жучок на раскрытой странице
Чуть сбоку. Для вашего ока
Те буквы, а он для другого,
Кому она показалось уж слишком
Глубокой. 
22 июня 1989

Как будто было все спросонья –
Скирды тумана, ровный вздох.
И дождь листал мне с подоконника
Прибитых ворох поздних снов.
Кровать как парусом старинная
Плыла по бездорожью сна.
Я пробудился неповинный.
Стояло утро, дождь и мгла.
Как будто рифмой домик глиняный
Повис на скрипах злых жердин.
Качало память, утро длинное
Вставало на ноги слезин.
За дачей липы втихомолку
Собрались, внюхавшись в свой цвет,
И все болтали безумолку
Как будто в мире больше дела нет.
А с неба падало и падало
На крыши, на леса, на век. 
И человек лежал и складывал:
«Я был произведен на свет».
Качалась память, утро длинное
Вставало на ноги слезин.
Я просыпался в рифмы с видами
На дождь, на век, на мир.
28 июня 1990

Я помню рассказы дельфийских жрецов
О мраморе твердом, тяжелом и рыхлом,
Как он оплывает и из грубых кусков
Становится легким и к жизни открытым.
Как пальцы потом все блуждают скрепясь
По гладкой поверхности литого тела,
Как мысль пропадает, и с нею простясь,
Само повествует застывшее дело.
Как дикий вопрос - «О откуда взяла
Дыханья бессмертья смертная дева?» -
Повиснет на фоне безмолвных колонн
И в море спадет бурлящее пеной.
И мне не понять, не расставить слова
На тихой бумаге крепко и смело
Откуда, по какому закону кренясь, 
Прибило ко мне  твое быстрое тело.
Мне не ответить – только делать и ждать,
Забыв про века, свое долгое дело.
Мысль падает в грязь, и взлетает опять
Трудящий остаток мертвого тела.
6 июля 1990

Им нравится, когда мы вместе,
Когда над нами словно Бог,
Когда предметы все из лести,
Из лести к нам дают предлог.
Предлог к тому, чтобы я с тобою
Прошел по миру среди всех вещей
И озарил бы их кончину
Псалтырью-свечью и возлил елей.
Елей из слов, из нашей чести
Пред миром, Богом и судьбой,
Елей-предлог, чтобы нами вместе
Вдруг правил Бог судьбы и слов.
22 июля 1990

Мы с тобою живем словно в сказочном детстве.
Не сложить, не пропеть эту радость и боль,
Остается смолчать, остается поверить,
Что до нас доберется тихий ропот минут.
А теперь мы пока приручаем семейство
Всех предметов, их мук расставанья с собой,
Приручаем и помним, как в радостном детстве
Все готово процвесть лишь бы дали ростку.
Мы с тобой открываем, возвращаемся в детство,
Где все радость и мук не бывает вокруг.
Мы впадаем в испуг, открываем соседство
С этим миром державных и вечных минут.
13 ноября 1990

Век-волкодав – груда лома и сора.
На историю плюнь – концов не сыскать.
Погляди, подбери его грохот и слово –
Неуклюжий словарь, неуклюжая связь.
Ты оставь все надежды, все знанья и меры,
Ты примерь на себя этот колкий кафтан.
Его стежка проста, его нитка сурова,
Им названье одно, и оно – пустота.
Ты оставь все дела, не устраивай дома,
Ты останься один – ты сама немота.
И увидишь, как может священное слово
Пробивать себе путь от средин бытия.
2 сентября 1991

И тикают минуты и года,
И только нам дано остановить мгновенье,
Остановить поток земного бытия,
В котором опыт дан  и дикое сомненье.
Остановить разбег, поправить смысл
И обернуться в страшной вере к силе.
Пусть остановится когда-нибудь земля,
Но отучительствует жизнь и сгинет.
31 декабря 1991

Вариант 1
Я накрылся одеялом
и очутился в мастерской постели.
Как только умолк шум складок,
Появилась первая работа – тело.
Акцент был на плече и расходился несколькими
быстрыми и разными по тяжести комками
в общую линию соприкосновения.
Она и образовывала тело.
Я положил сверху руки,
Запрокинул голову – никакой скованности,
никаких набросков, работа шла сразу
и по готовому.
Было тихо. Только сверчок за окном
лепил также как я быстро и здорово.
Скоро мы сошлись на одной фигуре.
Пути творчества неисповедимы,
но всегда ведут к одной цели.
Она была тишиной.
И я, представляя её иной,
Лепил её по-своему.
6 сентября 1989
Вариант 2
Я накрылся одеялом
и очутился в мастерской постели.
Точки соприкосновения налились
и оформили тело.
Я шевельнулся – фигуры
посыпались одна за одной.
Они были мной, а я был тишиной.
И кто-то за моей спиной
лепил её быстро и здорово.
4-6 сентября 1989