In the meantime, there is no need to worry about it.
”My name is Nityananda Ram das. I live in Krasnodar.
In the meantime, there is no need to worry about it. ”
I am inspired by the work of the great classics: N. Gogol, F. Dostoevsky, A. Pushkin, poets of the Silver Age: I. Severyanin, V. Khlebnikov, A. Kondratyev, Japanese poetry. The architecture of ancient civilizations is very attractive: Sumerian, Egyptian, Iranian, Zoroastrian …. The Buddhist and, naturally, Vedic traditions are incredibly inspiring — I learn from them, I look at their harmony and beauty. These ancient monumental cultures simply cannot fail to inspire!
In my opinion, art is a reflection of the spark of God, a reflection of the Highest Harmony that exists in the universe. A million authors, each in their own way, manifest this spark through themselves, and the task of art is to create beauty. I believe that the only reason for art is to manifest God’s Will, to manifest universal harmony.
WORKS
Счастье
СЦЕНА ПЕРВАЯ ДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕ (Действующие лица – Кришна, бхакта) Сидит бхакта с закрытыми глазами и отчаянно повторяет джапу, делая особый упор на слове Кришна. Через какое-то время выходит Кришна и с улыбкой смотрит на бхакту, затем подходит к нему и гладит по голове. Бхакта начинает повторять еще громче и призывней. Кришна (ласково обращается к нему): Я здесь. Бхакта: Не мешай! К.: Но ты же Меня зовёшь! Бх.: (открывает глаза) Ой! (кричит) Господииии! Это Ты! (падает в дандавате, и бубнит пранама-мантру). К.: Узнал Меня? Но ты же Меня так давно уж не видел! Бх.: (кричит) узнал, Господи, узнал. Я Тебя с закрытыми глазами узнаю. К.: Я пришёл к тебе, потому что ты удовлетворил Меня своим воспеванием, Я пришёл на твой искренний зов, но поскольку ты ещё недостаточно чист, в этой жизни ты больше Меня не увидишь. Я пришёл благословить тебя, поэтому проси у меня любое желание. Только сначала хорошенько подумай. Бх.: Господь мой, я счастья хочу! Радости! Любви хочу! К.: Молодец! А какого именно счастья и любви ты хочешь? Бх.: (задумывается) Ну, не знаю даже... Наверное вот такого: ДЕЙСТВИЕ ВТОРОЕ (Действующие лица 1-й Бхакта образ идеального брахмачари, 2-й бхакта ) Сидит бхакта с толстым брахманским шнуром перед стопкой книг на английском языке, и произносит санскритские шлоки, через каждую минуту делает ачаман и возносит молитвы. Затем по-русски: “Тот, кто проповедует Мою славу очень и очень дорог Мне”. Бхакта (сам себе): Ну что, если Господь хочет, чтобы я проповедовал, мой долг выполнить Его наставления, иначе, какой же я преданный? Нужно, значит нужно! Пусть Гуру Махарадж и мой возлюбленный Господь будут довольны мной. Берет большую стопку книг и идёт их распространять. Говорит: “О почтенный господин, ты великий ученый и большой человек, ты знатен и величествен, пожалуйста, оставь всё, что ты знаешь и просто прими послание Господа”. Все, кому он проповедует, становятся преданными и прославляют его. Иногда его ругают, он смиренно кланяется и молится Господу за их благополучие, когда его хвалят, он смиренно кланяется и говорит: “Я лишь инструмент. Это всё Господь. Это всё мой Гуру Махараджа”. Ему жертвуют огромные суммы денег, он всё смиренно принимает и кланяется. В конце концов, книги с большим успехом распространяются, он получает много денег и смиренный уходит в храм, сдаёт деньги и просит, чтобы его имя не объявляли. В храме он опять читает шастры, к нему подходит другой бхакта и предлагает вкушать прасадам. 2-й бх.: Прабху, пойдёмте вкушать прасадам. 1-й бх.: Что? Ах, прасадам. А я и забыл совсем, что покушать надо. Всё служение, служение… Наш пир – это пост! Ну что же, вкушение прасада – это тоже анга преданного служения. Пойду немного почту (берёт пробки от бутылки и садится в углу, исполненный смирения). (Когда к нему подходит раздатчик, он говорит): Прабху, пожалуйста, мне совсем чуть-чуть, на донышке. Большое спасибо. Извините за беспокойство. (Ест двумя пальцами, встает), ну вот, опять переел. (После прасада он берёт папку “БХАКТИ-ШАСТРИ) и указку, и со словами: “Сегодня у нас урок по очень важной теме – смысл преданного служения” уходит). Как всё-таки хорошо быть преданным! ДЕЙСТВИЕ ТРЕТЬЕ (Действующие лица: Кришна и бхакта) Бх.: Вот оно – счастье! К.: Конечно, это прекрасно, однако на этом пути множество соблазнов и препятствий. И Я часто вижу вот такие картины: (показывает рукой). ДЕЙСТВИЕ ЧЕТВЕРТОЕ (Действующие лица: бхакты) Сидит толстый бхакта (в мятом и плохо надетом дхоти, тилака размазана по лбу, длинные волосы, большие наушники, огромная кавача, перстень, золотая цепь, большой подсумок с деньгами, рваные носки, белая футболка) вкушает обеими руками из больших тазов прасад, наевшись до отвала, падает в изнеможении назад, облизывает и вытирает руки о шикху и дхоти. Затем ложится на левый бок и внимательно смотрит на матаджи, подмигивая им (зрителям) и стреляя глазами. Потом достаёт из-за пазухи газету и начинает читать объявления, затем достает сотовый телефон и звонит по поводу покупки машины, периодически поглядывая в сторону матаджи. Затем достаёт пачку денег, пересчитывает, ругается, прячет. Затем говорит: А вот в Москве брахмачарии каждый год ездют в Индею, а мы тут… , то есть служим, блин… Включает плеер и начинает мурлыкать и подёргиваться в такт музыке. СЦЕНА ВТОРАЯ ДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕ (Действующие лица: Кришна, бхакта) Бх.: Ну уж нет! Так можно тысячи жизней болтаться. К.: Вот и Я говорю то же самое! Так что же ты всё-таки хочешь? Бх.: А может быть, вот такое оно – счастье? ДЕЙСТВИЕ ВТОРОЕ Идеальная семейная жизнь (Действующие лица: Матаджи, Прабху) Матаджи смиренно подносит мужу гирлянду, затем гладит и приносит ему дхоти, приносит прасадам. Он сидит в кресле, закинув ногу за ногу, и звонит по сотовому телефону, тут же приходят люди и приносят ему деньги, он не глядя подписывает бумаги. Затем подходит к жене: Муж: Деви! Мат.: Да Прабху! Муж: Ты должна всегда помнить Кришну и наставления духовного учителя. Поняла? Мат.: Да, Прабху! Всё поняла. Помнить Кришну, духовного учителя, и, конечно же, вас, мой господин. Вы – мой свет и душа. Без Вас моя жизнь пуста, и если я не буду служить вам, я пойду в ад. Муж: За сегодняшний день я заработал две тысячи долларов, половину отдадим в Храм, четверть отдадим на Фуд фо Лайф, а четверть оставим себе, будем поклоняться нашим Божествам! Так говорят Веды! Мат.: Конечно, конечно, хотя, Вы знаете, Прабху, мне деньги совсем не нужны, главное – это Кришна и Вы. Если вы счастливы, я буду счастлива с Вами. (цитирует) “Во глубине сибирских руд храните гордое терпенье…” Вот она я какая! Затем матаджи приносит поднос с параферналиями, проводит пуджу Божествам, в это время муж сладко поёт голосом Аиндры. ДЕЙСТВИЕ ТРЕТЬЕ (Действующие лица: Кришна, бхакта) Бх.: Вот оно, счастье! Лёгкий путь обратно к Тебе, мой Господь. Наверное, мне нужно быть идеальным семьянином... К.: Да! Это ты хорошо придумал! Но во всех трёх мирах Я не видел ничего подобного. Обычно всё происходит вот так: ДЕЙСТВИЕ ЧЕТВЕРТОЕ Реальная семейная жизнь (Действующие лица: Матаджи, Прабху) Муж и жена лежат. Звонит будильник. Они продолжают спать. Муж с огромным трудом встаёт, кланяется, затем опять падает на постель. Еле-еле поднимается, плетётся в ванную, вяло чистит зубы, брызгает на себя водой и морщится. Затем подходит к жене и безуспешно будит её: М.: Слышь, вставай. Ж.: ….. М.: Вставай! Уже поздно! Ж.: (из-под одеяла) Ну и что! М.: А джапа? Ж.: Причем тут джапа! М.: (Зевая) читать! Ж.: А ты как меня будишь? Кто так будит любимую жену?! Со всякими глупостями с самого утра лезешь! Нужно подойти, сказать ласковое слово, попросить меня хорошенько, нужно сказать, как ты меня любишь и не можешь без меня жить, нужно принести немного теплой воды, я должна попить, включи приятную музыку, и тогда, может быть, я встану. Скажи, ты меня любишь? Ну Аа? М.: О Господи! Ну да, конечно! Вставай, рыбка! Ж.: Не искренне что-то у тебя сегодня, давай заново! М.: (медленно) Ты будешь вставать или нет?! А?! Ж.: Грубиян! Млеччха и явана! (отворачивается к стенке). М.: (повышая голос) Время уже полвосьмого! Вставай немедленно! Ж.: Ах так! Да ты меня просто не любишь! Ты меня просто хочешь эксплуатировать! М.: Да ты в полной майе! Кришне не служишь, только и знаешь, что праджалпой заниматься и в зеркало пялиться! Ж.: Я МАТАДЖИ! Имею право! А ты мой муж! В Ведах сказано, что муж должен защищать жену и любить ее! Он должен дарить ей наряды и детей! А ты, когда последний раз деньги домой приносил? Только время тратишь на свои книжки! Какая от них польза нашей семье? М.: (рычит) А в Ведах говорится, что матаджи должна быть смиренной и должна всегда слушать мужа! Ж.: Какие Веды! Сейчас Кали-юга, и я - калиюжная матаджи! Поэтому не жди смирения от меня! Это моя природа! Её уже не изменить! Принимай меня, какая я есть! М.: (В сердцах) Ну и живи, как знаешь! (Уходит) Ж.: Ну и буду жить. Без тебя жила же как-то и ещё проживу! Подумаешь! Если муж не идеальный, жена всегда будет недовольна! (Жена еще лежит в постели, неспокойно ворочается, затем нехотя встаёт. Через пару минут она уже беззаботно напевает. Подходит к зеркалу). Ж.: Дорогой, видимо, я все равно тебя люблю! (Разглядывает себя, неторопливо расчесывается, внимательно осматривает лицо. Через пару минут настороженно) Ой, что это? Мне кажется что ли? Что это со мной? Дорогой, что это со мной? (входит муж) М.: Что такое? Ж.: Посмотри! М.: Что? Ж.: Ты разве не видишь? М.: Чего? Ж.: Ты что совсем ничего не видишь? Ты что, совсем уже не знаешь, какая у тебя жена?! М.: (медленно) Нет! Ж.: Посмотри, как я растолстела! М.: О Боже мой! Ничего ты не растолстела! Ж.: Мамочка! Посмотри, какие у меня стали толстые бедра! М.: Ну гопи тоже были пышнобёдрые! Ж.: Гопи! Ты не понимаешь? Как я теперь людям буду в глаза смотреть? М.: Ну, ешь меньше! Ж.: Сколько ещё меньше? Я и так уже голодаю! И всё равно толстая! Всё, с сегодняшнего дня пощусь! М.: Очень хорошо! Ж.: И поэтому ни завтрак, ни обед готовить не буду! А ты меня не заставляй, пожалуйста, хорошо? Чтобы я не соблазнялась! М.: А что я буду кушать? Ж.: Ну, ты сам хорошо готовишь. Придумай что-нибудь. Я ведь для тебя пощусь, чтобы тебе было приятно на меня смотреть! (Муж, опустив голову, уходит). Ж.: Ой, эта семейная жизнь в сознании Кришны такая сложная! Только и стараешься угодить мужу, а он всё равно обижается! Харе Кришна, Харе Кришна… СЦЕНА ТРЕТЬЯ ДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕ (Действующие лица: Кришна, бхакта) Бх.: Господь, неужели так бывает на самом деле? К.: Обычно так. Бх.: Ну уж нет! Я такого не хочу. Лучше быть отречённым. Вот таким: ДЕЙСТВИЕ ВТОРОЕ (Действующие лица: Санньяси, ученики санньяси) Санньяси и Кришна сидят и мило улыбаются. Санньяси кланяется Кришне, Кришна поднимает его и говорит: “Ни в коем случае, Я тебя очень люблю, поэтому, это лишнее. Просто будь со Мной рядом”. Входят преданные с гирляндами, проводят им обоим пуджу, кланяются, приносят прасад, деньги, прославляют их, омахивают чамарами и т.д. Санньяси и Кришна садятся перед подносом с прасадом и, глядя друг на друга с любовью, кормят друг друга. Входят ещё преданные, дают пожертвования, кланяются, и окрылённые, уходят. ДЕЙСТВИЕ ТРЕТЬЕ (Действующие лица: Кришна, бхакта) К.: Ты что думаешь, что всё всегда именно так и есть? Бх.: А как же ещё? Быть санньяси-гуру - это самое возвышенное положение в материальном мире. Я мог бы принять на себя эту роль. К.: Но быть гуру это ещё не все! Бх.: А что ещё? К.: Например, вот это: ДЕЙСТВИЕ ЧЕТВЕРТОЕ (Действующие лица: Гуру, ученики) Выходит санньяси, и тащит огромный мешок с надписью “КАРМА УЧЕНИКОВ”. Сзади весело скачут ученики, периодически что-то подбрасывая в этот мешок. (Подходит бхакта и радостно говорит): Бх.: Дорогой Махарадж! Мы очень рады, что приехали к нам, проделав такой далёкий путь: Вы десять часов летели на самолете, сутки ехали на поезде, потом пять часов на машине, потом час пешком! Это большая честь для нас – Ваше присутствие! Пожалуйста, пойдёмте, сейчас вы проведёте лекцию, раздадите пять больших тортов, потом у вас живой эфир на радио, а потом мы Вас отвезём на квартиру. Правда, в ней живут бхакты, но они совершенно вам не помешают. Г.: (Смиренно кивает). (Затем подходит матаджи и говорит): М.: Дорогой Гуру Махарадж, я долго думала и решила стать вашей ученицей. Надеюсь, вы не против. Г.: А что… М.: (перебивает) Я уже год никого не ем, не играю, не занимаюсь и не принимаю. Обещаю это навсегда. Г.: А сколько… М.: (Перебивая) Шестнадцать. А в экадаши сколько придётся. То есть плюс минус семнадцать. Г.: А как… М.: Меня зовут Анфиса. (протягивает гуру мешочек с надписью “МОЯ КАРМА”) Г.: Твое новое имя…(задумывается) М.: (в предвкушении) Что-нибудь очень-очень возвышенное и нежное. Г.: Твое имя (тихо произносит имя) деви даси. М.: (Плачет) Что это за имя такое! Позор! Я хотела не такое! (уходит). ДЕЙСТВИЕ ПЯТОЕ (Действующие лица: Кришна, Бхакта) Бх.: Да, а я об этом даже не подумал. К.: Вот видишь, не всётак легко и приятно, как кажется. Бх.: Господь! Меня осенило! Я понял! Мне нужно родиться в вайшнавской семье – с самого детства я буду наблюдать, как отец поклоняется Божествам, всю свою жизнь я буду есть только прасад, буду проводить детские Ратха-Ятры. Я буду очень разумным и вдумчивым ребёнком, не буду плакать, и буду всегда думать о Тебе, мой Господь. Всю жизнь буду строгим брахмачари, а в старости буду проповедовать и писать книги. К.: Ты что, хочешь родиться ещё раз? Бх.: А что в этом плохого? К.: Посмотри: ДЕЙСТВИЕ ШЕСТОЕ (Действующие лица: прабху- отец, матаджи-мама, ребёнок) В квартире страшный беспорядок. Отец с ребёнком на руках и чётками ходит по квартире, мать стирает) Он.: Харе Кришна пись-пись-пись… Харе Рама пись-пись-пись Она: Видишь, ребенок плачет, дай ему молока! Он: Он не ребёнок, а вечная душа. Ему не молоко надо, а Святое Имя. Харе Кришна, мой маленький. Она: Успокой ребёнка, покачай его! Он: А я, по-твоему, что делаю? Харе Кришна пись-пись-пись, Харе Рама пись-пись-пись. Она: (падает в изнеможении) Он: (не обращая внимания на крики ребёнка, читает ему шлоки из второй главы БГ). ДЕЙСТВИЕ СЕДЬМОЕ (Действующие лица: Кришна, бхакта) Бх.: Это что, на самом деле так? К.: Да. Бх.: Господь, после этого я уже не знаю, чего мне хотеть! К.: Так подумай еще хорошенько! (Бхакта задумывается. Кришна незаметно уходит.) Бх.: (Мучительно думает) Ну что же такое счастье? Что? (к зрителям) Что? (смотрит по сторонам, не видит Кришны) Бх.: Кришна, Господь, где же Ты? (волнуется) Где? Где? Куда ушёл Кришна? (в зал) Вы Кришну не видели? Кришна, не уходи! Господь! (плачет) Как же плохо без Господа! Он ушёл, а я опять один! (Встрепенулся) Я понял, что такое счастье! Счастье – это когда Кришна рядом! Счастье – быть с Ним! (Кричит) Мой Господь, я понял! Я понял! Я просто хочу быть рядом с Тобой! Пожалуйста, позволь мне снова увидеть Тебя! Вот мое желание! КОНЕЦ
История Аджамилы
Сюжет изложенного ниже повествования известен читателю из шестой Песни Шримад Бхагаватам. Художественное изложение было осуществлено для… Пусть читатель (зритель) сам для себя определит, для чего было нужно художественное изложение. Если читатель (зритель) останется равнодушным ко всему нижеизложенному и не дочитает (досмотрит) сей труд до конца, автор настоящих строк воспримет его мнение с благодарностью, ибо такая реакция поможет автору расставить в своей голове кое-что на свои места. Мы также оставляем за собой право настаивать на том, что при ссылках, публикациях и любых формах обнародования настоящего произведения, необходимо ссылаться на первоисточник. В современном языке это дерзкое требование определено термином «авторское право». Будьте добры, не забывайте об этом. Ваш, Нитйананда Рам д. История Аджамилы ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА: 1. Аджамила 2. Жена Аджамилы 3. Отец Аджамилы 4. Духовный учитель Аджамилы 5. Брахман 6. Блудница 7. Шудра 8. Дети Аджамилы (10 сыновей) 9. Младший сын Аджамилы Нарайана 10. Люди, которых Аджамила грабил и обманывал 11. Грабители, дружки Аджамилы 12. Трое Ямадутов 13. Четверо Вишнудутов 14. Люди в эпизодах СЦЕНА 1 Повозка, запряжённая быками, двигается, не торопясь, по пустынной дороге. В повозке сидят несколько человек: отец Аджамилы, Аджамила, погонщик быков. Отец и Аджамила сидят спиной к быкам, смотрят на дорогу, которая остаётся позади, но на самом деле они увлечены разговором. Звуковым фоном служить мерный стук колес, голос кузнечиков, пение птиц. Какое-то время камера следует за повозкой параллельно на расстоянии, обходит вокруг, затем приближается, по мере приближения нарастает звук разговора, зритель включается в происходящеё. Камера приближается, пока не останавливается на лице Аджамилы. Крупный план. Зритель видит лицо Аджамилы, который, раскрыв рот, слушает. Как правило, во время диалогов камера показывает лицо говорящего. Однако сейчас первый кадр на лице Аджамилы. Отец: … и тогда он кидаётся к Прахладу, начинает трясти за плечи и кричать: «Ну где твой Вишну? Я устал Его искать! Где Он? Покажи!» Аджамила: (раскрыв рот) а что Прахлад? Отец: А Прахлад смотрит ему в глаза и отвечает с улыбкой: «дорогой отец, присмотрись, и ты увидишь Господа повсюду». Аджамила: А потом? Отец: И потом Хираньякашипу как закричит: «и что, твой Вишну в моём доме?» А Прахлад с улыбкой отвечает: «Да, отец, Он всегда жил в нашем доме». Хираньякашипу хватает меч и начинает им размахивать и кричать: «В моём доме?! Вишну! Ах ты, трус! Если Ты здесь, выходи!» Хираньякашипу стал метаться по дворцу, но когда он не увидел там никого, он бросился с мечом к Прахладу закричал ему: «Если твой Вишну сейчас не появится передо мной, я отрублю голову тебе! Вместо Него! Чтобы Он понял, к чему приводит трусость!» Аджамила: (качает головой, его глаза широко раскрыты, выражают крайнюю степень изумления) А Прахлад? Отец : (продолжает) А Прахлад, этот маленький мальчик, тогда и говорит отцу: «Обернись. Вот же Он, мой Господь, прямо перед тобой». Хираньякашипу оборачивается, видит колонну перед собой, показывает на неё и кричит: «Он что в этой колонне?» Прахлад: «Да, отец, разве ты не видишь?» «Не вижу!» отвечает тот, хватает меч и со всего размаха бьет по колонне… Она разбивается вдребезги… но, только знаешь, Аджамила, никто не услышал, как загрохотала разбитая колонна. Аджамила: Почему? Отец: (повышая голос) Потому что в это мгновение раздался оглушительный рык льва, …. появился великолепный Господь Вишну. Он был в такой ярости, что все полубоги и демоны присели от ужаса. И только Прахлад смотрел на Него и счастливо улыбался. Господь принял особую форму человека-льва. Он пришёл защитить своего преданного Прахлада и наказать этого демона Хираньякашипу. Прахлад увидел эту необычайно прекрасную форму Господа, и его любовь к Господу запылала ещё сильнеё… Господь и демон скрестили мечи. Они бились очень долго. Иногда казалось, что Хираньякашипу вот-вот одержит верх, и тогда все демоны начинали ликовать, а полубоги дрожать. А иногда Господь обрушивал на демона такие сокрушительные удары, что тот начинал отступать. Да, это была великая битва… Вся вселенная замерла в ожидании. И, в конце концов, когда день стал подходить к концу, и сумерки опустились на землю, Господь Нрисимхадев схватил за ноги начавшего уставать Хираньякашипу, закинул его к себе на плечо и одним прыжком достиг врат, ведущих во дворец. Господь уселся на пороге и бросил Себе на колени демона… (обязательная пауза) Их глаза встретились. Они смотрели друг на друга не отрывая взгляда… Камера показывает, что отец закрыл глаза, откинул голову и рассказывает, будто сам видит происходящеё. Крупным планом его лицо, он испытывает наслаждение от рассказа. Аджамила смотрит перед собой, его глаза широко раскрыты, он потрясен рассказом. Отец замолкает. Проходит какое-то время. Аджамила: (шепотом) Зачем? Отец: (как бы возвращаясь в реальность) А? Что зачем? Аджамила: Зачем их глаза встретились? Отец: (улыбается, поворачивается к Аджамиле, тембр его голоса становится болеё мягким и спокойным) Господь хотел увидёть, что же творится в душе Хираньякашипу. Откуда в нём столько ненависти. Откуда столько злобы. Аджамила: И что Господь увидел? Отец: (смакует) И Господь увидел, что Хиранйякашипу – Его близкий друг, Его преданный, который стал демоном, чтобы принять участие в этой замечательной игре. Ведь ещё совсем недавно и Хиранйякашипу, и его брат Хиранйякша были стражниками на духовной планете Вайкунтхе. Джая и Виджая – так их звали. Они пришли в этот мир, чтобы сыграть роль демонов и дать Господу возможность насладиться битвой с ними. Кто как не преданные смогут сыграть эту роль идеально? В той ненависти, которую выплеснул на Господа Хиранйякашипу, была его величайшая любовь. Он играл роль демона, чтобы Господь был счастлив. Был счастлив этой битвой. Аджамила: А что потом? Отец: (через паузу, с явным удовольствием) Демон взглянул в красноватые глаза Господа, и вспомнил всё. Он вспомнил своё место на Вайкунтхе, он вспомнил, почему оказался здесь, он вспомнил, почему сражается с Господом. Камера на лицо Аджамилы. Он ждёт. Отец: Демон знал, что сейчас покинет свое тело. Он лежал на коленях Господа, он смотрел в Его глаза, он улыбался… он ждал, что же будет дальше… и в этот самый момент Господь, не отводя взгляда от взгляда Хиранйякашипу, вонзил свои длинные могучие когти в его грудь. Хиранйякашипу вздрогнул, но продолжал смотреть на Господа с улыбкой… он наслаждался… И Господь Своими непобедимыми когтями разорвал на части тело демона, как будто снял с него старую бесполезную одежду. Хлынула кровь… все закричали… Боги закричали с ликованием, демоны закричали от страха и ужаса. (отец наклоняется к Аджамиле и говорит ему, как будто заговорщицки) Ведь никто так и не понял, что же произошло в последний момент между демоном и Господом. Все думали, что Господь в гневе. Аджамила: А что было дальше? Отец: Хм, дальше… Господь рычал, вращал своими красными глазами и разбрасывал вокруг себя то, что осталось после Хиранйякашипу. И всем было очень страшно. Пауза. Аджамила ждёт продолжения. Отец: Потом Прахлад подошел к Господу и надел на Него гирлянду из лотосов. Господь перестал рычать и погладил Прахлада по голове. И боги вздохнули с облегчением. Пауза. Отец: Так Господь спас Своего дорогого преданного Прахлада. Аджамила вздыхает и задумывается, он находится под впечатлением истории. Отец гладит его по голове и смотрит на него. Аджамила: (негромко, как будто сам с собой) Господь такой…добрый. (поворачивается к отцу) Он такой добрый ко всем? Отец утвердительно кивает. Он улыбается. Аджамила: …и ко мне тоже? Отец: К тебе Он бесконечно добр, сынок. Аджамила: (рассуждает) Он пришел защитить мальчика Прахлада. Он пришел сразиться с демоном… А в результате оба получили от Него столько любви… Отец: Сынок, Господь способен на великие чудеса, а если дело касается Его любимых преданных, (отец многозначительно поднимает вверх палец) Он готов на все. Пауза, какое-то время все молчат, повозка продолжает свой путь. Затем Аджамила обхватывает руку отца своими руками и льнет к нему. Аджамила: А ради меня Господь смог бы так поступить? Прийти ко мне и спасти меня от демонов? Отец: (гладит Аджамилу по голове) Конечно, Аджамила. Любовь Господа никогда не иссякает. Даже если мы забываем о Нём, Он продолжает нас любить. И всегда готов прийти нам на помощь. Аджамила: Это… это… (не может подобрать слова)… это так замечательно. Отец: Да, сын. Это высшая истина. А также истинно то, что мы должны стараться не потерять свою любовь к Господу. В этом мире легко сойти с ума. Легко сойти с пути истины. Аджамила: (поворачиваясь к отцу) Я бы не хотел этого… Отец: Я тоже, сынок. Я прошу Всевышнего дать тебе духовный разум и силы. Прошу Его помочь тебе никогда не сходить с пути праведности и добродетели. Аджамила думает…пауза, затем говорит Аджамила: Пожалуйста, папа, всегда так молись. Даже когда ты будешь стареньким, все равно молись за меня Господу Вишну. Я не хочу быть демоном. Я хочу быть таким, как ты: мудрым и… добрым. Отец: Ну конечно, сын. Так и будет. Они держат друг друга за руки. Едут какое-то время. Оба задумчивы. Камера на отца, он улыбается чему-то своему. Через какое-то время Аджамила оборачивается к отцу и говорит серьезно. Аджамила: Отец, я хочу кое-что тебе сказать. Отец: Да, конечно, я тебя слушаю. Камера отходит на задний план. Голоса стихают, повозка удаляется. Зритель видит, как Аджамила что-то говорит отцу, жестикулирует, отец, глядя на сына, согласно кивает. Зритель не слышит диалога. В этот момент рядом начинает истошно кричать ворона, разрушая созданную идиллию. Одновременно с ней за кадром начинается ритмичная музыка. СЦЕНА 2 Плавно начинается следующая сцена. Предыдущая сцена сменяется другой, ритм музыки захватывает зрителя. Суета и шум деревни. Дети шумят и резвятся. Женщины занимаются своими делами. Старики сидят и мирно беседуют. Камера на дорогу: зритель видит, как повозка подъезжает к деревне. Аджамила выпрыгивает из повозки, помогает сойти отцу, хватает сумки и корзины, и несёт их в дом. Проходящие люди приветствуют их. Отец рассчитывается с возницей, тот разворачивает быков, и повозка отъезжает. Отец провожает её взглядом, затем не торопясь заходит во двор своего дома. Оглядывается. Во дворе всё в порядке, он удовлетворённо кивает Отец: (сам себе) Всё в порядке… всё так чисто… да… спасибо соседям. Сберегли, поддержали. Подходит к входной двери, снимает обувь. Заходит в дом. Оглядывается, ставит на пол корзину. Отец смотрит на алтарь. Алтарь ухожен, на нём свежие цветы. Отец кланяется Божествам, подходит и, щурясь, смотрит на Божеств. На алтаре Господь Вишну, в своей четырёхрукой форме. Присаживается на скамью, прислоняется спиной к стене. Вздыхает. Он устал. Аджамила садится рядом с ним, он косится на отца и принимает такую же позу, что и отец. Он явно ему подражает. Хотя Аджамила не устал, он всё же имитирует отца. Отец – образец добродетели для Аджамилы. Отец, не меняя положения, поворачивается к Аджамиле и говорит через небольшую паузу: Отец: Вот мы и дома, сынок… Закончилось наше паломничество в благословенный Харидвар… сегодня мы отдохнём, а завтра… завтра нам необходимо провести благоприятные обряды и наградить брахманов, чтобы наше путешествие считалось законченным. (откидывается назад) Так говорят священные писания. Аджамила: Но, папа, ты ведь сам брахман, ты что, будешь сам себе подарки дарить? Отец: (улыбается) Хотя наша семья и принадлежит к сословию брахманов, мы всё же должны заниматься благотворительностью и использовать деньги на благие дела. Сынок, то богатство, которое у нас есть, следует без колебаний посвящать служению Господу и святым людям. Тогда мы никогда не лишимся своего духовного разума. Аджамила: А если у нас закончатся деньги, что мы будем делать? Отец: Сынок, чтобы служить Господу, деньги не нужны. Господь с радостью примет любое подношение, предложенное Ему с любовью. Даже самый бедный человек, поклоняющийся Господу от всего сердца, удовлетворит Его больше, чем богатый лицемер, проводящий пуджу лишь для вида. Господа невозможно обмануть. Так ведь? Аджамила согласно кивает. Отец: Мы, сынок, брахманы, и потому мы должны довольствоваться тем, что приходит нам само собой. И мы используем это в служении Господу. В этот момент раздаются голоса на крыльце дома, немного погодя слышен стук в дверь. Отец встает с места, Аджамила вместе с ним, но Аджамила бежит вперёд, проворно открывает дверь. В дом заходят два брахмана. Все смотрят друг на друга с улыбкой. Отец Аджамилы сердечно их обнимает и усаживает. Аджамила, сложив руки, кланяется им. 1-й гость (к отцу Аджамилы): Рад видеть тебя, Лочан Бабу, здравствуй, Аджамила. 2-й: С возвращением! 1-й гость: Похоже, что ваше паломничество удалось. Священная земля Харидвара подарила вашим лицам сияние, а умам спокойствие. Отец: (Берёт в свои руки обе руки первого брахмана, прижимает их к сердцу и говорит ему) О свамиджи, проходи, садись. (обращается ко второму брахману) О пандитджи, проходи, садись. Спасибо, что присмотрел за моим алтарем. Я чувствую, что Господь был очень рад тому, как ты служил Ему. Оба брахмана улыбаются, проходят. Отец: проходите, проходите. 1-й брахман: С нетерпением жду твоих впечатлёний, почтенный. 2-й брахман: Не скрывай ничего, Лочан Бабу, поделись своим счастьем. Отец: Я, признаюсь, О Свамиджи, Божественный Харидвар был так милостив к нам! Мы повстречали там множество святых людей. У меня и у моего сына была прекрасная возможность послушать Хари-катху и совершить омовение в чистейших водах матери-Ганги. Брахманы согласно кивают. Отец наклоняется к Аджамиле, говорит ему что-то на ухо и даёт в руку монету. Аджамила кивает и выходит за дверь. 1-й брахман: Как ты себя чувствуешь, Лочан Бабу? Отец: Мать Ганга дала мне много сил. Я обрел вторую молодость. Только вот… Отец замолкает. 2-й брахман: Что такое? Отец: (С улыбкой) Только устал с дороги… Все смеются. 1-й брахман: Да, Да… Где наша молодость… Эх, Лочан Бабу… Когда я был молод, я пешком прошел путь от снежного Бадринатха до Рамешвара, ел раз в день, заходил во все храмы и без устали кланялся святым людям. И сил у меня только прибавлялось. Отец: Да, Свамиджи. Молодость… сила… зато теперь мы чувствуем усталость даже после поездки на телеге. 1-й брахман треплет отца по колену. 1-й брахман: Ты же знаешь, Лочан Бабу, это жизнь. Это наш путь… В этот момент в дом заходит Аджамила, у него в руках поднос с фруктами, кувшин с чистой водой и глиняные чашки. Он расстилает на полу чистую ткань, расставляет банановые тарелки, раскладывает фрукты, наливает воду. Все наблюдают за ним. 1-й брахман: Аджамила. Аджамила: (почтительно) Да, свамиджи. 1-й брахман: Аджамила, это было твоё первое паломничество. Что ты скажешь? 2-й брахман: Поделись с нами впечатлёниями. Аджамила: (обращаясь по очереди к каждому) Свамиджи, свамиджи. Я и не думал, что всё будет так замечательно. Нет, я, конечно, знал, что святое место очень могущественно. Но… 1-й брахман: Но ты, наверное, не подозревал, какие чувства испытаешь? Аджамила: (задумываясь) Да, наверное. Я очень впечатлён. Все эти святые места, святые паломники, благодать… Нам рассказали, что священная земля Харидвара – это врата в Гималаи. И это место очень любит Верховный Господь Нарайана, а также там всегда пребывает Шива Махадев. 1-й брахман: Да, да. Харидвар – место рождения Парвати деви. Шив Махадев очень любит Харидвар. 2-й брахман: (с воодушевлением) А также там жила матушка Ханумана Прабху, Анджани Ма. 1-й брахман: Сам Господь Рамачандра вместе с Лакшманом и матерью Ситой приходил туда. 2-й брахман: И семеро величайших мудрецов неподалеку от Харидвара, в прекрасном Ришикеше, устроили свои ашрамы. 1-й брахман: И множество святых людей вновь и вновь приходят в Харидвар, чтобы получить милость Господа. 2-й брахман: Человек, проведший в Харидваре хотя бы минуту, обретает величайшеё счастье и умиротворение. 1-й брахман: Аджамила, как ты думаешь, Господь пролил на тебя свою милость? Аджамила: (смотрит на первого брахмана, а потом обращается к отцу шепотом) Отец. Отец: Что, сынок? Аджамила: Отец, скажи Свамиджи, о чем я тебя сегодня просил. (Аджамила смиренно сложил руки и подсаживается ближе к брахману) Отец: Да, да, конечно! (улыбается, готовится говорить). Свамиджи, мы все знаем о твоих возвышенных качествах. Твой пример безраздельного предания себя Господу вдохновляет нас все те долгие годы, что мы знакомы с тобой. Подобно могучему дереву, которое дарует тень, цветы и сладчайшие плоды многим людям, и при этом не просит ничего взамен, ты милостиво даруешь нектар общения с тобой всему нашему городу. И мы так благодарны тебе за твою милость. 1-й брахман: Что ты хочешь этим сказать, о Лочан Бабу? (Лицо Аджамилы крупным планом, затем на руки. В руках он держит конец своего дхоти и нервно теребит его. Затем камера вновь на лицо Аджамилы, он смотрит с беспокойством то на отца, то на брахмана, нервно покусывает губы и пытается улыбаться. Отец кивает головой в сторону Аджамилы, все смотрят на него, тот опускает глаза). Отец: О Свамиджи, дело в том, что Аджамила принял одно очень важное решение, и потому попросил меня обратиться к тебе. 1-й брахман: (Кивает головой) Да, всё что в моих силах я готов сделать. Отец: Аджамила хочет обратиться к тебе с просьбой принять его в ученики. Он хочет получить у тебя посвящение. Пауза. Аджамила с надеждой смотрит то на брахмана, то на отца. 1-й Брахман: Это так Аджамила? Аджамила: Да, Гуруджи, это моё твердое решение. 1-й брахман: А для чего тебе это необходимо, Аджамила? Разве твой отец не научит тебя принципам чистой брахманической жизни, разве он не научит тебя зажигать священный огонь? Аджамила: О гуруджи, мой отец – это мой первый учитель, который дал мне жизнь, поставил на ноги, научил меня многому. Он ведёт меня вперёд, я очень его люблю. Но там, в Харидваре, святые люди посоветовали мне обратиться к чистому душой духовному учителю, принадлежащему к цепи возвышенных духом учителей, к учителю, который примет меня в свою духовную семью и откроет самые глубокие секреты божественного знания. Отец: Свамиджи, ведь ты принадлежишь к Париваре – духовной преемственности, восходящей к самому Васиштхе, жившему некогда в нашем городе. 1-й брахман: Да, это так. Город Каньякубджа благословлён пылью со стоп мудреца Васиштхи, лучшего среди брахманов. Муни Васиштха, сумел обуздать гнев и вожделение, и Сам Господь Рамачандра склонялся к его стопам. Я имею честь принадлежать к его париваре, и потому по его милости, а также по милости моего Гуруджи я способен быть твердым в своих обетах. Аджамила: (импульсивно, припадая к стопам брахмана) О Гуруджи, прими меня в ученики. Я прошу тебя об этой милости. 1-й брахман: (поднимает Аджамилу, тот продолжает сидеть на полу у стоп брахмана) мне радостно видёть твоё желание получить божественное знание, но прежде я должен увериться, что твоё решение твёрдо, и сам ты настроен дойти этот путь до конца. Аджамила: о Гуруджи, что мне нужно сделать, чтобы ты поверил мне и принял меня? 1-й брахман: Тебе следует какое-то время пожить в моём ашраме. Аджамила смотрит на отца, тот улыбается и согласно кивает. Камера показывает лицо Аджамилы сверху. Лица отца и брахманов находятся выше уровня камеры. Аджамила сидит на полу, отец и брахманы на возвышении, это отражено в съёмках. На следующем моменте особое внимание режиссёра. Все посторонние звуки исчезли. Лица крупным планом. С паузами. Аджамила: Я готов, Гурудев. 1-й Брахман: Ты уверен Аджамила? Аджамила: Да. 1-й брахман: Аджамила, встав на путь духовного просветления и войдя в великую семью брахмана Васиштхи, ты должен оставаться непреклонным в своих обетах, и должен пройти этот путь до конца. Путь брахмана тяжелее даже, чем путь воина, чьи раны никогда не заживают из-за постоянных битв, а руки никогда не выпускают меча. Готов ли ты к этому, Аджамила? Аджамила: Я не оставлю этот путь, Гурудев. 1й брахман: Никогда? Аджамила: Никогда! Крупным планом широко раскрытые глаза Аджамилы. Отец и брахманы переглядываются. Брахман немного наклоняется к Аджамиле. 1-й брахман: Мой мальчик, ещё несколько дней назад ты был в святом месте Харидваре, сейчас рядом с тобой твой чистый духом отец, и сейчас твоя решимость кажется непоколебимой. Но ты уверен, что она останется таковой во всех ситуациях, даже когда судьба будет испытывать тебя? Все ждут ответа Аджамилы, тот какое-то время думает, потом согласно кивает. Аджамила: Да, Гурудев, я останусь верен пути истины. Брахман согласно кивает, и обращается к отцу. 1й брахман: Ну что же, Лочан Бабу, собирай сына. Завтра я хочу видёть нового ученика в своем ашраме. Аджамила: Гурудев, значит, ты принял меня? 1-й брахман: Конечно, мой мальчик. Господь даёт мне возможность поделиться с тобой бесценным знанием, которое оставили мне мои учителя. Высший долг брахмана – делиться божественным знанием с достойным человеком. Аджамила: (радостно к отцу) Отец, отец! Ты слышал? Отец: Замечательно, сын! Мое сердце ликует. Отец пытается встать на колени перед брахманами. Те поднимают его, усаживают рядом с собой. Отец: О Свамиджи, чему ты научишь моего мальчика? Аджамила внимательно слушает. 1-й брахман: (Аджамиле) Сынок, под моим руководством ты изучишь великие Пураны, повествующие о том, как Верховный Господь проводил Свои игры в этом мире, и как великие душой чистые мудрецы поклонялись Ему. Я расскажу тебе о принципах пранаямы, чтобы, ты мог овладеть дыханием, и смог увидёть, как действует твой ум. Я научу тебя обуздывать его. Я вложу в твоё правое ухо мантру Гайтри, и научу возжигать жертвенный огонь, воспевая священные гимны. Отец: (велит Аджамиле поклониться, кланяется сам) О Свамиджи, ты так милостив! Я так счастлив за своего мальчика. (Аджамиле) беги, готовь свои вещи. Аджамила: (смотрит на брахмана широко раскрытыми глазами) спасибо, Гурудев. Аджамила кланяется и счастливый убегает. Все смотрят ему вслед, улыбаются. Затем брахманы встают, выражают почтение алтарю. После отец и брахманы почтительно прощаются друг с другом. 1-й брахман: Что же, Лочан Бабу, судьба наградила тебя достойным сыном, а меня достойным учеником. Мы радуемся вместе с тобой. 2-й брахман: будь благословен твой дом, Лочан Бабу. Удача живёт в нём, так пусть же она никогда не покинет его. Отец: О святые, лишь благодаря вам я продолжаю свой земной путь. И теперь, при мысли, что мой Аджамила будет твоим учеником, Свамиджи, сердце мое радостно замирает. 1-й брахман кивает, они уходят. Отец собирает пыль с того места, где стояли брахманы, кладёте себе на голову. Расставляет предметы утвари в комнате по местам. Он явно волнуется и не находит себе места. Берёт шастру, садится читать, вскакивает, подходит к окну. Затем его взгляд падает на домашний алтарь. Отец подходит к алтарю и молится. На алтаре мурти Господа Вишну. На алтаре горят две свечи. Пламя горит ярко и ровно. Камера сбоку, отец в профиль перед алтарем. Отец: О Тхакур, я не знаю, какие поступки я совершил в прошлых воплощениях, но я знаю и вижу, что Твоя милость пребывает со мной. Благодарю Тебя за участие в моей судьбе, пожалуйста, благослови меня и моего мальчика всегда оставаться преданными Твоему пути, защити нас на этом пути дхармы и направь наши умы на путь истины. Камера обращается к алтарю, лицо Божества приближается, крупный план, затем камера отходит назад, видны свечи на фоне Божества, вдруг порыв ветра и пламя свечей неожиданно гаснет. Отец остаётся в темноте, только немного отблескивает лицо Божества. СЦЕНА 3 Отец и Аджамила сидят на крыльце дома под звёздами. Аджамила положил голову отцу на плечо. Камера обходит их вокруг. Разговор начинается, но камера показывает их со спины. Отец: Сынок, нас ждут большие перемены. Аджамила: Я знаю отец, я их чувствую. Отец: С завтрашнего дня ты отправляешься в дом Гурудева. Аджамила: Да, отец (вздыхает), я очень рад. …но… я немного боюсь. Отец: Ничего, сынок, когда-то давно, когда я также сидел со своим отцом под звёздами перед тем, как отправиться в ашрам своего учителя, мне также было не по себе. Аджамила: И ты дрожал, как и я сейчас? Отец: Дрожал, сынок. И мой отец говорил, что его отец, мой дед, также сидел с ним под звёздами и разговаривал, как мы с тобой сейчас. И моему отцу также было немного страшно. Когда жизнь неожиданно распахивает свои врата перед тобой, и ты видишь лежащий впереди путь, по которому тебе нужно достойно пройти, становится не по себе. Но мы всегда должны помнить, что наши отцы и деды с нами, и их благословения никогда не покидают нас. Аджамила: Мой дед и мой прадед, и мой прапрадед – все они были благородными брахманами, которых уважали и любили в нашем городе. Отец, да что там говорить, тебя тоже любят и уважают. Отец: И тебя будут любить и уважать, Аджамила, если ты будешь верен пути истины. Все полубоги, и Сам Господь Нарайана лично защищает того, кто предан истине. Этот путь показали нам многие и многие наши предки, этот путь начертан и тебе, Аджамила. Аджамила: (пауза) … Не оставляй меня, отец. Мне нужна твоя сила. Отец: Мои благословения никогда не покинут тебя, сынок. Ты можешь всегда на меня положиться. Аджамила: А ты ведь будешь приходить ко мне в ашрам? Отец: конечно сынок, ашрам Гурудева находится совсем недалеко от нашего дома. Мы будем видёться с тобой постоянно. Аджамила: (вздыхает) Это хорошо… Это так хорошо… Аджамила кладёт голову на колени отца, тот гладит его по голове, Аджамила засыпает. Камера отдаляется, затем приближается вновь. Отец смотрит на полную Луну, его лицо освещено бледно-голубым лунным светом. Издалека начинается тревожная музыка. Лучше если это будет ритмичный стук, с нарастанием, переходящий в тревожную мелодию. Отец: О Господь Нарайана. Творец вселенной, повелитель Солнца и Луны. Твоя неземная красота затмевает красоту всего этого мироздания. Ты проникаешь во все объекты этого мира, ты поддерживаешь и разрушаешь всё творение. Ты даёшь жизнь и силы всем живым существам от великого Брахмаджи до малейшей былинки в поле. Множество поколений предков моей семьи всем сердцем служили Тебе, забыв о личной выгоде, и Ты всегда был неизменно милостив к нашей семье. Подобно тому, как Ты, в окружении звёзд сияешь сейчас на небосклоне, я прошу Тебя взойти на небосклоне чистого сердца моего Аджамилы. (камера на лицо Аджамилы, затем на полную Луну) Освети его путь и дай ему силы быть верным своему долгу. Для меня не будет большего счастья, чем счастье видёть его искреннее желание быть Твоим преданным. В этот момент Луну закрывает облако, кричит ворона, в конце воет шакал. Музыка нарастает, затем резко обрывается. Следующая сцена. СЦЕНА 4 Надпись на экране: «Прошло пять лет». Сцены жизни в ашраме очень важны, они создают для зрителя впечатление, что прошло достаточно времени, произошло множество событий. В противном случае следующие события будут выглядеть слишком неестественными. Повзрослевший Аджамила в ашраме гуру. Эпизодические картины его повседневной жизни. 1. Аджамила вместе с другими учениками носит воду из колодца. 2. Ученики сидят под деревом и вместе хором повторяют мантры. Гуру сидит на возвышении и наблюдает за ними. Камера проходит сверху, показывает разные лица, в конце концов, обращается к лицу Аджамилы. Он радостен и с воодушевлением повторяет гимны. 3. Аджамила кормит обезьян. 4. Аджамила и ещё один мальчик на базаре покупают фрукты. 5. Аджамила с другом, облокотившись на плетёный забор, окружающий ашрам, наблюдают за улицей. Они беседуют. Тут на улице появляются две молодые девушки, у обеих корзины на головах. Юноши прерывают разговор и наблюдают за ними какое-то время, девушки, погодя, замечают на себе внимание парней, они также прекращают разговор, опускают глаза и проходят мимо парней, едва сдерживая игривые улыбки. Когда девушки проходят мимо, юноши с удивлением смотрят друг на друга, и вдруг начинают хохотать, потом резко разворачиваются и убегают вглубь ашрама. Девушки смотрят друг на друга и также прыскают от смеха. 6. Аджамила с учениками бегут к реке и с разбегу прыгают в воду, резвятся. К берегу подходит гуру, все сразу же успокаиваются, выходят из реки, кланяются гуру, берут его под руки, помогают ему войти в реку и совершить омовение. Аджамила горстями поливает водой своего гуру, его лицо чисто и радостно. 7. Аджамила вместе с учениками раздают прасад сидящим садху. Они приветливо улыбаются, видно, что это доставляет удовольствие Аджамиле. 8. Аджамила и ученики сидят, перед ними тарелки с прасадом, они едят. Гуру сидит во главе и также принимает прасад вместе со всеми. 9. Аджамила и ещё один мальчик подметают двор перед храмом. Они делают всё тщательно и расторопно. Когда открывают алтарь, они одновременно предлагают Божеству дандаваты. 10. Отец подходит к воротам в ашрам, Аджамила бежит ему навстречу, обнимает его и ведёт вглубь. Отец подходит к дереву, где сидит гуру. Поодаль видны ученики, которые усердно прибираются в ашраме. Каждый занят своим делом. Отец отправляет Аджамилу к ним. Аджамила кланяется и убегает к остальным ученикам, где также принимается за работу. Отец выражает почтение гуру, садится рядом, они беседуют. Камера приближается, голоса становятся различимы. Отец: … значит, завтра? Гуру: Да, Лочан Бабу. Завтрашний день благоприятен во всех отношениях. Звёзды говорят, что в этом году не будет лучшего дня. Отец: А что говорят твои ученики? Гуру: Посмотри на них, они решили навести порядок сами. Услышав о завтрашнем событии, они места себе не находят от радости. Отец: А Аджамила? Гуру: О Лочан Бабу, твой сын – один из моих лучших учеников. Каждый из них чистая и безгрешная душа, и хотя мне не следует это говорить, я всё же скажу: твой сын особенный ученик. Камера на отца. Отец: ? Гуру: Твой сын отличается особым умом. Он быстрее всех овладел искусством воспевания гимнов, он добр к младшим, и смиренен со старшими. Он пытлив и всегда опрятен. Он с радостью совершает аскезы, и я ни разу не слышал от него лживого слова. Могу сказать, что он проявляет все качества возвышенного брахмана, и ему уготована славная судьба. Господь не оставит его без внимания, будь уверен, Бабу, и я с удовольствием дарую ему все свои благословения. Отец: (вытирает глаза) Разве есть для отца счастье большее, чем услышать такие слова, о Свамиджи. Гуру: Это так, Лочан Бабу. Ты счастливый человек, и твой сын прославит весь твой род. Помяни мое слово. Камера приближается к ученикам. Они наводят порядок в ашраме: расставляют по местам предметы обихода, подметают, собирают в кучу сухие листья, затем поджигают их. Камера крупным планом берёт пламя костра. Внимание на пламени, камера отходит, в кадре начинают звучать мантры сначала Пуруша сукта, затем «…сваха…сваха…». Камера отходит на задний план, в кадре огненное жертвоприношение, жрец – гуру Аджамилы. Он проводит обряд. Вокруг костра сидят ученики, Аджамила в том числе, бросают зерна в огонь. СЦЕНА 5 Ученики после ягьи обходят вокруг костра. Следующая картинка: ученики сидят вокруг домика, явно волнуются. Из домика выходит ученик с сияющим лицом, все бросаются к нему и поздравляют. Из домика показывается один из старших учеников и зовет внутрь Аджамилу. Его друзья подбадривают его, он заходит в хижину. Внутри царит полумрак, горят светильники, на возвышении сидит гуру, рядом с ним поднос, на нём брахманские шнуры, глиняная ёмкость с глиной для тилаки, лота с носиком для воды, рядом лежат книги. Аджамила заходит внутрь, кланяется гуру, садится рядом с ним, его ладони смиренно сложены на уровне груди. В комнате сидит один из старших учеников, перед которым находится поднос с красными углями, из подноса торчит металлический прут. Гуру с улыбкой смотрит на Аджамилу. Гуру: Аджамила… Аджамила: Да, Гурудев. Гуру: Сегодня наступил замечательный день, которого мы ждали так долго. Аджамила кивает, он заметно волнуется. Гуру: когда-то давно, когда ты только собирался стать моим учеником, я спросил тебя, готов ли ты, Аджамила, быть верным принципам религии до конца своей жизни. Помнишь тот наш разговор? Аджамила: помню, Гурудев. Гуру: что ты мне сказал тогда? Аджамила: я сказал, что готов Гурудев. Гуру: сегодня я хочу вновь повторить свой вопрос и хочу, чтобы ты ответил мне вновь. Я хочу спросить тебя, Аджамила, готов ли ты войти в славную семью великого сердцем мудреца Васиштхи? Аджамила: Да, Гурудев. Я готов. Гуру: Готов ли ты быть преданным истине в любых обстоятельствах своей жизни, и готов ли ты быть верным брахманическим заповедям? Аджамила: Да, Гурудев. Гуру: Обещаешь ли ты идти по духовном пути до конца своих дней, чтобы в тот день, когда тебе придётся оставить этот бренный мир, ты мог честно сказать: я всегда был безраздельно предан своему долгу и потому с радостным сердцем встречаю вечность. Аджамила: (с лёгким вздохом) Да, Гурудев. Обещаю. Гуру: Назови мне те брахманические качества, которые ты будешь проявлять. Аджамила: Честность, чистота, способность совершать аскезы, спокойствие, свобода от гнева, всепрощение, непричинение насилия ни одному живому созданию, чистота ума и тела, изучение Священных Писаний, воспевание Священных гимнов, почтение ко всем, свобода от гордыни, желание обучаться духовной науке и обучение достойных. Гуру: (удовлетворенно кивает) подойди ко мне поближе, мой мальчик. Скинь свой чадар. Аджамила снимает с плеча чадар. Гуру берёт с подноса брахманский шнур, шнур падает на пол, гуру берёт другой с подноса, шнур падает опять. Гуру хмурится, складывает ладони и начинает молиться, затем берёт последний шнур с поноса и все-таки надевает Аджамиле на плечо. Фоном начинает играть музыка, голоса участников сцены больше не слышны. Гуру наклоняется к правому уху Аджамилы, говорит ему по одному слову мантру-гаятри, Аджамила слово в слово повторяет за ним. Затем гуру берёт глину и ставит на лоб Аджамилы тилаку, затем кивает сидящему рядом ученику, тот достает из подноса металлический раскаленный прут и протягивает его гуру. На конце прута металлический штамп тилаки, он раскален докрасна. Аджамила смотрит на раскаленное железо, гуру смотрит на Аджамилу. Аджамила поднимает глаза на гуру и согласно кивает, гуру берёт прут и прикладывает раскаленный штамп к обоим предплечьям Аджамилы. Аджамила морщится. Тилака вертикальная, расходящаяся, напоминает тилаку Шри-вайшнавов, без листочка. (шрам от тилаки на руках Аджамилы необходимо демонстрировать на протяжении всего фильма. Его символическое значение очень важно). Гуру кладёт свою руку на голову Аджамиле, благословляя его, тот со сложенными ладонями улыбается, глядя на гуру. Гуру кивает ему и также улыбается. Затем Аджамила кланяется, выходит наружу. Его встречают обрадованные ученики. Они кричат: «Аджамила брахман! Аджамила брахман! Аджамила Джая!» подхватывают его на руки, кружат, камера на небо, кружится. В небе кружится ворон. Камера следит за ним, приближается, постепенно фокусируется на глазу ворона, потом как бы проникает внутрь него, и дальше картина глазами ворона. Камера кружит, показывая все сверху, будто бы это смотрит ворон. Аджамила взлетает вверх, его подкидывают друзья. Действие замедляется, происходит, как будто во сне. Медленно камера наезжает на лицо Аджамилы. Крупным планом лицо Аджамилы, после чего камера отходит назад, Аджамилу подкидывают, но это уже другая сцена. СЦЕНА 6 Камера на лице Аджамилы, отходит на задний план. Он одет по-другому. Множество по-другому одетых людей. Действие происходит возле дома Аджамилы. На нём свадебный тюрбан, красивые одежды. Его осторожно опускают на землю. На земле его молодая жена. Она с улыбкой смотрит на Аджамилу. Он смотрит на неё. Пожилая женщина окропляет их водой, посыпает зерном. Все бросают на них зерно, лепестки. На пороге дома их встречает отец Аджамилы. Отец постарел, опирается на трость. Родители невесты тут же. Они привели свою дочь в дом Аджамилы, принесли подарки. С ними много гостей. Все поют, радуются. Родители невесты заходят в дом. Мать и две младших сестры невесты плачут. Отец невесты, разговаривает с отцом Аджамилы, они явно волнуются, но при этом их лица счастливы, они очень рады. Аджамила не знает, куда себя деть. Приглашает гостей сесть, показывает невесте внутреннее убранство дома, показывает ей их комнату. После все выходят во двор, где поют и играют музыканты, гости танцуют. Они видят Аджамилу с женой, приглашают их в центр, все танцуют вокруг них. Аджамила с невестой смотрят друг на друга, им неловко, но они рады своему счастью, улыбаются. На них кидают цветочные лепестки. Аджамила и его невеста взялись за руки стоят в центре, все гости обходят их вокруг, поют, кидают лепестки. Кричат: «Аджамила-Камали – Ки джай!» Все счастливы, радостно хлопает в ладоши отец Аджамилы, родители невесты танцуют. Отец Аджамилы пританцовывает. Тут же рядом с ним находится гуру Аджамилы. На нём цветочная гирлянда. Он улыбается, стоит рядом с отцом. Сёстры невесты бросают косые взгляды на молодых брахманов, с которыми Аджамила учился. Те с улыбкой косятся на них. Гуру как бы в шутку грозит им пальцем. Вдруг крики: «Эй, расступись». В круг врываются двое танцоров с большими барабанами, они красиво одеты, стучат и прыгают, кружатся вокруг молодых. В целом шум, гам, веселье. Камера поднимается, затем снимает их сверху, вновь создаётся ощущение, будто бы птица смотрит сверху вниз и кружит над ними. Камера опускается опять. Появляются гости с горшками и корзинами, в них – свадебный пир. Гости рассаживаются, Аджамила и его жена сами служат гостям, накладывают. Гости их благословляют. Камера на жену Аджамилы, она берёт лепешки, накладывает гостям. Её лицо крупным планом. Затем следующая сцена. Все последующие сцены, показывающие Аджамилу и его жену, должны проявлять чистоту и неосквернённость их отношений. Они нежны друг к другу, в то же время соблюдают дистанцию этикета, она почтительна, он свободен от вожделения. Их отношения красивы, и вызывают исключительно позитивные эмоции. Жена смотрит на Аджамилу любящими глазами, для неё никого больше не существует. СЦЕНА 7 Лицо жены Аджамилы крупным планом, она накладывает лепешки, но уже в доме. За столом сидят отец и Аджамила. Они обедают, девушка кормит мужчин. Аджамила любуется лицом своей жены. Его глаза сияют. Отец замечает это. Он улыбается. Отец: Спасибо дочка, достаточно. Аджамила: А мне ещё нет (протягивает руку за лепешкой, его рука касается её руки, он смотрит на неё и улыбается. Отец косится, делает вид, что кашляет, но улыбается в усы, и молчит. Девушке явно неловко, она показывает Аджамиле глазами на отца, Аджамила не обращает внимания, он полностью поглощен своей женой). Отец: Аджамила! Тот отдергивает руку, делает вид, что ничего не произошло. Смотрит на отца, почтительно спрашивает: Аджамила: Да, отец? Отец: (смотрит на него в упор) Будь добр, передай воды. Аджамила: (став серьезным) Конечно, отец. (протягивает ему кувшин). Жена Аджамилы: Отец, что-нибудь ещё? Отец: Ничего, ничего, доченька. Садись сама, кушай. ЖА: Я не голодна, поем чуть позже. Отец кивает, смотрит на девушку и улыбается. Она ему очень нравится. Отец: Чем вы планируете заняться сегодня вечером? ЖА: Мы хотим… Аджамила: Мы хотим…(начинает говорить одновременно с женой, с улыбкой переглядывается с ней, этот момент должен показать, что Аджамила и его жена прекрасно друг друга понимают и ладят. Аджамила продолжает) Мы хотим сегодня вечером пойти в Храм. Сегодня Пурнима – полнолуние, и Господа в Храме нарядили особенно пышно. ЖА: Говорят, сегодня будет особое арати, его будет проводить старший дворцовый священник. Аджамила: И сегодня придёт сам царь. ЖА: И весь город соберётся. Отец: (Кивает) да, да. Я слышал об этом. Я тоже пойду. Дочка, по-моему, твои отец и мать также придут. ЖА: (к Аджамиле, подчеркивая) А ещё там будут мои сестры, мои подруги, мой дорогой супруг! Я хочу сегодня нарядиться особенно красиво. Ты же не против? Аджамила: Что ты, дорогая. Я буду очень рад. Я даже… Аджамила замолкает, загадочно улыбаясь… отец и жена заинтригованы, оборачиваются к Аджамиле, дожидаясь его слов. Он ныряет в одну из больших корзин, стоящих в доме, и достаёт из неё маленькую корзинку, доверху наполненную лепестками цветов. Отец и жена ничего не понимают. Девушка медленно произносит: ЖА: …даже что? Что это, Аджамила? Аджамила: Я буду очень счастлив, если ты наденешь… вот это (протягивает ей корзинку) ЖА: Корзинку? Аджамила: Внутри, поищи внутри. Девушка, поглядывая на Аджамилу, начинает искать и извлекает из корзинки кольцо с красным камнем. Она расплывается в улыбке. ЖА: Это мне? Аджамила утвердительно кивает. Он сияет от удовольствия. Она надевает его на палец, отводит руку, любуется. ЖА: Какая прелесть… спасибо, милый. Аджамила берёт её руку в свою, смотрит ей в глаза, потом смотрит на её пальцы и нежно их целует. Камера показывает крупным планом кольцо на руке девушки. Отец смотрит на эту сцену, улыбается, затем говорит. Отец: мне нужно немного отдохнуть. (как будто сам себе) Стариковские силы уже не те. Дочка, приготовь и для меня чистые одежды. Я тоже хочу пойти в храм в подобающем виде. ЖА: Конечно, отец. Отец: Аджамила. Аджамила: Да, отец. Отец: Сын, как ты думаешь, какую часть из того, что ты получил вчера за проведенный обряд, мы сможем преподнести сегодня Господу в храме? Аджамила: Мне вчера дали горшок топленого масла, отрез материи и пять монет серебром. Отец: Что мы сможем отдать в храм? Аджамила: Думаю, три монеты. Отец: Прекрасно. Возьми эти монеты и отдай главному пуджари. Аджамила: Да, отец. Отец: (к жене Аджамилы) Дочка, хватит нам двух монет и горшка масла на ближайшеё время? Жена: (любуясь кольцом) Конечно, отец. Отец кивает. Жена Аджамилы помогает ему пройти в другую комнату. Отец на пороге оборачивается к ней и говорит: Отец: Камали, дочка, ты живёшь тут целый год. Скажи, ты хоть раз испытывала голод или нужду? ЖА: Что вы, отец. Я полностью счастлива своей судьбой. Мне не нужны деньги. Я люблю вас обоих всем сердцем, мне больше ничего не нужно. Вы – мое богатство. Аджамила улыбается, ему приятно это слышать. ЖА: только… Улыбка сходит с лица Аджамилы. Отец: Только что? Аджамила: Да, только что? ЖА: (прячется за отца, говорит ему на ухо громким шепотом, нарочно, чтобы Аджамила услышал) Только этот брахман, праведный Аджамила, дарит мне драгоценности. (демонстрирует кольцо, затем, пряча руку, через пазу) но он никак не хочет подарить мне сына. Отец: (сначала улыбается, затем с напускным гневом, поднимает трость) Что? Ты это слышал, праведный брахман? Аджамила: (улыбается, но в шутку строит строгие гримасы жене, как бы одергивая её) Слышал, конечно. Отец: И что? Аджамила: (опускает глаза) Я подарю тебе драгоценностей ещё. Отец: Ты слышал про сына? Аджамила: да как-то… Отец: Что как-то? Аджамила: … как-то… недосуг… Отец: (его как будто осеняет, говорит обращаясь сам к себе) Ох, пока я совсем не одряхлел, отправлюсь я, наверное, в ещё одно паломничество. В Праяг. (повышает голос, обращается к Аджамиле) вот тебе и будет… в досуг… пока отца нет. На лице Аджамилы мелькают разные эмоции. Он как будто хочет, но не может что-то сказать. Отец: что опять не то? Аджамила пожимает плечами. Отец: (видя его нерешительность) Ах ты негодник! Твоя жена хочет сына, я хочу внука, спасителя и продолжателя нашего рода, а тебе и дела нет? Ох, и поплачет твоя спина. Аджамила: Отец, не волнуйся. Отец: Нет, я буду волноваться! Я хочу дожить до того времени, когда мои внуки будут сидёть у меня на коленях, и я им буду рассказывать историю махараджи Дхрувы и махараджи Прахлады. ЖА: (любуясь кольцом, назидательным тоном) Слушайся отца! Аджамила: Хорошо, хорошо, отец! Будут у тебя внуки. Много внуков. Отец: (грозит пальцем) Смотри мне! Жена Аджамилы тоже грозит ему пальцем. Все смеются. Аджамила и его жена помогают отцу пройти в его комнату. Девушка собирает грязную посуду со стола. Аджамила смотрит на неё. Берёт её за руку. Смотрит на кольцо. Она прекращает убирать, замирает. Берёт своими руками его руку, они смотрят друг на друга. Они улыбаются друг другу. Глаза девушки крупным планом. Из комнаты тихо показывается отец. Он хочет что-то сказать, открывает рот, но в это время замечает сцену молодых. Они не замечают его. Он останавливается, опирается на трость и любуется ими. Их лица приближаются. Глаза широко раскрыты. В этот момент у отца из рук выпадает трость, они вздрагивают и оборачиваются на звук. Девушка смутившись опять начинает вытирать со стола, Аджамила делает вид, что помогает ей. Отец шепчет себе в усы: «Да, мне точно надо сходить в Праяг». Девушка прекращает убирать посуду, достаеёт из корзины на полу одежду и протягивает её отцу. ЖА: Вот, отец, чистая одежда. Как вы и хотели. Отец: Спасибо, доченька (смотрит на неё с любовью). Аджамила, праведный брахман, поторопись. Нам скоро выходить. Аджамила: Я почти готов. Камали, ты не знаешь, где моя чистая одежда? Она смотрит на него и улыбается. Затем достает из другой корзины одежду и молча протягивает Аджамиле. Тот берёт её. Девушка уходит в другую комнату и задергивает за собой занавеску. Отец с одеждой в руке уходит в свою комнату. Аджамила надевает дхоти, ставит тилаку на лбу, (здесь уместно показать его тилаку-шрам) выходит во двор, Камера снимает со двора. За кадром звучит музыка, звуков происходящего не слышно. Аджамила какое-то время сидит на крыльце, мечтательно подперев голову кулаком. Затем оборачивается, на крыльцо выходит его жена, она одета очень красиво, Аджамила подскакивает к ней и замирает, любуясь. Она стоит какое-то время, позволяет собой любоваться. Выходит из дома отец. Он окидывает взглядом их обоих, одобрительно кивает, опираясь на трость спускается во двор. Молодые идут за ним. Камера следует за ними по улице. По улице в сторону храма двигаются люди. Через какое-то время Аджамила с семьей растворяется среди них. СЦЕНА 8 Сцена в храме, сцена достаточно трудная для постановки, так как необходимо присутствие множества подобающе одетых людей, соответствующий алтарь и т.д. Поэтому постановка этой сцены на усмотрение режиссера и продюсера. Крупный план, лицо Аджамилы. Аджамила смотрит на Божество в Храме. Арати проводит хорошо обученный жрец, играют музыкальные инструменты, красиво украшенный алтарь. На алтаре стоит Господь Нарайана. Отец Аджамилы в первых рядах, жена Аджамилы на женской половине храма. Поют и молятся. СЦЕНА 9 Крупным планом лицо жены Аджамилы. Камера отходит назад, сцена следующая: Аджамила, его жена и отец находятся дома, в комнате, где стоит домашний алтарь. На алтаре четырехрукий Господь Нарайана, жена Аджамилы сидит и перебирает рис. Отец с четками в руках, повторяет мантру. Его мешочек должен быть специфическим, необычным. Можно и без мешочка, например, у него в руках просто четки, сделанные из единого куска пеньковой веревки. Аджамила сидит с шастрой в руках и читает Вишну–Сахасра-Нама-Сторту. Он обращен лицом к алтарю. Все внимание зрителя сосредоточено на его голосе, он читает не торопясь, громко, равномерно, профессионально. Отец улыбается, он явно радуется этой картине, жена Аджамилы шевелит губами, повторяет за ним. В этот момент слышится стук в дверь. Жена Аджамилы смотрит на него, затем на отца. Отец кивает головой, давая ей знак, чтобы она открыла дверь. Она идёт. На пороге стоит местная женщина с мужем, они соседи, люди простые, одеты просто. Девушка приглашает их в дом, они проходят внутрь. Аджамила всё ещё читает мантру. Девушка даёт им сиденья. Все рассаживаются. Все слушают мантры. Аджамила и отец здороваются с ними, не прерывая воспевания, кивком головы. Гости садятся и слушают. Через какое-то Аджамила заканчивает читать, кланяется алтарю. После берёт чашку с чаранамритой, раздаёт гостям, те с почтением принимают. Отец: Дорогие соседи, рад вас видёть, ваше присутствие освятило наш дом. ЖА: Хотите фруктов, воды? Гости усаживаются Сосед: Нет, не надо. Хотя, разве что из уважения к тебе и твоей семье, Лочан Бабу. (берёт кусочек банана, закидывает в рот, удовлетворенно кивает) Но мы не надолго. Соседка: Мы пришли с просьбой. Отец сидит рядом с гостями, и также кладёт кусочки фруктов в рот. Отец: Да? Что такое? Сосед: Лочан Бабу, мы хотим пригласить тебя и твоего сына провести благоприятные обряды в нашем новом доме. Строительство дома уже закончилось, не сегодня-завтра мы занесем мебель. А через четыре дня, (он важно поднимает палец вверх) звёзды выстроятся самым благоприятным образом и наступит день, подходящий, чтобы установить в нашем доме алтарь Господа. Соседка: Мы хотим, чтобы Господь заехал и поселился в нашем доме первым. Тогда наш дом никогда не покинет Богиня удачи. А дом без алтаря, сами знаете, всё равно, что пещера диких зверей. Сосед: Нашим семейным Божествам поклонялось много поколений моих предков по линии моего отца. И Господь милостиво хранил нашу династию все эти годы. Мы хотим, чтобы ты, Лочан Бабу возжёг священный огонь, а твой Аджамила пропел благоприятные гимны, в которых он так искушён. Жена Аджамилы с просящими глазами смотрит на мужа, соседка видит её взгляд и, гладя её по голове, говорит ей с улыбкой. Соседка: Камали, дорогая, ты тоже должна быть там. Благочестивая жена брахмана, всегда рядом с ним во время всех ритуалов. (Тише на полтона) Да к тому же твоё благочестие поможет защитить наш дом от недоброго глаза. Девушка смотрит на реакцию мужа, Аджамила утвердительно кивает, она расплывается в улыбке, она берёт соседку за руку и всячески выражает свой восторг. Женщины погружаются в свой разговор. Отец: (соседу) Что же, как умный человек торгового сословия не откажется от выгодной сделки, а благородный кшатрий не откажется от вызова принять бой, так же и порядочный брахман никогда не запятнает свое имя, отказом от возможности исполнить свой священный долг и совершить обряды, данные нам нашими учителями. Мы, я и мой сын Аджамила, сделаем всё возможное, чтобы призвать милость Господа в ваш дом. Сосед: А что нужно для обряда, мы подготовим. Ты только скажи. Отец: (кивает) Хорошо. Аджамила большой специалист в этом, он вам поможет. Правда, сын? Аджамила: Разумеется. Сосед: (радостно) Лочан Бабу, большое тебе спасибо! Разве может такой человек как ты, отказать простым людям в просьбе? Аджамила, и тебе спасибо! Чуть позже я зайду ещё раз, чтобы уточнить все детали. (жене) Деви, пошли. (раскланивается) Намаскар, прабху. Отец: Намаскар. Пойдёмте проведём вас. Все выходят во двор. Женщины прощаются. Аджамила открывает ворота, гости выходят на улицу. Когда гости уходят, Аджамила подходит к отцу, который собирается присесть возле дома. Помогает ему. Камали также присаживается рядом. Отец: Видишь, сын: человек из сословия брахманов, если его сердце чисто и он жаждет служить истине, всегда сможет найти себя в служении другим. Аджамила: Гуруджи в школе говорил нам то же самое. Который раз я вижу, как это работает в жизни. Отец согласно кивает. Какое-то время они молча стоят, прислонившись к дому, и смотрят на проходящих мимо людей. Отец присаживается, аккуратно достаёт завернутую в ткань книгу, разворачивает. Аджамила и жена стоят рядом друг с другом, он смотрит вдаль, она поглядывает на него, её глаза исполнены счастья и любви к нему. Картина умиротворения и покоя. Тихая музыка. Камера постепенно отходит на задний план. СЦЕНА 10 Действие в доме. Отец сидит на полу, перед ним стоит корзина, в которой лежат старые, закопченные параферналии для ягьи: две ложки, горшок для масла, лампады и т.д. Он их аккуратно достает, рассматривает, протирает тряпочкой, кладёт назад. Жена Аджамилы готовит обед. Она сидит на полу. Перед ней тесто, неподвижный нож на подставке, овощи, горшки, она раскатывает чапати и откладывает их в сторону. Аджамила что-то ищет, он роется в вещах и бурчит себе что-то под нос. Аджамила: …да что ж это такое… Отец: что ты ищешь? Аджамила: дааа… Отец: Аджамила, что ты там ищешь? Аджамила: А?... а… павитру. Отец кивает головой, не глядя показывает рукой в другой угол, где стоит коробка, и, не обращая особого внимания на суету Аджамилы, продолжает заниматься своим делом. Жена поворачивает к нему голову. Жена: Прабху, будь добр, принеси воды. Аджамила не обращает внимания. Он открыл коробку там, где показал отец и с восторгом достает связку брахманских шнуров начинает их распутывать. Жена: Прабхууу? Ты меня слышал? Аджамила: (рассеянно) А? Что такое? Жена: Принеси воды, пожалуйста. Аджамила: (со вздохом сам себе) ладно, потом разберусь. Что ты говоришь? Жена: Мне нужна вода. Аджамила: Горшок воды? Жена: Угу. Аджамила: Понял. (полушутя-полуворча) Мы брахманы как никто другой можем воду носить. Этому меня в гурукуле и обучали. Сейчас доставлю. Уходит. Камера идёт за ним, он проходит немного по дороге, здоровается со знакомыми прохожими, подходит к колодцу, набирает воду. Следующая картинка: он заходит в дом с кувшином. Жена смотрит на него, одобрительно кивает и улыбается. Отец тоже смотрит на него. Аджамила ставит кувшин рядом с женой, хочет возобновить прерванные занятия. Находит шнуры, опять начинает их распутывать. Отец: Аджамила. Аджамила: Да, отец. Отец: ты не забыл, что тебе сегодня предстоит? Аджамила: ты о чем? Отец поднимает глаза на Аджамилу, смотрит с укоризной. Аджамила: (вспоминая) Завтра мы с тобой проводим… Отец: да, мы с тобой завтра на рассвете проводим благоприятную церемонию. Жена: И со мной тоже. Отец: И с тобой тоже, лали. Аджамила: Конечно, я помню. Я и не забывал вовсе. Отец: И потому тебе следует прямо сейчас, немедля ни минуты, отправиться в лес за подходящими дровами. Чистые, сухие, в локоть длиной... Аджамила: (добавляет) … приятные на вид. Отец: Правильно. А также (делает небольшую паузу, укладывает последнюю парафрналию в корзину, и поворачивается к сыну) ты должен принести лесных цветов. Аджамила: Чистых, приятных на вид, и с хорошим запахом. Отец: Правильно. Но не нюхать! Иди прямо сейчас, вернёшься как раз к обеду. И после обеда нас с тобой ждут кое-какие хлопоты. Жена: И не забывай, что твоя любящая жена не будет обедать, пока не покушаешь ты сам. Аджамила: Камали, дорогая, я о тебе никогда не забываю. Ты даже не проголодаешься. (к отцу) Я понял, отец. (сам себе) Хороших дров и красивых цветов. Отец кивает головой. Жена протягивает руку к Аджамиле, он протягивает свою, они касаются кончиками пальцев. Нежно улыбаются друг другу, смотрят друг на друга. Отец наблюдает за ними, качает головой, потом стучит тростью по полу. Аджамила отрывает свою руку, выходит за дверь, затем просовывает голову, берёт висящую на ручке двери большую медную лоту в веревочной оплетке на длинном ремешке. Это лота для цветов. Он улыбается на прощанье жене. В этот момент с крючка, который находится над дверью падает глиняная янтра и разбивается прямо перед Аджамилой. Отец хмурится. Аджамила захлопывает дверь и исчезает. Но жена Аджамилы продолжает улыбаться. Она счастлива. Она поднимается, чтобы собрать осколки. Камера на её лицо и на её улыбку. Сцена заканчивается. С этой сцены темпоритм картины меняется. За кадром начинает играть еле слышно ритмичная и низкочастотная музыка, лучше всего, если это будет мерный стук барабана. Зритель должен уловить растущее напряжение. СЦЕНА 11 Аджамила идёт в лес. Он идёт и по дороге повторяет мантры Вишну-сахастра-нама-стотры (он может повторять несколько одних и тех же шлок раз за разом, желательно это мантры из малоизвестных источников (Не использовать мантры Брахма-самхиты, БГ, ШБ, ИШО)). Иногда Аджамила забывает слова, останавливается, вспоминает, продолжает идти дальше. Кивает проходящим мимо людям. Останавливается один раз, выражая со сложенными ладонями почтение проходящему мимо садху. Всё это время продолжает читать мантры. Садху смотрит на Аджамилу, слышит его мантры, одобрительно кивает, продолжает свой путь. Аджамила заходит в лес, мантру начинает повторять громче. Он уже не стесняется. Наклоняется за дровами. Внимательно выбирает ровные, одинаковые. Видит муравьёв, ползающих по ветке, осторожно возвращает ветку на землю. Обходит муравейник стороной. Собирая дрова, он повторяет слова через паузу, без напева, его внимание переключается то на дрова, то слова мантры. В конце концов, он набирает небольшую охапку дров, достаёт веревку, которая была подвязана у него на поясе, перевязывает дрова в вязанку. Подходит к цветущему дереву и начинает собирать цветы в лоту, что висит у него на плече. Аккуратно срывает, кладёт в лоту. Собрав самые лучшие, идёт глубже в лес. Он отходит от дерева к дереву, собирая самые красивые цветы. Вдруг слышится женский голос, но Аджамила, за повторением своих мантр его не слышит. Он продвигается глубже в лес, голос слышится ещё раз. Аджамила останавливает пение мантр. Голоса не слышно, Аджамила усмехается и начинает повторять снова, в тот же момент, смех раздаётся громче и настойчивей. Аджамила настораживается. Начинает по словам повторять опять, но слыша смех, не может закончить мантру, повторяет одно и то же слово раз за разом. Он повторяет автоматически. Его сознание направлено в сторону женского смеха. Потом, будто пытаясь очнуться, он трясёт головой, словно хочет сбросить наваждение, возвращается к сбору цветов, повторяет мантру, но уже не так уверенно. Смех женщины и голос мужчины слышны довольно отчетливо, хотя и приглушены листвой. Аджамила собирает цветы, старается сосредоточиться, потом говорит сам себе: «так дело не пойдёт, пора возвращаться, дома меня ждут». Он поворачивается, чтобы уйти, но в этот момент слышится звук рвущейся ткани. Смех женщины становится пронзительным, она громко повторяет: «Что? Сейчас? Здесь? Ты уверен?» В Ответ мужской голос: «Ну пожалуйста! Богиня моя! Ты хочешь моей смерти? Почему ты так жестока со мной?» Женщина: «Я богиня?» заливается смехом. Мужчина: «Божественная!» Аджамила крадучись подходит к тому месту, его прячут кусты, он садится на корточки и начинает смотреть. Камера снимает через листву, глазами Аджамилы. На небольшой поляне стоит женщина, вокруг неё ходит мужчина, женщина жеманно отворачивается от него. Он пытается поймать её взгляд, но она упорно мучает его, отворачивая от него голову. В конце концов он падаёт перед ней на колени, и начинает целовать её руку. Она игриво её отдергивает, он хватает опять. Она делает вид, что ей неинтересно, но сама поглядывает на него. В этот момент, пока он поглощен своими поцелуями, она как бы невзначай свободной рукой берёт висящий на его шеё кулон на цепочке. Он замечает её заинтересованность, с решимостью снимает кулон, отдаёт ей, всё это время он преданно смотрит ей в глаза. Она совершенно равнодушным голосом вдруг спрашивает его: «это золото?» «Золото! Да! Это золото! Бери! Все золото мира! Всё тебе! Будь ко мне добра!» Она надевает цепочку с кулоном себе на шею. И протягивает к нему руки, заливается смехом. Он: «Да? Богиня!» Она: «Да, мой дурачок!» Он медленно поднимается, неотрывно глядя в её лицо. Она обвивает его шею руками. Смеётся ему прямо в лицо, он смотрит на неё совершенно круглыми и безумными от счастья глазами. Камера снимает лица крупным планом. Его рот приоткрыт, он тяжело дышит. Он больше не улыбается. Он небрит, помят, неприятен. Его лицо отражает крайнюю степень вожделения. Он начинает гладить её по щеке. Она поддаётся его руке. Постепенно улыбка сходит с её лица, она перестает улыбаться, смотрит на него, не мигая. Она откидывает волосы назад, она также испытывает вожделение. Её лицо отражает это. Она поддаётся его ласкам. В этот момент крупным планом лицо Аджамилы, по его лбу течет пот. Он тяжело дышит, кусает губы, сглатывает. Он смотрит на дрова, которые держал в руке, по нему видно, что у него ещё сохранились сомнения, уйти или остаться. Камера на его руки, правой рукой он теребит верёвку, которой перевязан хворост, во второй он судорожно держит лоту с цветами, его пальцы побелели от напряжения. Камера опять крупным планом на мужчину и женщину. Её глаза крупным планом. Она прикрывает их, она, обхватив мужчину руками тянет его вниз. Они садятся на землю. Аджамила привстает, чтобы увидёть их. Дрова и лота у него в руке. Она откидывается назад, на спину, утягивает за собой мужчину. Аджамила встаёт в полный рост. В этот момент, камера на руки Аджамилы, дрова выпадают из его рук, лота также выскальзывает, вода вместе с цветами выливается на землю, но Аджамила ничего не замечает. Он отталкивает лоту и дрова ногой, раздвигает мешающие смотреть ветки. Он держится за ствол дерева, его пальцы судорожно вцепились в него. Он просто смотрит на мужчину и женщину, его глаза широко раскрыты, он забыл обо всем на свете. Для него ничего не существует. Над травой мелькает рука мужчины, отбрасывает в сторону одежду женщины. Затем ещё и ещё. Камера прямо в глаза Аджамилы, он смотрит не отрываясь. Картинка уходит. СЦЕНА 12 День подходит к концу. Это каким-то образом отражено в съемках. (например, путь солнца по небу, возвращение коров в деревню с пастбищ, движение и удлинение теней деревьев и т.д.) В доме отца. Отец сидит дома читает, жена Аджамилы пытается шить, её взгляд рассеян. Она не может сосредоточиться. Постоянно вскакивает, выглядывает в окно, выходит на порог, смотрит на дорогу. На столе стоят горшки с едой. Еда не тронута. Отец пытается сохранить спокойный вид, но по нему видно, что он также беспокоится. В конце концов, он откладывает книгу, и просто сидит, глядя перед собой. ЖА: Отец, я больше так не могу. Где же он? Отец: …Я не знаю, дочка. ЖА: Отец, что делать? Прошел целый день, а его все нет и нет. Отец: Сначала успокойся. Сядь, поешь. Ты ничего не ела с самого утра. ЖА: Не могу. Муж ест первым, а жена после него. Отец: Ничего, поешь: я тебе разрешаю. ЖА: (не обращая внимания) Он всегда управлялся за час. Солнце вот-вот сядет, а ведь он ушел утром. Отец пожимает плечами. ЖА: А если с ним что-нибудь случилось? Может, на него напали разбойники? Или его укусила змея? Нет! Нет! Это был ядовитый скорпион. В лесу всегда много скорпионов. И сейчас мой Аджамила лежит в траве, и умирает от его яда. Я пойду его искать! Отец: Дочка, ты не пойдешь в лес одна. Сядь! ЖА: Как я могу сидёть, сложа руки и ничего не делать? Я не смогу жить без него. Отец опускает голову. Ему нечего сказать. Пауза. Отец: Я буду молиться. Надеюсь, он скоро вернется. ЖА: Сердце мое болит так, как никогда раньше не болело. С ним что-то ужасное. Я чувствую. Отец, любящее сердце не обманывает. Что-то ужасное? Скажи, что могло случиться? Она мечется, по комнате, хватает вещи Аджамилы. Снимает кольцо, которое ей подарил Аджамила, смотрит на него, зажимает его в кулаке, прижимает к сердцу. В конце концов, она садится, у неё в руках чадар Аджамилы, она закрывает им лицо и начинает плакать от бессилия. Отец подсаживается к ней, обнимает за плечи. ЖА: (сквозь слезы) Отец, а ведь завтра вы должны проводить благоприятную церемонию. Отец: Я помню. Девушка плачет. Отец говорит сам себе: «Неспроста янтра разбилась», девушка поднимает глаза на отца и начинает плакать ещё горше. ЖА: (поднимает голову, смотрит на отца) Что мы скажем соседям? Откажем? Отец: (думает, потом качает головой) Не знаю. Жена Аджамилы смотрит на отца, потом опять принимается плакать. ЖА: Господи! Господи! Ну почему? Почему именно он? Почему мой Аджамила? Она продолжает плакать, отец рядом с ней. Камера отходит. СЦЕНА 13 Лицо Аджамилы крупным планом. Он по-прежнему в лесу. Он сидит, прислонившись к дереву спиной и головой, по всему видно, что он провел уже много времени в этом месте. Он смотрит на парочку. Камера в их сторону. Видно одного мужчину, он сидит в траве, женщину не видно, она лежит. Виден его полуголый торс, он натягивает рубашку. На его лице довольная улыбка. Он смотрит на лежащую женщину. Её саму не видно. Слышны их голоса. Женщина: Ну, скажи мне что-нибудь. Мужчина: (равнодушно) Что? Женщина: Ну придумай что-нибудь. Ведь ты так красноречив. Мужчина: Извини, дорогая, мне пора. Женщина: Даже словечка не скажешь? Мужчина: (лениво-раздраженно) А зачем? Женщина: Я хочу услышать о твоёй страсти ещё раз. Мужчина: Услышишь. Потом. Женщина: Но я хочу сейчас. Мужчина: Потом. Потом. Я тороплюсь. Женщина: Скажи мне, что я богиня. Мужчина: (цокает языком, повышая голос) Ну богиня. Женщина: Не так! Как ты говорил до этого? Вот так: (восклицает, копируя его, её руки взлетают над травой в его сторону) Моя богиня! Мужчина: (через паузу, немного раздраженно) Да не говорил я так. Женщина: (гневно) Что? Мужчина: Вот так (передразнивает интонацию) «Богиня» – я не говорил. Женщина: А про любовь мне тоже не говорил? Мужчина: …про какую любовь? Женщина: Про какую? Ах ты подлец! (она поднимается на локте, мелькает её рука, в которой зажата часть её одежды. Она бьет им мужчину. Кричит) Не помнишь, значит! Совсем память отшибло! Пошел прочь от меня. Не желаю тебя видёть. Прочь! Убирайся. Мужчина: Остынь. Ничего ведь не произошло. Всё в порядке. Женщина: Не в порядке! Ты просто камень. Каменный истукан! Бревно! Вот кто ты! Не можешь по-хорошему со мной. Мужчина встает, натягивает штаны. Смотрит на женщину сверху вниз. Мужчина: Да могу я по-хорошему… Только потом. Женщина: (обиженно отвернулась) Мужчина: Ладно? Женщина: Вот потом и поговорим. Мужчина: Значит, через неделю?... Моя богиня? Женщина: (вздыхает, говорит мягче) Иди уже. Мужчина: Ну, пока. Женщина: Иди. Оставь меня здесь. Одинокую. Иди в свой дом. Иди к своей жене. Иди, ешь свой обед. Камера на Аджамилу. Он сидит на земле, подперев голову руками. На последних словах женщины он вздрагивает. Поднимает голову. Его взгляд становится прежним. Он опомнился и пришёл в себя. Он оглядывается вокруг себя, видит лоту, разбросанные цветы, дрова. Мужчина проходит недалеко от Аджамилы, слышно, как хрустят ветки под его ногами. Аджамила старается быть как можно незаметнее, мужчина проходит мимо, напевая себе что-то под нос. Он не замечает Аджамилу. Слышен голос женщины. Она пытается петь, в её песне грусть и отчаяние. Она поёт, чтобы ободрить саму себя. Аджамила провожает взглядом ушедшего мужчину. Он начинает судорожно собирать свои разбросанные дрова. Хочет побыстрее вернуться домой. Шепчет сам себе: «что же я наделал? Аджамила, что случилось с тобой? Господи, что же я наделал? О Господи!». Пауза. Он замедляет свои действия, останавливается. Затем смотрит в сторону женщины. Оставляет дрова. Думает. Поднимается. Садится. Встаёт. Стоит в раздумье. Направляется к ней. Он раздвигает ветки, подходит к ней. Она лежит в нескольких метрах от него. Она поёт и ничего не слышит. Он стоит и смотрит на неё. Камера объезжает его со всех сторон. Он глупо улыбается, и, не отрываясь, смотрит на неё. Делает шаг к ней. Она слышит его, прекращает петь. Привстает на локте, ищет глазами источник звука. Ж: Кто здесь? Аджамила подходит к ней ближе. Он молчит и смотрит на неё. Она смотрит на него. Она прикрыла голую грудь рукой. Смотрит на него. Ж: Ты кто? Аджамила: Аджамила. Ж: Что ты здесь делаешь, Аджамила? Аджамила: (пауза) эээ… ничего… Ж: ничего? в лесу, один? Аджамила: …цветы собираю. Ж: (повысив голос переспрашивает) Что? Аджамила: (смутившись) …цветы собираю. Ж: зачем? Аджамила: …для алтаря. Ж: ты брахман что ли? Аджамила кивает головой. Ж: Так иди и собирай. (убирает руку от груди, откидывается на спину) Аджамила: (стоит молча, во все глаза смотрит на неё, качает головой)… Сейчас пойду. Ж: (смотрит на него, ждёт. Тот стоит) Чего стоишь? Иди! Иди! Аджамила начинает отрицательно качать головой. Ж: что ещё? Аджамила: Ты… ты… такая красивая… как цветок… Ж: Цветок! Ха! Да мне все говорят, что я богиня! Аджамила: (молчит немного) Ты про того мужчину?... А он тебе кто? Ж: Тот мужчина? (пауза) так ты и его видел, Аджамила? Аджамила: (кивает) видел. Ж: А что ты ещё видел? Аджамила: вас… обоих… Ж: что ты видел, брахман? Аджамила: (смутившись) Все. С самого начала. Ж: Ты подглядывал за нами? Аджамила отрицательно качает головой. Ж: Не подглядывал? Но все видел? Ох, и хитрые вы, брахманы. Аджамила: я не хотел… так получилось… случайно… Ж: (с сарказмом) А… случайно! Конечно! Случайно просидел в кустах полдня. Ты впечатлён? Аджамила: (крупным планом его лицо, на нём отражены противоречивые чувства. Он сглатывает). Я… (насупился, молчит, затем утвердительно кивает головой) Ж: и что теперь? Аджамила молчит. Ж: Нууу? Аджамила: (с трудом выговаривая каждое слово) Я не знаю. Ж: (смеётся) Не знаешь? Ты не знаешь? Я думала, брахманы всё знают. (саркастически) Вы всегда такие важные, мудрые. (она привстаёт на локте и говорит серьёзно ему) Зато я знаю, что теперь. Сказать тебе? Аджамила: (кивает головой) Женщина: наклонись ко мне. Он становится перед ней на колени, наклоняется. Женщина: Ниже! Ещё ниже. Я шепну тебе на ухо. (хватает его за шею, тянет вниз) Аджамила стоит перед ней на коленях, спиной к зрителю. Она обвила его шею руками, говорит ему прямо на ухо, камера снимает его сзади, её лицо видно в камеру. Аджамила не знает, куда деть руки, он пытается её обнять, но не может на это решиться, его руки то опускаются, то поднимаются к ней, в конце концов, он опирается одной рукой в землю. Лицо женщины обращено к зрителю, её глаза полузакрыты, она положила голову на плечо Аджамилы, и шепчет ему. Ж: Ты наверное, тоже хочешь побыть со мной здесь, в лесу, где никто нас не видит?.. Так ведь? Твоё дыхание говорит мне, что я права. Я никогда не ошибаюсь в таких вещах. Ты внимательно наблюдал за нами? Брахман Аджамила? Хочешь то же самое? Камера обходит их вокруг. Останавливается на лице Аджамилы. Аджамила ничего не отвечает. Его глаза раскрыты, он часто моргает. Ж: Ты, наверное, тоже хочешь, чтобы я тебя любила? Аджамила не шевелится. Ж: А ты знаешь, а ведь я готова. Он по-прежнему не отвечает. Ж: (повторяет громче) Я готова! Аджамила замер. Она приближает свои губы к его уху и шепчет. Ж: Готова! Аджамила не шевелится. Ж: (она отпрянула от него на расстояние вытянутой руки, но её руки все ещё лежат у него на плечах, она говорит уже другим тоном) Ты что молчишь? Ты меня слышишь? Аджамила кивает головой, сглатывает. Ж: Я готова, Аджамила. Сейчас? Она с ожиданием смотрит на него в упор. Он поднимает глаза на её лицо, переводит взгляд на её руки, которые лежат у него на плечах. Видит кольцо на её пальце, оно похоже на то, что он дарил своей жене. Он опять переводит взгляд на её лицо. Выражение на его лице меняется, морщит лоб. Он думает несколько секунд, сбрасывает её руки со своих плеч, затем резко вскакивает на ноги. Женщина вопросительно смотрит на него. Он начинает отрицательно качать головой, будто пытаясь избавиться от происходящего. Бормочет: «Нет! Нет! Никогда!» отступает назад, не отводя взгляда от её лица. Женщина с ухмылкой смотрит на него и говорит: «Ну, нет, так нет. Беги домой. А если передумаешь, и захочешь меня… найти… найдешь сам…а не найдёшь – и не надо, брахман Аджамила» Он отступает назад, смотрит на неё. Она добавляет тем же тоном: «Только без денег не приходи». Поднимает вверх два пальца, потом указывает глазами на обе свои груди и говорит: «Две. И с тебя две. Две монеты серебром» Аджамила разворачивается и бросается бежать. Он бежит очень быстро, не разбирая дороги. Эффект бега создаётся, когда камера, раздвигая ветви, движется вперёд. Он бежит какое-то время, но постепенно его скорость снижается. Он приходит в себя. В конце концов останавливается. Начинает осматриваться. Видит, что разорвал свою одежду, потерял лоту и дрова. Он опускается на землю, становится на колени, обхватывает голову руками, бормочет: «Боже! Боже! Это сон? Это было со мной? У меня ведь есть моя Камали! Отец… Мой путь! Господи, что со мной?». Затем поднимается, приглаживает волосы руками, отряхивается, и также, не поднимаясь с колен, начинает собирать лежащие вокруг палки. Он не смотрит на их качество, просто бездумно сгребает всё подряд. Камера отходит. СЦЕНА 14 Аджамила подходит к своему дому. На улице темно. Он не смотрит по сторонам, насупился. Бросает дрова возле порога. Заходит в дом. В доме горит одна свеча. Отец сидит на полу, прислонившись спиной и головой к стене. Его глаза открыты, он неподвижен. Жена Аджамилы стоит на коленях перед алтарем, она опустила лицо в ладони. Она также неподвижна. Когда Аджамила заходит в дом отец и жена смотрят на него какое-то время. После чего жена кидается ему навстречу. ЖА: Аджамила?... ЖА: Аджамила! Где ты был? Я чуть не умерла. Аджамила не может смотреть ей в лицо. Она хватает его за руки, он делает вид, что занят, хотя видно, что он просто избегает смотреть на неё. Она пытается посмотреть ему в лицо. Но он все время отворачивается. ЖА: Аджамила! Что с тобой? Что случилось? Где ты был? Аджамила: Ничего не случилось. ЖА: Где ты был? Аджамила: дрова собирал… ЖА: Почему так долго? Аджамила: (отворачиваясь, наигранно удивленно) Долго? Да нет, я быстро. Отец: Аджамила, тебя не было почти целый день. Аджамила: (очень нехотя) …ну и что?… Отец: Сын. Может, объяснишь? Аджамила раздражённо поворачивается к отцу, желая сказать что-то резкое, но вовремя замолкает. Отец видит его реакцию и лишь грустно качает головой. Он молчит немного, затем произносит: Отец: Обед давно остыл. Ты сам ничего не ел, твоя жена голодна, она прождала тебя все это время. ЖА: Может, поешь? Отец: ради неё… Аджамила согласно кивает, жена берёт кувшин с водой, поливает ему на руки. Она смотрит на него, но он не поднимает на неё глаза. Она молчит. Затем начинает говорить, глотая слезы. ЖА: Аджамила. Дорогой. Ты самое дорогое, что у меня есть. Мое сердце больше не выдержит такой боли. Тебя так долго не было. Аджамила опустил голову. ЖА: Ой, что же это я, всё говорю и говорю? Давай ты покушаешь. Я разогрею тебе. Пожалуйста, покушай. Ты же голодный, правда? Аджамила согласно кивает. Жена кидается к горшкам, начинает разводить огонь, разогревать обед. Она возбуждена, бормочет что-то несвязное, не может толком ничего сделать, у неё все валится из рук. Отец сидит и пристально наблюдает за Аджамилой, но тот делает вид, что занят. Он тщательно очищает свое дхоти от прицепившихся колючек. Не смотрит по сторонам. Отец: И все-таки, Аджамила, почему так долго? Аджамила смотрит на отца, молчит. Аджамила: (раздражённо) Ну, так получилось. Ну, ничего же не произошло! (повышая голос) Не произошло ничего! Я в порядке! В порядке! Жена остановилась и в недоумении смотрит на Аджамилу. Он никогда не поднимал голос на отца. Отец качает головой, он явно что-то чувствует. Жена Аджамилы опять принимается за горшки. Теперь более задумчиво и медленно. Аджамила в сердцах бросает собранные колючки на пол. Садится на пол. Жена приносит горшки с обедом, ставит перед Аджамилой, начинает раскладывать на пальмовый лист. Она боится спрашивать что-либо у Аджамилы, только поглядывает на него. В доме тишина, чувствуется сильное напряжение. Аджамила смотрит на жену, пытается выдавить улыбку. Аджамила: Ты сама-то ела? Ж: (смотрит на него, отрицательно качает головой) Прабху, разве я могу есть до тебя? Аджамила: А ты голодна? Ж: (отрицательно качает головой) Нет, я слишком сильно волновалась за тебя. Я забыла обо всем на свете. Аджамила опускает голову, пытается что-то есть. Аджамила: Зачем ты так волновалась? Ж: (медленно, со слезами в голосе, делая паузу после каждого предложения) Прабху, я не могу представить свою жизнь без тебя. Я живу, чтобы радовать тебя. Ты мой муж, мой господин, ты мое божество. Моя жизнь будет успешной только рядом с тобой. Без тебя я никогда не буду счастлива. Разве я могу спокойно дышать, когда тебя нет рядом? Разве я могу не волноваться, когда ты не приходишь домой вовремя? Камера на отца, он с интересом ждёт реакции Аджамилы. Аджамила смотрит на жену. Ему стыдно. Он берёт её за руку и смотрит на её кольцо, затем поднимает глаза, смотрит ей в лицо. Похоже, что он жалеет о случившемся, и хочет вернуть всё на свои места. Она обеими руками берёт его руку, прижимает к сердцу и смотрит на него широко раскрытыми глазами. Он не выдерживает её взгляда, опускает глаза. Аджамила: прости… Ж: За что? Аджамила: Что заставил тебя волноваться. Ж: Аджамила, я готова простить тебя тысячу раз. Я даже и не думаю обижаться. Я не буду спрашивать, почему ты задержался. Мне просто нужно знать, что я нужна тебе, и ты всё также любишь меня. Всё остальное для меня совершенно не важно. Я пойду за тобой куда угодно и с радостью отдам за тебя жизнь… ведь ты мой муж. Мой любимый, мой единственный муж…. Ведь правда, Аджамила? Аджамила кивает, жена вытирает слезы. Аджамила: Правда. Ж: Я тебя нужна? Скажи? Аджамила: …да… конечно, нужна… Жена смотрит на него несколько секунд. Ж: Покушай, пожалуйста. Аджамила: Ты тоже, садись со мной. Поворачивается к отцу. Аджамила: Отец, прости, меня. Давай поедим вместе. Ж: Отец, садитесь, я сейчас вам наложу. Отец поднимается. Идёт к столу. О: Хорошо, дети. Я тоже поем немного. Жена накладывает отцу, украдкой вытирая слезы. Аджамила ест, стараясь ни на кого не смотреть. Он полностью сосредоточен на еде. Отец тоже спокойно ест, жена садится рядом и смотрит на них. Ж: Мы ведь пойдём завтра к соседям? Вас пригласили провести обряд. Отец: (с интересом к сыну) Да, кстати, Аджамила, что ты скажешь? Аджамила: Конечно, пойдем. Ничего не отменяется. Отец: Вот и хорошо. Крупным планом лицо Аджамилы. Он ест, зритель слышит его мысли, Аджамила думает: «Господи, что же я наделал? Я чуть не предал свою семью? Искушение чуть не сломило мою волю. Господь, дай мне сил и разума сопротивляться. Вожделение легко может растоптать меня. И стыд сжигает мое сердце. Господь, защити меня, ведь эти люди, - самое дорогое, что у меня есть». Жена смотрит на Аджамилу и улыбается. Она счастлива. Она держит его за руку. Он улыбается ей в ответ. Камера на её лицо, крупный план. СЦЕНА 15 Ночь. Камера показывает луну, звёзды. Спящий город, тихие улицы, на которых ни души. Дом Аджамилы изнутри. Спит отец. Спит жена Аджамилы. Сам Аджамила спит. Его лицо спокойно. Вдруг раздаётся тихий стук в окно и слышен тихий голос: «Аджамила! Брахман Аджамила!» это голос той женщины. Её лицо видно в окне в лунном свете. Она стучит в стекло и зовёт Аджамилу. Он открывает глаза, ищет источник звука. Поднимает голову и видит её в окне. Он резко привстает на локте, осматривается по сторонам, видит, что жена спит, слышно похрапывание отца из соседней комнаты. Он встаёт с постели, подходит к окну. Они смотрят друг на друга. Она улыбается ему и манит к себе. Он оглядывается на жену. Стоит в нерешительности. Женщина за окном ждёт. Камера снимает Аджамилу со спины. В окне видна голова женщины, видно, как она скидывает с себя часть одежды и говорит Аджамиле: «две… у меня две… и у тебя две монеты… дай мне их, кое-что получишь взамен» Аджамила идёт в комнату отца, ищет в его комнате деньги. Переворачивает вещи, найти не может, роняет что-то на пол. С ужасом поднимает глаза, ожидая увидеть проснувшегося отца, но вместо него видит женщину, лежащую в его постели. Она тянет к Аджамиле руки и говорит: «Я готова, Аджамила. Готова. Иди ко мне! Забудь всех. Теперь в твоей жизни есть только я! Я подарю тебе то, что ты никогда не испытывал. Просто приди ко мне» Её руки тянутся к Аджамиле, обхватывают его шею, камера снимает его со спины. Она шепчет ему на ухо, так же, как и тогда в лесу: «Мои объятия нежнее, чем объятия твоей жены. Так ведь? Аджамила? Не обманывай себя. Я намного искусней в любви, чем она. А как сладки мои губы! Что же ты ждёшь? Попробуй их на вкус!» Её руки смыкаются на его шее, его руки поднимаются, обхватывают её талию, сначала робко, потом смелее.. Лицо Аджамилы в напряжении. Он весь напряжён. Она продолжает шептать: «почему мы не встретились давно? Мы просто созданы друг для друга. Разве ты это не понял после нашей встречи? Я – твоя судьба. Я – твоя настоящая жизнь». Он видит, как в комнату заходит отец и жена Аджамилы. Они стоят и смотрят на Аджамилу и женщину. Глаза жены Аджамилы и самого Аджамилы встречаются. Он видит, как она тихо оседает на пол, а отец хватается сердце, Аджамила хочет кинуться к ним, делает рывок, но не может. Он пытается кричать, но у него вырывается только хрип… Аджамила просыпается. Это был сон. Аджамила тяжело дышит, оглядывается по сторонам, видит спящую рядом жену, смотрит в окно, там ничего нет. Он падает на подушку и лежит с открытыми глазами. Проходит какое-то время, за окном рассвет. Аджамила по-прежнему лежит с открытыми глазами и смотрит в пустоту. Жена открывает глаза, видит, что он не спит, обращается к нему: ЖА: Ты уже проснулся, дорогой? Аджамила утвердительно кивает. ЖА: давно? Тот кивает опять. ЖА: А почему не встаешь? Ждёшь, пока я проснусь? Аджамила: (делает вид, что так и есть) да, дорогая. Аджамила поднимается с постели. Аджамила: вставай, Камали, сегодня мы должны провести благоприятные обряды. Нужно подготовиться. ЖА: А ведь и правда! Камали подскакивает с постели, она не замечает его настроения, она поглощена предстоящим событием. Зажигает масляный фитиль, убирает постель. Она рада предстоящему событию. Начинает собираться. Аджамила двигается медленно, ему явно не по себе. Он выходит во двор, смотрит на занимающуюся зарю. Крупным планом его лицо, затем глаза. СЦЕНА 16 Камера показывает крупным планом глаза Аджамилы, затем его самого. Он сидит возле огня. Лицо Камали. Она улыбается. Слышны мантры, камера отходит немного дальше. Действие происходит в доме соседей. Точнее – во дворе дома. Отец читает Вишну-сахасра-нама-стотру. После каждого стиха он повторяет «Сваха», Аджамила сидит возле священного огня, также повторяет в унисон с отцом мантры, льёт масло в огонь. Однако Аджамила заметно рассеян. Он иногда забывает пролить масло в огонь. Мантры повторяет невпопад. Он задумчив. Отец изредка поглядывает на Аджамилу, но виду не подаёт. Небольшая ягья-кунда, возле неё лежат собранные Аджамилой дрова, коровий навоз и пр. Соседи: муж, жена, дети, сидят рядом с костром, кидают зёрна в огонь. Камера обходит всю сцену кругом, показывая происходящее со всех сторон. В какой-то момент все поднимаются, слышен голос отца: «Пурнахути», голос Аджамилы «Ом, Тат, Сат». Все вместе «Ом, Тат, Сат». После чего все мужчины заходят в дом. Женщины остаются снаружи, они собирают параферналии. Сосед, отец Аджамилы, сам Аджамила стоят возле алтаря. Отец и сосед смотрят на Божество, Аджамила смотрит по сторонам, он немного рассеян. Сосед: О брахманы, благодаря вам всё прошло замечательно. Отец: Да, сосед, Господь с радостью вошёл в твой дом. Пусть же Он здесь останется навсегда, и принесёт с собой процветание и мир. И пусть в твоём доме никто не испытывает беспокойств и горя. Сосед: Лочан Бабу, твои благословения греют мое сердце. Спасибо тебе за них. Отец: Сосед, человек, который не совершает добрых дел и не желает добра другим людям, всё равно, что колючка у дороги: от него одни беспокойства. Сосед: Ты всегда вдохновлял меня быть твердым на пути истины, Лочан Бабу. Сегодня я вновь увидел твои замечательные качества. И ты счастливый человек: у тебя есть такой сын – Аджамила! Отец с улыбкой кивает. Отец: Да, Аджамила моя надежда. Я хочу, чтобы он стал лучше, чем я. Сосед: (к Аджамиле) Аджамила!... Аджамила! Аджамила оборачивается к ним Аджамила: А? Что такое? Сосед: Твой отец великий человек, он полностью предан своему религиозному долгу, и его сердце свободно от всех пороков. И всё же твой отец хочет, чтобы ты превзошел его. Аджамила: (потупившись) …пусть Господь Нарайана благословит меня. Сосед: (показывая на алтарь) Господь с радостью сделает это, Аджамила! Он любит тебя. Отец и сосед подходят к алтарю, начинают молиться. Аджамила стоит позади них, складывает руки, он тоже молится. В этот момент с Божества падает гирлянда. На лицах всех присутствующих изумление и радость. Сосед: Добрый знак, Аджамила! Господь посылает нам добрый знак. Отец: Да, добрый знак. Сосед: (Божеству) О Верховный Владыка! Ты с легкостью поддерживаешь всю вселенную со всеми её обитателями, и Ты с легкостью отвечаешь Своим любящим слугам. Ведь Ты – олицетворение любви и заботы. Благослови нас всегда быть верными Тебе, в любых обстоятельствах и во все времена. Ибо без Тебя наши жизни пусты и бесполезны. Не покинь нас и благослови нас помнить Твой Божественный облик до самого последнего мгновения нашей жизни. Сосед берёт гирлянду, и хочет надеть её на Аджамилу. Тот сначала не хочет, затем наклоняется к соседу, тот надевает гирлянду Аджамиле на шею, но через несколько секунд гирлянда падает на пол. Аджамила наклоняется за ней, поднимает, она падает ещё раз. Сосед наклоняется за ней, они вместе с Аджамилой поднимают её. Сосед пожимает плечами, Аджамила смущён, он опускает голову, показывает руками, что не хочет надевать гирлянду. Отец смотрит на всю эту сцену. Сосед, откладывает гирлянду в сторону. Потом хлопает себя по лбу. Сосед: Да, кстати! Аджамила и отец смотрят на него. Сосед идёт в другую комнату, выходит оттуда с мешочком в руках. Протягивает мешочек отцу. Сосед: Тебе и твоему сыну, со словами сердечной благодарности, Лочан Бабу. Отец берёт мешочек, прикладывает ко лбу. Аджамила внимательно наблюдает за всем этим. Следит за мешочком глазами, потом отводит взгляд. Сосед обнимает Аджамилу за плечо и улыбается ему. Сосед: (Аджамиле) Ну, что, сынок, пойдём? Аджамила кивает. Сосед: Лочан Бабу, пойдём во двор, посидим на солнце? Все кланяются алтарю, выходят во двор. Во дворе женщины подметают. Они поднимают глаза на выходящих мужчин. Соседка: (своему мужу полушепотом) Ты не забыл? Сосед: Нет, нет! Я не забыл. (показывает на мешочек в руках отца) Соседка: Лочан Бабу, огромное спасибо. Аджамила, огромное спасибо! Как бы мы жили без вашей помощи? Отец: Прекратите, за чем же ещё Господь создал брахманов? Аджамила подходит к своей жене, у неё в руках веник, она подметала. Она распрямляется, убирает волосы со лба, улыбается ему. Соседка толкает соседа бок локтем, показывая на Аджамилу и его жену. Отец также смотрит на них. Все улыбаются. Аджамила смотрит на свою жену, она на него. Для них ничего больше не существует. Аджамила показывает глазами на калитку, приглашая её к выходу. Она кивает. Аджамила и его жена смотрят на старших, те, всё понимая, кивают им, позволяя уйти. Молодые уходят. Сосед и соседка смотрят друг на друга, улыбаются. Потом обращают взгляд на отца Аджамилы. В этот момент зрителю должно броситься в глаза, что он один. Соседка: Ох, Лочан Бабу. Как жаль, что твоя супруга не дожила до этого времени. Она бы так порадовалась за сына вместе с тобой. Отец: (со вздохом) Да уж… Ну ничего… Эх, что же я стою? Пойду я. Сосед: Да посидел бы у нас ещё немного, Лочан Бабу. Куда тебе торопиться? Отец: (берясь за поясницу) Да нет, старым костям нужно отдохнуть. Пока молодые гуляют, я немного полежу в тишине дома. Намасте. Сосед: Намасте, Бабу. Сосед кивает, подаёт ему корзинку с параферналиями. Отец берёт их. Уходит. СЦЕНА 17 НАДПИСЬ НА ЭКРАНЕ «ПРОШЛО ТРИ ДНЯ» Аджамила и жена гуляют. Они идут по берегу реки. Камера следует за ними, она снимает их со спины. Они идут не торопясь, беседуют. Зритель подключается к их разговору. ЖА: …у него должен быть такой же подбородок, как и у тебя. А вот глаза пусть будут дедушкины. (обернувшись к Аджамиле) У твоего отца очень красивые глаза. Аджамила: Хорошо. ЖА: … у него будут красивые длинные пальцы, с розовыми гладими ногтями... широкие ладони… А когда он вырастет, он будет высоким, пусть даже выше, чем ты. Аджамила: (поворачивается к жене) Камали, ты и в самом деле думаешь, что это возможно? ЖА: Прабху, моя мать всегда говорила, что родители должны сначала представить себе ребенка, а потом уже родить. Господь обязательно исполнит наше желание, и даст нам именно такого сыночка, какого мы создадим в своих мыслях. Аджамила, это же, на самом деле, так просто. А назовем мы его… (думает) Аджамила: мы назовём его по имени какого-нибудь мудреца, ну, например, Ангира… или Дурваса. Жена смотрит на Аджамилу, в её взгляде укоризна. ЖА: Прабху, я, конечно, очень уважаю мудрецов. Но наш сын будет носить только имя Господа. Ни больше, ни меньше. И здесь я с тобой спорить не хочу. Нет! Даже не спорь! Имя Бога! (льнёт к нему, и говорит нежнее, в её голосе просьба) Ну пожалуйста. Ну, не спорь со мной. Аджамила: ладно, ладно. Имя Бога… а что? это замечательная идея. (задумывается) Ты знаешь, а ведь и правда. Что может быть лучше имени Бога для ребёнка. Мы будем звать нашего сына кушать, и в то же время будем повторять Святые имена. Оба замолкают на какое-то время. Жена задумывается, её губы шепчут что-то, она перебирает в уме разные имена, и вдруг выдаёт: ЖА: Нарайана! Аджамила: (вздрогнул от неожиданности) Что Нарайана? ЖА: Так его будут звать. Нашего сына, Аджамила. Кого же ещё? Нашего с тобой сыночка. Нашего малыша. (мечтательно) так будут звать наше сокровище. Нарайана. Это так ласково. Мой Нарайана! Аджамила: ты его уже представила себе? ЖА: Конечно. Я его хорошо себе представляю. Аджамила: и как тебе это удаётся? ЖА: что? Аджамила: ну… представлять, какие у него будут глаза, руки. Как мы его будем звать. ЖА: это же так просто. Я закрываю глаза и вижу все это. Аджамила: (философски) О, женщины! ЖА: Ты же брахман, ты должен это уметь. Аджамила: Нет, это ты жена брахмана, и поэтому ты должна это уметь. Оба смеются. В этот момент, вместе с их смехом, раздаётся знакомый Аджамиле смех женщины, которую он встретил в лесу. Женщина находится где-то недалеко, за ближайшими деревьями. Там мелькает её цветная одежда. Появляется эта женщина, рядом с ней какой-то человек. Она опирается спиной о дерево, человек берёт её за руку, обхаживает её. Аджамила смотрит на эту сцену, сжимает губы. Втягивает голову в плечи. Он не хочет, чтобы жена увидела эту женщину, он хочет увести её из этого места. Жена Аджамилы ничего не замечает. Она по-прежнему увлечена своими мыслями, что-то ему говорит. Аджамила заметно встревожился. Он крутит головой. Аджамила: (сменив тон голоса, оглядываясь на звук голоса женщины) Камали, дорогая, пойдём домой. ЖА: Домой, зачем? Мы так хорошо гуляем. Аджамила: Мне что-то нездоровится. ЖА: (нахмурившись) Тебе напекло голову? Аджамила: (оглядываясь) Да, похоже, напекло. ЖА: (со вздохом) Ну хорошо, пойдём. Они разворачиваются. Слышен голос женщины, она кому-то кричит: Ж: Нет, дорогой, нет! Что мне твои медяки. Две монеты серебром. Ни больше, ни меньше. Аджамила слышит её голос, ему плохо. Он торопливо идёт с женой по направлению к дому. Жена что-то продолжает говорить про ребенка, её голос звучит тихо, вторым планом, и зрителю слышен голос Аджамилы, его внутренний монолог: «Господь! О Верховный повелитель! Что же это? Что происходит? Только-только мне показалось, что тучи на небосводе моей жизни разошлись, и вдруг Ты вновь посылаешь мне новое испытание. Я вижу, как я слаб, как сильны мои страсти. Годы моих трудов могут быть забыты в одно мгновение. Огонь вожделения так легко разгорается внутри меня. Зачем же сегодня Ты испытываешь меня вновь? Моя жена так любит меня. Я не знаю, что будет со мной… если… если эта… женщина ещё раз обнимет меня… оооо… эти её прикосновения… даже во сне… заставляют меня гореть… как мне сохранить свою верность? Господь, о Нарайана! Не покидай своего Аджамилу. Не покидай. Дай мне разума и сил. Эта женщина не выходит у меня из головы. Её кожа, её голос… её руки… я теряю способность здраво рассуждать, когда вспоминаю её. Даже сейчас, рядом со своей женой, я чувствую пожар в своём сердце. Господи, что мне делать? Что происходит со мной?». Они подходят к дому. Жена всё это время что-то говорила, но она видит, что он её не слушал, и был полностью занят своими мыслями. ЖА: …а девочек пусть будет две… хотя, почему бы не три?... (смотрит на Аджамилу) прабху, ты меня вообще слышишь? Аджамила: (он ссутулился, втянул голову в плечи, его глаза беспокойно бегают) А? что ты говоришь? Ах, да… Слышу, слышу. ЖА: (Озабоченно) Тебе нездоровится, Прабху? Аджамила выражает беспокойство. Его глаза бегают, он не находит себе места. Они заходят в дом. Жена показывает на кровать. ЖА: Прабху, иди ляг. Аджамила кивает, ложится. Отец сидит и читает, он смотрит на Аджамилу с удивлением. Аджамила ложится и отворачивается к стене. Он дрожит. Жена накрывает его чадаром. Аджамила затихает. Отец вопросительно смотрит на жену, та разводит руками и шепотом произносит: «Что-то ему нездоровится. Не знаю, что такое, наверное, напекло голову». Отец озабоченно качает головой. Жена садится на кровать рядом с Аджамилой, гладит его по спине. Он не поворачивается, накрывается с головой. Она встаёт, стоит какое-то время, думает, затем берёт кувшин и выходит. Отец также поднимается, тихо выходит из дома. Аджамила остаётся один. Через какое-то время, он высовывает голову из-под чадара, оглядывается. Видит, что находится в одиночестве. Садится на кровати. Хватается за голову обеими руками. Начинает раскачиваться из стороны в сторону. Ему очень плохо. Он произносит вслух, его голос охрип и дрожит: «Господи, Господи, что со мной? Такого никогда не было. Почему я не могу выбросить её из головы? Я не хочу этого? Где мой разум? Где мое благочестие? Моя жена, моя Камали, я не могу поступать с ней так». Поднимает голову, его взгляд мутен, он озирается. Потом неожиданно кидается в сторону алтаря. Там стоит небольшая плетеная коробочка, она накрыта тканью, на ней лежат книги. Он одним движением убирает всё это в сторону. Открывает коробку, в ней лежит мешочек с деньгами, которые пожертвовал сосед. Аджамила переворачивает его себе на ладонь. Там две монеты. Он смотрит на них. Он поднимает голову, и видит, что сидит под алтарем, он поднимается и смотрит на Божество. Голос Аджамилы: «Аджамила, что ты делаешь? Ещё не поздно. Остановись». Аджамила застывает, он смотрит на Божество, он размышляет. Камера снимает Аджамилу и Божество в профиль. Их глаза на одном уровне, очень близко друг к другу. Губы Аджамилы шевелятся, он что-то хочет сказать. По его лицу пробегает целая гамма эмоций. Сейчас Аджамила решается. Он медленно закрывает глаза, качает головой из стороны в сторону. Его Голос: «…Господи… прости… не могу…её кожа… её руки…», затем он прячет руку с деньгами за спину, он прячет деньги от Божеств. Поворачивается и, не оглядываясь, выходит из дома. Он смотрит по сторонам, он не хочет, чтобы его кто-то увидел. Он пригибается и выбегает на улицу. СЦЕНА 18 Аджамила бежит в сторону леса, туда, где он только что гулял с женой. Камера следует за ним параллельно. Ветки хлещут его по лицу. Он не обращает внимания, падает, поднимается. Продолжает бежать. В какой-то момент он замедляет бег, тяжело дышит, идёт медленнее. Он подходит к тому месту, где недавно слышал голос женщины. Видит помятую траву. Оглядывается. Там никого нет. Вздыхает. Во вздохе слышится облегчение. Садится к дереву, облокачивается к нему спиной. Он тяжело дышит. Он осознаёт, что придя сюда, сделал определённый выбор. Он чувствует это. Перед глазами проходят картины прошлого: гурукула, лицо учителя, свадьба, отец… Звучат обрывки мантр, голос жены, отца, смех друзей… Аджамила схватился за голову, он мучительно делает свой выбор. Из ладони со звоном выпадают две монеты. Его пальцы судорожно хватают землю, он впивается в неё ногтями, стонет. Через какое-то время он откидывается на землю, и замирает. Камера в небо, кружится. Его дыхание тяжело и глубоко. Через какое-то время он поднимается, осматривает себя. Он в колючках и пыли. Дхоти порвано. На земле лежат потерянные монеты. Он подбирает их, завязывает в кончик чадра. Он бредёт назад. Камера со спины, затем со стороны лица. Он спотыкается, опирается на деревья, словно пьяный. Выходит на дорогу. Навстречу попадаются знакомые, здороваются с ним, с удивлением смотрят на него. Он, не обращая внимания, продолжает брести. Темнеет. Он подходит к озеру. Садится возле него. Зачерпывает пригоршню воды, плещет себе в лицо. Круги от воды расходятся. Он видит своё лицо в отражении. (Следующая сцена – диалог Аджамилы с самим собой. В качестве второго собеседника выступает его отражение в воде. Для создания реалистичности диалога камера всякий раз показывает именно того, кто в этот момент говорит - Аджамилу или его отражение. И у Аджамилы, и у отражения один голос, но у отражения немного саркастичней, чем у Аджамилы, у Аджамилы более смиренный и спокойный. В диалоге должно возникнуть ощущение присутствия двух разных личностей). Отр: Да, брахман Аджамила, неважно ты выглядишь. Аджамила: (кивает) вижу. Отр: а если так будет продолжаться, будешь выглядеть ещё хуже. Аджамила: знаю. Отр: похоже, с тобой творится что-то неладное. Аджамила: я себя чувствую ужасно. Отр: из-за этой женщины? Аджамила: да, она не идёт у меня из головы. Отр: так поступи как мужчина. Аджамила: это как? Отр: овладей ею. Аджамила: я пришел к ней… на то место. Но её там не было (раздумывает), и так, наверное, будет лучше. Отр: возможно, что и лучше. Но ведь ты испытываешь сожаление, что не застал её там? Аджамила: откровенно?… да… испытываю… Отр: тогда поднимись и найди её. (с нажимом) сделай что должен! Аджамила: А как я смогу после этого смотреть в глаза отцу и жене? Они же меня любят! Отр: ты не хочешь предать их любовь, это так благородно с твоей стороны! Конечно, ты ведь честный человек… Но что ты будешь делать со СВОИМ личным чувством? Тебе всё равно придётся выбирать. Аджамила: Уж лучше я сам буду страдать, чем заставлю страдать отца и жену. Отр: думаешь, если ты будешь несчастен, они это не почувствуют? Думаешь, если ты будешь страдать и терпеть, они не будут страдать вместе с тобой? Глупец, твои терзания уже принесли им столько горя, ты хочешь это продолжать? Аджамила: я не хочу быть причиной их страданий. Отр: сейчас ночь, а ты ушел из дома, сидишь здесь… думаешь, они не заметили? Твоя жена места себе не находит, потеряв тебя. И у отца уже, наверняка, сердце разболелось. Того и гляди, не выдержит старик. Умрёт. Аджамила: я сейчас вернусь домой, и всё будет по-прежнему. Отр: а что будет с твоим чувством к этой женщине? Аджамила: я её забуду. Отр: не обманывай себя. Она уже в твоём сердце. Она тебе снится. Ты сходишь по ней с ума… А это просто так не проходит. Аджамила: (кричит) тогда я вырву эту женщину из своего сердца. (бьет кулаком по отражению в воде и как безумный начинает кататься по земле царапать себе грудь, скатывается прямо к воде, смотрит на свое отражение почти в упор) Отр: остановись, глупец. Только посмотри на себя! Ещё пару часов назад ты схватил деньги и помчался к ней, как сумасшедший! А сейчас хочешь вырвать её из своего сердца! Аджамила: (обессилено) что мне делать? Я хочу её, но я также хочу жить по-прежнему. Отр: Жить по-прежнему! Обманщик, если бы это было так, ты бы не остался тогда в лесу, ты бы убежал к своей семье. Но нет! Ты остался, ты смотрел, а потом ты подошел к ней и позволил ей себя обнять. И тебе очень понравились её объятия. Ведь так? Всю свою жизнь ты провёл как праведник: ты молился, ты постился, терпел аскезы, учил писания, но где-то там, в самой глубине своего сердца, там, куда ты боишься заглядывать, ты мечтал о свободе. Ты хотел, чтобы тебя обняла такая женщина, а ты бы позволил ей делать с тобой всё, что угодно. Ты мечтал о свободной любви, без всех этих глупых обещаний, без одевания гирлянд, без обязательств и ожиданий, которые нужно оправдывать. Ты увидел того мужчину, что обнимал её, и ты позавидовал ему. Ты позавидовал тому, что он взял её любви сколько хотел, а потом вернулся домой к своей жене, и не испытывал при этом угрызений совести. Ты завидуешь его спокойствию. А сейчас ты страдаешь от мысли, что в этот момент кто-то – но не ты – может её обнимать. Тебе мешает не семья, Аджамила, тебе мешает твоя совесть. Ты слишком правильный. Ты сам себя загнал в ловушку. Ты ненавидишь себя за то, что не можешь быть честным ни с семьей, ни с самим собой. Ты малодушный брахман, ты хуже того шудры, что обнимал её. Ты предал самого себя. Ты трус! Аджамила: нет! Я не хуже того шудры! И я не трус! Отр: (с повышением, с пафосом) тогда иди, и как мужчина утоли свою страсть. Найди эту женщину. Насладись её руками, её объятиями, её поцелуями! Утони в её ласках. И, возможно, она уйдет из твоего сердца. Иди к ней. Не обманывай себя. Иди, отдай ей эти две монеты (камера на грязную ладонь Аджамилы, в которой лежат монеты), и возьми то, что принадлежит тебе по праву. Аджамила подскакивает, затем медленно оседает на землю. Аджамила: а где мне её найти? Отр: Иди и ищи. Загляни во все дома, особенно в те, где горит свет. Ведь она не спит сейчас. Ищи по голосу. Аджамила: подглядывать в окна? Я ведь никогда… Отр: заткнись! Забудь то, что ты не делал. Иди и найди её. Докажи, что ты не шудра. СЦЕНА 19 Аджамила бросается бежать в сторону домов. Он подкрадывается к домам, заглядывает в окна, где горит свет. Где света нет, просто слушает. Видит разные сцены: мать укладывает детей в постель, старик сидит возле лампады и читает, пожилая женщина перебирает зерно. В каком-то доме проводят пуджу, от этого дома Аджамила шарахается и бежит дальше. В конце концов он слышит громкие голоса в одном из домов, это ругаются мужчина и женщина. Аджамила подходит ближе, по его лицу растекается улыбка: он нашел, ту, что искал. Но она кричит на кого-то. Ж: деньги вперёд. Никаких тебе потом! Или давай деньги или проваливай! М: дорогая, дорогая, остынь. Подумаешь, нет сейчас. Завтра будут. Ж: Вот завтра и придёшь. А сейчас иди прочь! Я хочу спать! М: я пришел к тебе среди ночи, а ты меня гонишь? Ж: сначала думай, хочу я тебя видеть или нет, а потом приходи! М: дорогая, ты хочешь, чтобы я умер прямо здесь у твоего порога? Ж: мне безразлично, что ты там собираешься делать. У тебя нет денег, а у меня закрыты для тебя двери. Всё! Я ложусь спать! М: ты не можешь просто так взять и прогнать меня! Ж: ещё как могу! М: после всего, что было между нами? Ж: (наступает) А что было? Что было между нами? Между нами были твои две монеты. И всё! Хватит болтать. Проваливай! М: (повышает голос) нет! Я не уйду. Я пришёл, и пока не получу, то что хочу, я никуда не уйду. Аджамила не выдерживает, он врывается в дом и кричит: Аджамила: Уйдёшь. Иначе тебе не сдобровать! Женщина и мужчина от внезапного появления Аджамилы растерялись. Но потом она узнаёт его, мужчина смотрит на Аджамилу, переводит взгляд на женщину. М: так вот почему ты не хотела меня принять! Ты нашла себе молодого… брахмана… Аджамила опускает голову. Аджамила: (спокойней) иди уже. Тебе здесь не рады. М: (женщине) Ладно! Прощай, изменница! Но знай, что я найду себе молодую возлюбленную. И буду ходить к ней. А ты очень скоро превратишься… (не решается сказать) Ж: Ну? М: ты скоро станешь никому не нужной старухой! Дура! (мужчина, смерив Аджамилу взглядом выбегает за дверь) Аджамила и женщина чувствуют неловкость по поводу произошедшего. Но эмоция Аджамилы вскоре затмевает неловкость. Аджамила тяжело дышит, но он рад видеть эту женщину. Она смотрит на него с улыбкой. Немая сцена. Она садится, она хозяйка в своем доме, это видно по её манере поведения. Ж: Ну, здравствуй, брахман Аджамила. Аджамила: здравствуй…эээ… Ж: Варша. Так меня зовут. Аджамила: здравствуй, Варша. Ж: я думала, брахманы по ночам спят. Но нет, смотри-ка, брахманы по ночам гуляют. Аджамила: (в его голове кружится столько слов! Но он не может ничего толком сказать) я пришел… к тебе… Ж: вижу… А как ты меня нашёл? Аджамила пожимает плечами Аджамила: искал Ж: долго? Аджамила: не помню. Ж: и зачем пришёл? просто так? Посмотреть на меня? Аджамила: (раскрывает ладонь, там лежат две монеты) вот Ж: (улыбается, её голос становится мягче) аааа! У тебя две… (подаётся к нему грудью) ну тогда и у меня две… Правда? Аджамила: (смелеет) да, Варша. Ж: нравится? Аджамила кивает. Женщина, не отводя глаз от глаз Аджамилы, забирает у него из ладони монеты, прячет куда-то. Она подходит к двери, закрывает её на засов, задергивает занавесь на окне. Затем садится к нему на колени, лицом к его лицу. Камера со спины Аджамилы. Она обнимает его за шею. Шепчет ему на ухо Ж: ты не торопишься? Аджамила отрицательно качает головой. Ж: вот и хорошо. Я тоже… не тороплюсь… Снимает с него рубашку, бросает на пол. Видит на нём брахманский шнур. Хочет его снять. Аджамила не даёт. Она обнимает его, его руки также поднимаются и обнимают её. Сцена пропадает. Дорогой читатель, мне самому не по себе, что там будет дальше!!! СЦЕНА 20 Встаёт солнце. Утро. Аджамила идёт домой. Он идёт медленно, голова опущена. Одежда смята. Ему навстречу попадаются знакомые, они с удивлением смотрят на него, оглядываются. Он никого не замечает. Подходит к дому. На пороге сидит его жена. Она выглядит очень плохо, она не спала всю ночь. На щеках следы высохших слёз. Её волосы растрепались, она сидит неподвижно на крыльце. Аджамила заходит во двор. Она смотрит на него, он на неё. Он опускает глаза, она пытается что-то сказать, но вдруг начинает плакать. Она прячет лицо в ладони, он стоит перед ней и не знает, что делать. Он пытается успокоить её, дотрагивается до её плеча, она отдергивает плечо, она не хочет, чтобы он прикасался к ней. Он стоит ещё какое-то время возле неё, затем заходит в дом. Отец лежит на кровати. Рядом с ним на полу трость. Он пытается привстать на локте, но у него не хватает сил, он падает на кровать. Он тяжело дышит, смотрит на Аджамилу. Тот кивает отцу, проходит в комнату. Садится на лавке. Вытягивает ноги, зевает, видно, что он хочет спать. Потом встаёт, подходит к столу, где стоят горшки с едой. Собирается наложить себе. В этот момент входит жена. Она всхлипывает, видит, что Аджамила собирается поесть, молча подходит и накладывает ему на пальмовый лист. Аджамила кивает, садится и ест. Она садится рядом с ним, смотрит на него, вытирает слезы. Он ест, на неё не смотрит. Отец с трудом поднимается с кровати, он садится, в руке держит трость, смотрит на сына. Аджамила делает вид, что не замечает их взглядов. В комнате тишина, только слышно, как Аджамила жуёт. Он доедает, поднимает глаза на жену, та смотрит на него, в её глазах боль и вопрос. Её губы дрожат. Она пытается что-то сказать, но не может, её душат слезы, она только произносит: «Аджамила, что…» и начинает плакать. Аджамила смотрит на неё, гладит её по голове, но делает это так, будто она чужой человек. Он намеренно держит дистанцию. Она видит это. Смотрит на него сквозь слёзы. Он произносит: «Было очень вкусно. Спасибо». Поворачивается в сторону кровати. Идёт и ложится. Он отворачивается к стене, накрывается чадаром. Отец: Аджамила, и это всё? Аджамила: (не поворачиваясь) Что ещё? Отец: Тебя не было почти сутки, ты пришёл спокойно поел, и после всего этого ложишься спать? Ты ничего не забыл? Аджамила: Ничего не забыл, отец. Я уже сказал спасибо. И хочу спать. Отец с трудом поднимается, подходит к Аджамиле, и говорит, повышая голос: Отец: Нет, Аджамила, ты сейчас мне всё объяснишь. Где ты был. Почему ты заставил волноваться меня и свою жену. И где деньги, которые нам пожертвовали? Аджамила на последней фразе подскакивает с криком. Аджамила: Это были мои деньги! Я их заработал! А теперь всё, забудьте! Нет этих денег больше. Отец: Ты как смеешь повышать на меня голос? (поднимает палку, хочет ударить Аджамилу) Аджамила хватает палку, отбрасывает её в сторону. Отец шатается, жена подхватывает его, он тихо оседает на пол. Жена Аджамилы склоняется над ним, отец держится за сердце, жена смотрит на Аджамилу исподлобья, она просто всхлипывает. Аджамила отворачивается к стене. Аджамила: Оставьте меня в покое. Отец пытается встать, жена Аджамилы помогает ему, они выходят из дома. Аджамила остаётся один. Он пытается уснуть, но не может. Его глаза открыты, он ворочается с боку на бок. Какое-то время проходит, он не выдерживает, поднимается, садится на кровати. Потом начинает искать деньги по углам дома. Переворачивает вещи, ищет на полках. Добирается до полки под алтарем, поднимает глаза, смотрит на Божество какое-то время, затем опять приступает к поискам. Находит какие-то монеты, уходит с ними. Во дворе сидят жена и отец. Аджамила смотрит на них какое-то время, они на него. Он стоит, они сидят, они смотрят на него снизу вверх. Аджамила: Отец, только без обид, ладно? Аджамила уходит. Камера снимает его уход, затем оборачивается к отцу и жене. Они сидят неподвижно, молчат. СЦЕНА 21 Аджамила идёт в дом своей новой подруги. Подходит к дому, стучит. На его лице улыбка. Она выглядывает в дверь, улыбается ему, приглашает. Он ступает на порог, оглядывается, замечает проходящего мимо соседа, которому несколько дней назад проводил ягью, тот видит Аджамилу, застывает в изумлении. Аджамила быстро заходит в дом, закрывает за собой дверь. Женщина смотрит на Аджамилу. Она улыбается ему. Ж: Ну, здравствуй, что ли? Аджамила: Вот я и пришёл к тебе. Ж: Ты ушёл от меня рано утром, а вернулся, посмотри (показывает на окно рукой), в полдень. Прошло совсем немного времени. Аджамила: Я хотел поспать, но не смог. (отмахивается, с досадой) не дали… Ж: кто не дал? Аджамила: так… отец… жена. Ж: Чья жена? Аджамила: Моя. Ж: Так ты женат? Аджамила кивает. Женщина в недоумении качает головой. Аджамила: Да ладно… ничего страшного. Ж: Ну если для тебя ничего страшного, то для меня тем более. А что ты им сказал? Аджамила: Да им вообще не надо ничего говорить. Что толку? Отец начнет морали читать, за сердце хвататься, жена расплачется. Вот и весь разговор. Ж: А тебе что, это безразлично? Аджамила потупился. Думает. Аджамила: …наверное, нет. Хотя. Сейчас уже проще. Ещё три дня назад мне было очень тяжело. Но потом здесь что-то (показывает на голову) изменилось. Что-то внутри перегорело. Мне стало легче. Мне больше не хочется рассуждать и взвешивать каждый свой шаг, и бояться при этом – что скажут другие. Я этим всю жизнь занимался. Хочу вздохнуть свободно, хочу жить без страха и угрызений. Женщина, склонив голову набок, внимательно его слушает, кусает губу. Аджамила продолжает. Аджамила: Могу я быть с тобой откровенен? Женщина, не сводя с него глаз, утвердительно кивает. Аджамила: Я, конечно, уважаю и люблю свою семью. Но мне хочется быть честным с самим собой. Я не могу игнорировать свои чувства к тебе. После той нашей встречи… там, в лесу… я больше не мог думать ни о чём другом, кроме тебя. Ни семья, ни мои брахманские обязанности, ни доброе имя, – ничто не давало мне забыть тебя… твои руки… твой запах… голос… Я не хочу превратиться в параноика, играть роль честного мужа и любящего сына, когда (указывает на сердце) здесь у меня бушует пламя. Не могу, и не хочу… я просто хочу быть с тобой… только с тобой… Она продолжает слушать его с интересом. Аджамила: Я нашёл тебя. Я утонул в тебе, я забыл обо всём…. (смотрит на неё очень внимательно, берёт её за руку, целует, говорит очень чувственно) Когда я смотрю в твои глаза, меня не мучит совесть. Женщина смеётся. Ж: Когда совесть не мучит, это хорошо. Тогда жить спокойней. Но ведь ты, ко всему прочему, ещё и брахман. Мантры знаешь всякие. Как с этим? Аджамила: Сердце говорит мне, что мои чувства выше этих условностей. Я не брахман более, я просто хочу тебя любить. Женщина опять смеётся. Ж: Глупенький. Ты влюбился в меня по уши? Аджамила: (кивает и тянется её поцеловать) По уши. Ж: Неужели ты нашел во мне что-то особенное? Аджамила: О! Ты сама не знаешь, какая ты! Ты – ты моё совершенство. Ты – моя ожившая мечта. Ты для меня сама жизнь! (очень громко, не стесняясь) Я просто не хочу жить без тебя! Женщина смеётся. Она обвивает его шею руками, притягивает к себе. Аджамила тоже смеётся. СЦЕНА 22 Сосед быстрым шагом заходит во двор отца Аджамилы. Сосед сильно взволнован. Он видит, что отец Аджамилы сидит на крыльце, ему явно плохо. Жена Аджамилы рядом. В её руках стакан воды. Сосед видит эту картину, останавливается. Отец и жена смотрят на него, он смотрит на них. Сосед понимает, что это произошло из-за Аджамилы. Сосед: Что… Аджамила? Жена кивает, начинает всхлипывать. Отец с трудом выговаривает. Отец: Где он? Жена смотрит на соседа, в её глазах ужас. Её разрывают противоречивые чувства, она хочет, но боится услышать. Она спрятала лицо в ладонях, смотрит на него с ужасом. Сосед, видя их состояние, сомневается, говорить или нет, отец ждёт. Сосед: Я только что видел Аджамилу. Жена: (тихо) где он? Сосед выдерживает паузу. Сосед: Он зашел в дом известной блудницы. Она была рада ему. Жена начинает плакать. Отец качает головой. Отец: Я так и думал. Сосед: Вы пойдете за ним? Пауза. Отец думает. Жена Аджамилы смотрит на него с выжиданием. Отец: Нет. Его не смогла удержать ни молодая жена, ни я, ни путь религии, по которому он шёл так долго. Если он сделал свой выбор, что мы можем сделать? Я буду лишь молиться, чтобы Господь не лишал его последнего шанса. В этот момент во двор заходит жена соседа. Она бросается к жене Аджамилы, обнимает её за плечи. Та рыдает ей в плечо. Она смотрит на всех собравшихся. Сосед: Видишь? Та кивает. Соседка: (к жене Аджамилы) Камали, девочка моя. Мы тебя не оставим. Твой муж, возможно, одумается, вернется к тебе. Простишь ты его или нет, я не знаю, но он ведь твой муж. Понимаешь? Камали кивает. Продолжает рыдать. Соседка: В конце концов, у тебя есть твой отчий дом, ты можешь жить с родителями… Или ты можешь остаться со своим вторым отцом (показывает на отца Аджамилы), ты и для нас как дочь – ты даже можешь жить вместе с нами (сосед кивает). Ты не останешься без поддержки. ЖА: Если женщина лишается любви мужа, это говорит лишь о её грехах, совершенных в прошлом. Я останусь верна своему Аджамиле до конца своих дней. Моё сердце принадлежит только ему. Но он должен сам сказать, готов он оставаться со мной или нет. Я же готова простить его. Я даже готова жить с этим позором. Я приму свою судьбу. (плачет) Сосед: (отцу) Ещё несколько дней назад Аджамила был в полном порядке. Я не могу понять, что с ним могло случиться? Чего ему не хватало? ЖА: (сквозь слезы) Это я во всем виновата. Соседка: Не говори так. Это не правда. Соседка её успокаивает. Отец хочет что-то сказать, все смотрят на него, ждут его слов. Он с трудом начинает. Отец: В одно мгновение Господь лишил меня гордыни, моих надежд, моих ожиданий… Моего доброго имени. Он посылал мне знаки, но я не обращал на них никакого внимания. Я был слишком уверен в себе. Теперь я вижу, что Господь учит меня принимать Его волю, какой бы она ни была. Это больно… Господи, как же это больно… Я вложил в Аджамилу всё, что у меня было. Но он сам сделал свой выбор. Мне остаётся только молиться, чтобы Господь не оставил его. Сосед согласно кивает словам отца. Он садится, берёт за руку отца. Соседка занята Камали. Та плачет. Камера постепенно отходит, снимает всех. СЦЕНА 23 На экране надпись: «прошло несколько дней», или же перед зрителем проходят образы, олицетворяющие ход времени: рассветы-закаты, бег облаков, и т.д. В доме блудницы. Она сидит возле зеркала, расчесывает волосы. Аджамила лежит на кровати, он закинул руки за голову, любуется ей. Ж: И что мы будем делать? Аджамила: Ты о чём? Ж: Ты живёшь у меня уже несколько дней, и твои деньги закончились. А новых денег ты мне пока не принёс. И всех моих… поклонников… прогоняешь. Мне нужно жить, тебе нужно жить. Так не может продолжаться вечно. Одних слов о любви будет мало для жизни. Аджамила: Если тебя волнуют деньги, то это для меня не проблема. Женщина поворачивается к нему, с интересом смотрит. Ж: Правда? Это хорошая новость. Поворачивается, продолжает расчесываться. Аджамила: Для меня это никогда не было проблемой. Ведь Го… (обрывает мысль, задумывается на какое-то время). Неважно. Если ты согласна быть со мной, я тебя обеспечу. (поднимается на локте, подчеркивает) Золотом осыплю. Женщина жеманно смотрит на него. Ж: Что, правда? Аджамила: Чистая. (откидывается на спину. Говорит, мечтательно глядя в потолок) А жить мы можем у меня. Я приведу тебя в дом. Ни жена, ни отец мне слова не скажут. Жена моя тихоня, а отец слишком старый. Ты будешь жить в отдельной комнате. Ж: А чем ты будешь зарабатывать? Аджамила: Да я же специалист. Обряды любые могу проводить, мантры читаю лучше всех. Ж: (хохочет) Глупый, ты всё ещё думаешь, что можешь заниматься тем, чем занимаются брахманы? Ты связался со мной! (прекращает своё занятие, поворачивается к нему) А знаешь, что про меня люди говорят? Аджамила: Что? Ж: (отворачивается, говорит немного с грустью) Всякое про меня говорят… Да они когда узнают, что ты живёшь со мной, будут обходить твой дом десятой дорогой. Какой же ты брахман, если, поддавшись страсти, бросил свою жену ради меня? Аджамила смотрит на неё, по лицу видно, что он соглашается с ней. Он задумывается. Аджамила: Глупые люди… (задумывается, говорит тихо сам себе) тогда я приду к ним сам…. (громче) Да не бойся ты. Разберемся. Ж: А я и не боюсь. Я всю жизнь одна. Мать обучила меня искусству любви, и я с четырнадцати лет поддерживаю себя сама. Я всякого повидала. Аджамила: (с улыбкой) Твоя мать молодец: передала тебе это искусство в совершенстве. Ж: Правда? Ты так считаешь? Аджамила довольный кивает. Она какое-то время продолжает задумчиво расчёсываться. Через какое-то время говорит. Ж: Ты знаешь, а мне бы хотелось спокойной жизни. Мне хочется иметь мужа… деток… свой дом, соседей, с которыми можно поговорить… свой сад… А когда мы переедем к тебе? Аджамила приподнимается на локте. Аджамила: Да хоть… завтра… Бери пока самое необходимое. А чтобы злые языки особо не трепались, я скажу, что ты пришла в мой дом, чтобы помогать моей жене по хозяйству. Ж: (поворачивается к нему) Ты хочешь сказать, что я буду служанкой? Аджамила: Нет, служанкой ты не будешь. Пойми, ведь для людей мы должны как-то объяснить твой переезд в мой дом. Ж: А что тебе люди? Сам не можешь решить? Аджамила задумывается. Аджамила: Понимаешь, всё-таки у моего отца, да и у моей семьи есть репутация. Хоть я и полюбил… тебя (делает акцент на последнём слове, намекая на её происхождение), все-таки я сын почтенного брахмана… его знает и уважает весь наш город… да и я сам получил посвящение… многому научился… многое знаю… я не могу полностью игнорировать всё это… это никуда не денешь… (задумчиво) Доброе имя – это самое дорогое. Ж: (передразнивает Аджамилу противным голосом) Доброе имя! самое дорогое! (нормальным голосом, повысив немного тон) Посмотри на себя! Ещё совсем недавно ты даже не знал обо мне, занимался своими обрядами, жил со своей женой, со своим почтенным отцом, и думал, что так вся жизнь пройдет. А сейчас… (с легкой досадой) лежишь у меня дома, на моей кровати… улыбаешься… рассуждаешь… Аджамила слушает её внимательно, на его лица кривая улыбка. Он нервно теребит кончик одеяла. Потом откидывается на спину. Аджамила: В чём-то ты права. Но отец – есть отец… пойми, пожалуйста. Ж: Скажи, брахманы ведь что-то повторяют каждый день? Да? Есть же у вас какие-то молитвы? Аджамила: Да, трижды в день, гимн во славу Господа - повелителя солнца. Ж: (подчеркивает) Трижды в день. А ты когда последний раз их повторял? Аджамила: …наверное, на той неделе, последний раз и повторил. Потому что потом… Ж: потому что потом к тебе пришла любовь? Аджамила: (опускает глаза) Ну ладно тебе, я же и в самом деле тебя…люблю. Ж: (смягчившись) Верю, верю. Любишь. Просто так всё на свете не бросают. Аджамила: А я и не… В этот момент камера на Аджамилу. Он встрепенулся, хотел возразить последним её словам, но не нашел, что сказать, выдохнул и обмяк. Ж: Ладно, я всё понимаю… Скажешь людям, что я у вас служанка. Если они поверят, конечно. Жене скажешь… хотя, что хочешь, то и говори… И учти, я на вас работать не буду. (особо подчеркивает, тоном, не терпящим возражений) Это ты мне будешь приносить деньги… За мою любовь. Понял? Аджамила: (со вздохом) Да я так и хотел, вообще-то. Ты сама всё за меня сказала. Ж: Вот и прекрасно. (Встаёт, подходит к Аджамиле, садится с ним рядом на кровать, берёт его за руку, и говорит совсем другим голосом) У нас ещё есть время… куда мы его потратим? Аджамила: (игриво и полушепотом) Наклонись, я тебе скажу на ушко. Она наклоняется к нему, он что-то говорит, она смеётся, жеманно бьёт его по руке. СЦЕНА 24 Аджамила и женщина подходят к дому отца Аджамилы. У них в руках тюки с вещами. Аджамиле немного неловко, он чувствует смущение, но пытается держаться бодро. Он первым заходит во двор. Женщина за ним. Аджамила: Милости прошу. Вот мы и пришли. Женщина стоит в калитке, с интересом рассматривает новое место. Не проходит. Аджамила: Ну что же ты стоишь? Заходи. В этот момент из дома выходит жена Аджамилы. У неё в руках кувшин, она что-то делала по хозяйству. На ней нет украшений, у неё под глазами мешки, она не улыбается, ей тяжело. Она замечает Аджамилу и замирает, не зная, как реагировать. Она только выговаривает. ЖА: Прабху, ты пришел? Ты вернулся? Аджамила улыбается ей, старается делать это как можно искренне, но выглядит очень виноватым. В этот момент Камали замечает женщину, стоящую в калитке. Камали смотрит то на него, то на неё. Женщина смотрит на жену Аджамилы. В её взгляде вызов. Аджамила не знает, куда себя деть. Он опускает голову, исподлобья наблюдая за женщинами. Женщина смотрит какое-то время, затем спрашивает Аджамилу, не сводя глаз с его жены. Ж: Это и есть твоя жена? Аджамила пытается сгладить обстановку. Говорит с болезненной улыбкой. Аджамила: Познакомьтесь. (показывает на свою жену) Это Камали, моя жена. Камали, познакомься, это Варша. Жена Аджамилы с трудом произносит. ЖА: Прабху… кто эта женщина… почему она пришла с тобой… в наш дом? Аджамила: Дорогая, это Варша. Она поживёт у нас. ЖА: (тихо, с ужасом) Зачем? Аджамила: Она будет помогать тебе по хозяйству. ЖА: Прабху, неужели я не справляюсь сама? Аджамила: (потупив глаза) справляешься… Камали медленно оседает вниз, не сводя глаз с Аджамилы. Женщина заходит во двор, ставит тюк на дорожке, подходит к жене Аджамилы, смотрит на неё пристально, затем говорит ехидным голосом. Камали сидит, смотрит снизу вверх, Варша стоит над ней, камера подчеркивает это. Ж: Значит, не справляешься. (распрямляет плечи, подаётся грудью вперёд, демонстрируя её) Если твоему прабху понадобился ещё кое-кто! (утвердительным тоном) И я буду ему в этом помогать. ЖА: (Закрывает лицо руками, говорит сквозь слёзы) За что? Прабху, за что? Аджамила садится к ней, пытается её успокоить, она не реагирует на него никак. Аджамила: (говорит очень проникновенно, искренне) Камали, дорогая моя. Прости, пожалуйста. Я не хочу, чтобы ты плакала. Ж: (требовательно) Аджамила, оставь её, пусть немного поплачет, ничего страшного. И обрати внимание на меня. Я что тут так и буду стоять? Аджамила: Варша… Ж: (повышает голос, начинает ругаться) Что Варша? Что? Ты мне столько всего наговорил, наобещал. Привёл меня сюда. Ты из меня дуру делаешь? Дальше что? Где я буду жить? Аджамила продолжает сидеть рядом со своей женой, гладит её по руке. Он с раздражением смотрит на Варшу. Та замечает его взгляд и говорит ещё более ядовитым голосом с артикуляцией, медленно выговаривая каждое слово. Ж: Аджамила, а может, мне уйти домой? Может, тебе и без меня хорошо? У тебя ведь есть жена! Аджамила нехотя поднимается, продолжает смотреть на свою жену, вздыхает, произносит, обращаясь к Варше. Аджамила: Ладно, пошли. Заходит в дом, женщина за ним. Камера отходит назад, снимает сидящую и плачущую Камали. СЦЕНА 25 Аджамила и Варша заходят внутрь. Аджамила заносит тюки, ставит их посередине. Варша стоит какое-то время, осматривается, затем подвигает к себе скамейку и усаживается. Камера показывает отца, который лежит на кровати, смотрит за всем происходящим. Видно, что ему тяжело двигаться. Он с трудом приподнимается, пытается разглядеть, что происходит. Варша смотрит на него, затем обращается к Аджамиле. В: Это твой отец? Аджамила: Да. Это мой отец. Он известный человек в нашем… В: (перебивает) знаю, знаю, ты уже говорил. Аджамила подходит к кровати отца, садится рядом с ним, хочет взять его за руку, отец забирает свою руку, Аджамила опускает руки, он чувствует себя крайне виноватым. Аджамила: Отец…здравствуй… Отец: (с трудом, хриплым голосом) …что? ... что ты хочешь, Аджамила? Аджамила: Я хочу тебе представить Варшу. Отец: Не надо… я не хочу этого. Аджамила: отец, пожалуйста… Отец: Послушай, сын, если ты сделаешь свой выбор, ты лишишься всего. Аджамила: (испуганно) О чём ты? Чего лишусь? Отец: Твоя жена всё ещё готова простить тебя... и я готов понять тебя… Если только… В: (кривляясь) я продолжу: если только эта блудница уйдёт из нашего дома. Так ведь? Ты это хотел сказать, дедушка? Отец: Правильно. (к Варше) Тебе не место в нашем доме… (сыну) Аджамила, ей не место в нашем доме! Честное имя – это последнее, что остаётся у человека. Сын, не лишай меня моего честного имени. Аджамила стоит на коленях перед кроватью отца. Аджамила опустил голову, не двигается. Варша и отец смотрят на него, они ждут его реакции. В этот момент в комнату заходит Камали. Она смотрит на всё происходящее, заходит внутрь, подходит к изголовью постели отца. Отец: (показывает на Камали) Не покрывай позором нашу семью. Варша: (нервно) Аджамила, любимый, эта трогательная семейная сцена отнимает моё бесценное время. Ты определяйся побыстрее. Или ты покажешь, где я буду спать, и где будут лежать мои вещи, или я пошла домой. Камали смотрит прямо на Аджамилу, в её глазах появилась решимость, она вытерла слезы и не плачет. Она готова ко всему. Отец также пристально смотрит на Аджамилу. Варша никуда не смотрит, она сидит и теребит кончик своего сари, делая вид, что её не трогает происходящеё. Аджамила: (слова даются ему с большим трудом) Я…я… хочу сказать… что вы все мне очень дороги. Варша: (громко хмыкает) Не сомневаюсь! Камали с отцом молчат. Аджамила: Я хочу мирной и…(с трудом) счастливой… жизни. С тобой, отец. С тобой, Камали. (поворачивается к Варше, смотрит на неё, говорит на выдохе). С Варшей. Варша опять громко хмыкает. Отец: Так ты, все-таки, настаиваешь, чтобы она жила в нашем доме? Аджамила молчит какое-то время. И тихо произносит. Аджамила: Да. Отец спокойно кивает. Камали заметно волнуется, но пытается сдержаться. Отец просит её наклониться к нему. Она наклоняется к нему. Он говорит ей. Отец: Доченька, конечно, тебе решать, но прежде послушай старика. Господь Нарайана пожелал, чтобы беда пришла в наш дом. Всю жизнь я старался смотреть на всё, что случается со мной как на милость Господа. И сейчас Он даёт мне самый сложный в моей жизни урок. Я прошу Господа наделить меня верой и решимостью принять Его волю, и увидеть в этом Его высший замысел. Если я смогу сделать это, я спокойно оставлю этот мир. Ты же, доченька… я не знаю, что выберешь ты… Если твоя верность мужу сильнее гордости, ты можешь остаться здесь, я пойму это… Прости, что мой сын заставил тебя пережить такое… Эти последние дни забрали у меня все силы, похоже, что я больше уже не смогу защищать тебя… я стал слишком немощен. Камали: (пытаясь быть спокойной, немного дрожащим голосом) Отец, я всё поняла. Я уже сделала свой выбор. (Громче) Я сохраню свою верность мужу, и буду продолжать служить ему… (с трудом) если… если он сам не выгонит меня из дома. Я готова жить с этим позором… но я никогда не предам его…. Аджамила с благодарностью смотрит на неё. Она смотрит прямо ему в глаза, он отводит взгляд. Варша: (нарочно громко) Угу! Теперь всё понятно! Аджамила: Варша! Варша: (с издевкой) Что? Ах, простите, отвлекла! Продолжайте, продолжайте…Я уже никуда не тороплюсь. И мне очень даже интересно. Семейные неурядицы, это всегда так трогательно! Аджамила: Прошу тебя, не надо. Варша: (строго) Аджамила, последний раз спрашиваю, где я буду спать? Аджамила со вздохом поднимается, молча берёт тюки, заносит в другую комнату. Там стоят Божества. Варша смотрит на алтарь. Удивленно поднимает брови. Варша: Я буду жить в одной комнате с алтарем? Аджамила: Да. Варша: (напыщенно) Какая честь! Смотрит пристально на алтарь, отодвигает одежду Божества, чтобы посмотреть, что за Ним. Произносит тихо и удовлетворенно. Будто сама себе. Варша: Какая хорошая полочка. Затем Варша показывает на Камали. Варша: А она где будет жить? Аджамила показывает на переднюю комнату, где лежит отец. Аджамила: Здесь. Варша говорит сама себе, очень тихо. Камера снимает её лицо крупным планом. Варша: А вот это мы ещё посмотрим, как долго ты там проживёшь. Камали просто стоит и молчит, она наблюдает за происходящим. Варша начинает распаковывать свои вещи. Варша: Аджамила, мне нужна здесь кровать. Мне нужны полочки для одежды, и шкатулки для украшений. (Нарочно громко, чтобы слышала Камали) Ты ведь будешь покупать мне украшения? Ты обещал, я помню. Аджамила занимается распаковкой тюков, он сопит, ничего не говорит. Варша: И скажи ей (показывает на жену), чтобы она не стояла у меня над душой. Пусть привыкает, это теперь и мой дом тоже. И нам с ней тут жить. (С издевкой к Камали) Правда ведь, Аджамила? Аджамила сидя на полу, поднимает вверх глаза, смотрит на Камали, та резко разворачивается и уходит. Аджамила пытается кинуться за ней. Варша, хватает его край одежды и останавливает. Варша: Куда побежал? Теперь что, всякий раз, как она захочет заплакать, ты бросишься её успокаивать? И ты думаешь это нормально? Аджамила: Она моя жена! Варша: И что? Меня тоже нельзя игнорировать! Аджамила: (примирительно) Ладно, ладно. Не буду. Варша: Вот и не игнорируй. Сядь со мной и разбирай мои вещи. Аджамила смотрит вслед ушедшей Камали. Вздыхает, начинает нехотя раскладывать вещи Варши. Камали садится на постель к отцу. На ней лица нет. Её губы дрожат. Отец смотрит мимо неё в одну точку. Камали встает, начинает прибирать посуду. Достает горшки. Смотрит на отца, потом на Аджамилу. Камали: Отец, вы хотите есть? Отец смотрит на Камали, улыбается ей, гладит её по руке. Отец: Нет, дочка. Спасибо. Камали: (с большим трудом, опустив голову) Прабху, ты будешь ужинать? Аджамила подскакивает, не обращая внимания на протесты Варши. Подходит к Камали, берёт её за руку. Смотрит ей в глаза. Аджамила: После всего, что я тебе сделал, ты по-прежнему хочешь меня накормить? Камали согласно кивает. Камали: (говорит шёпотом, потому что не может произнести нормально и слова от душащих её слез) Да, прабху… Ведь я твоя жена… Я тебя… люблю… Аджамила падает на колени и начинает стонать. Он обхватил голову руками. Камали садится рядом с ним. Она хочет погладить его. Аджамила стонет. Ему очень плохо. Варша подходит к нему. Варша: Аджамила, встань. И веди себя как мужчина. Камали отходит в сторону. Аджамила мелено поднимается. Он смотрит на Варшу. Она смотрит ему в глаза, улыбается ему. Берёт его за руки. Варша: Аджамила, я с тобой. Я – твоя. Пойдем, я успокою тебя. Она берёт его за руку и ведёт в другую комнату. Аджамила покорно идёт за ней. Камали смотрит с ужасом на эту сцену. Её глаза широко раскрыты. Отец, наблюдавший эту сцену, поднимается с постели, ему даётся это с трудом. Он охает, опирается на палку. Камали: Отец, вы куда? Отец: Я проведу ночь за порогом этого дома. Во дворе. Я больше не могу оставаться в этих стенах. Вынеси мне постель. Отец обращается к Аджамиле. Отец: Аджамила, подойди к отцу. Выходит Аджамила, он немного напуган. Аджамила: Что, отец? Отец: (опирается на палку, но старается стоять прямо) Ты хочешь жить с ней в комнате, где стоит Божество Господа? Аджамила опускает глаза, молчит. В этот момент Варша выходит с Божеством в руках и ставит Его на пол перед отцом. Варша: Уже нет! Аджамила будет жить со мной. И только со мной. В той комнате больше никого не будет! Отец видит, что Божество стоит на полу, он у в ужасе, наклоняется, чтобы поднять Его, но он падает на колени, хватается за спину. Аджамила кидается, чтобы помочь отцу. Отец: Убери свои руки от меня! Дочка (к Камали) Возьми Господа, заверни Его в чистую ткань и вынеси во двор. Мы с Ним переночуем, а утром уйдём. Камали поднимает отца, усаживает его на кровать. Потом берёт Божество и выносит Его во двор. Аджамила: (искренне) Отец, куда? Куда ты собрался? Отец: Я хотел пойти в Праяг. В паломничество. Чтобы, вернувшись, дождаться внука, наследника нашего рода... А сейчас… сейчас… я понимаю, что мне уже не суждено испытать радости общения с внуками… я не доживу, сын… пришел мой час… мне больше не о ком думать, кроме как о Верховном Господе. И я не останусь больше здесь. Завтра я уйду… Надеюсь, тебе станет легче. Варша: Мне тоже так кажется. Камали возвращается в дом, смотрит полными слёз глазами на Аджамилу, и говорит, обращаясь к отцу. Камали: Я тоже буду ночевать во дворе. Варша согласно кивает. Она с победным видом облокотилась на стену, сложив руки на груди. Камали, сидит рядом с отцом. Аджамила стоит между женщинами. Он опустил руки. Отец: Камали, не жди от него больше ничего. С этого момента он не способен ни на что большее. Пошли, дочка. Господь стоит во дворе. Камали берёт одеяло с кровати, помогает отцу выйти во двор. Аджамила остаётся один на один с Варшей. Та смотрит на него и улыбается. Варша: Ну что, тебе легче? Мы остались одни. Аджамила: (тяжело вздыхает)… нет… тяжело… (прикладывает руку к груди) здесь печёт. Варша: Ничего. Я развею твою печаль. Иди ко мне. Аджамила смотрит на неё. Она откидывает назад волосы, подаётся к нему. Он обречённо подходит к ней, она обвивает его шею руками. Его руки бессильно висят. Варша пытается его целовать какое-то время, Аджамила не реагирует на её ласки. Она отстраняется от него, смотрит пристально, затем говорит: Варша: Аджамила, у тебя что, совсем нет желания? Аджамила: прости дорогая, ничего не могу с собой поделать. Она делает вид, что ничего не произошло, выпускает его из своих объятий и начинает заниматься своими вещами. Варша: нет так нет. (сама себе) нам только спокойней будет. (на Аджамилу ноль внимания) СЦЕНА 26 Аджамилу так и тянет во двор. Он пользуется моментом, выходит во двор. Камали вынесла матрац и одеяла, расстилает отцу. Тот сидит, опершись подбородком на трость, смотрит, задумавшись. Замечает вышедшего на крыльцо Аджамилу. Тот стоит в нерешимости, не знает, что ему делать. Отец наблюдает за ним. Аджамилу замечает и Камали, она убирает волосы со лба, смотрит на него. Аджамила не решается подойти к ним, садится на крыльце. Отец подаёт Камали знак, чтобы она продолжала заниматься. Она принимается за работу вновь. Отец подзывает к себе Аджамилу. Тот радостно бросается к нему, в его радости видна попытка и надежда ещё хоть что-то исправить. Отец: …сын… (сам себе) да ты все ещё мой сын… (обращается к Аджамиле, но смотрит мимо него) за последние дни так много всего произошло… Столько всего изменилось. Господь даёт мне урок, мой последний урок… и я стараюсь понять, в чём же замысел Господа. Видимо, в том, чтобы я (замолкает и задумывается)… что же… (обращается к сыну) Аджамила… возможно, это наш последний разговор: события развиваются слишком стремительно (на этих словах Аджамила подаётся вперёд, отец знаком осаживает его. Подходит Камали, становится рядом с мужчинами, близко не подходит, отец кивком разрешает ей слушать). Да… последний разговор…я чувствую… и потому, сын, хочу сказать тебе… что наши пути расходятся. Но я не держу камня за пазухой. Как бы мне тяжело не было, я пытаюсь смотреть на всё, что происходит, как на непостижимый план Господа. Безупречный план… каким он и был всегда. Господь всю жизнь был со мной, вёл и оберегал меня. И тебя… так неужели я малодушно поверю, что сейчас Его нет рядом со мной. И с тобой… Нет! Во всём происходящим кроется великий замысел, который я ещё не могу до конца осознать… в любом случае, сын… я отпускаю тебя. Я дал тебе всё, что мог. Большего я дать тебе не смогу. Я отпускаю тебя, иди своим путём. И прошу, ты также отпусти меня, скажи, что я больше тебе ничего не должен… и я отправлюсь дальше. Уже своим путём… без тебя. Пусть Господь Нарайана не покинет тебя. Отец смотрит на Аджамилу, ждёт его реакции. Тот под впечатлением, потом, увидев ожидающий взгляд отца, кивает головой, соглашается с его словами. Отец продолжает. Он говорит всё медленнее, слова даются ему с трудом. Отец: а что до Камали… она молода, красива… и почему ты?... эх… (к ней) Дочка я не могу позаботиться о тебе… прости… (она берёт отца руку, всхлипывает) Аджамила, судьба Камали – на твоей совести. Заклинаю: не забывай это. (к Аджамиле) А теперь иди. Мне нужно полежать… собраться с мыслями… впереди неблизкий путь… дочка (к Камали) этой ночью будь со мной… Это важно… Камали: Конечно, отец, конечно. Отец ложится, Камали накрывает его, он шепчет молитвы, в руках у него четки. Камали смотрит на Аджамилу. Тот смотрит на неё. В его глазах просьба о прощении. Их руки тянутся друг к другу. В её глазах любовь и боль. Но она готова переступить через себя, и принять его. Он это понимает, переживает – возможно, что даже готов вернуться к прошлой жизни. (Как артисты смогут выразить такое, а режиссер отобразить в фильме, я не знаю. Но если у них получится – честь им и хвала. НР лишь пишет то, что придёт в голову) В этот момент в доме раздаётся грохот – что-то упало. Это Варша. Камали и Аджамила вздрагивают. Из дома доносится недовольный голос Варши. С её голосом всё становится на свои места, Камали и Аджамила смотрят друг на друга какое-то время, Аджамила обречённо идёт в дом. Камера на лице Камали, по её лицу видно, что она понимает, что назад уже ничего не вернуть. В её глазах умирает последняя надежда. В доме Варша делает полную перестановку вещёй. Она уронила корзины, которые пыталась установить одна на одну. Из-за этого произошёл грохот. Варша: Аджамила, уже темнеет. Пора бы нам укладываться. Сегодня мой первый день в твоём доме. И ты, конечно, понимаешь, что мне немного не по себе. Мне нужно всё твоё внимание и забота. Ты же не хочешь, чтобы я расстраивалась? Аджамила отрицательно качает головой. Ему гадко, говорить он не хочет. Он начинает раскладывать постель. Варша: а ещё я бы сейчас попила бы молочка. Аджамила, сходил бы ты в лавку, принёс бы кувшинчик молока. Посидели бы с тобой… по-семейному… а? Аджамила кивает головой и идёт к выходу. На крыльцо поднимается Камали. Она сталкивается лицом к лицу с Аджамилой. Останавливается. Он также замирает в дверях, думает. Обе женщины смотрят на него. Варша: что такое? Аджамила: (не глядя на неё) денег нет. Варша: (раздражённо) начинается? Да? Аджамила, я тебя спрашиваю, – это что, начинается наша жизнь с тобой? Теперь, если мне захочется молочка, я буду слышать, что у тебя нет денег? Камали заходит в дом, достаёт откуда-то деньги, протягивает Аджамиле. Камали: Это всё, что у меня есть, прабху. Варша: (вытянув шею) на молоко хватит. Аджамила кивает головой, берёт деньги, не глядя ни на кого, и выходит из дома. Женщины смотрят друг на друга. Камали стоит, Варша сидит. Варша: (показывает на постель, смотрит на Камали) мягкая постель. Камали ничего не отвечает, берёт что-то, выходит во двор. Варша: (сама себе) а что? Мягкая постель, мне нравится. Как-нибудь проживём. Всё лучше, чем одной век коротать. Буду замужем теперь… (вздыхает) Не хуже чем раньше… надеюсь… Заходит Аджамила с кувшином молока. Варша одобрительно кивает, наливает себе в кружку, выпивает с большим удовольствием. Аджамила стоит рядом с ней и ждёт. Она протягивает ему кружку и ложится на постель. Варша: Аджамила, я тебя жду. Спать пора. Мне одной не по себе. В чужом доме. Аджамила: …(вздыхает, отставляет кувшин в сторону, говорит, будто констатирует грустный факт) теперь это и твой дом. Наш дом. Варша не замечает его минорного тона, лежа на боку, тянет к нему руки. Варша: Ну давай же, давай. Иди ко мне. Аджамила задергивает штору. Камали заглядывает в дом, видит, что штора в соседнюю комнату задёрнута. Она прячет лицо в руках, её плечи вздрагивают. Она выскакивает во двор, садится и плачет. Плачет навзрыд, не стесняясь и не сдерживаясь. Отец смотрит на неё, ничего не говорит. Его взгляд отстранён. Она плачет какое-то время, затем, всхлипывая, ложится на приготовленную рядом постель, сворачивается калачиком и замирает, изредка всхлипывает. Прячет босые ноги под сари. Ей нечем укрыться. Она дрожит. Жужжат комары. Отец видит это, накидывает на неё свой старый чадар. Она поворачивается лицом к отцу. Камали: Отец… (шёпотом, её голос срывается) …почему? Отец: прости дочка… прими… Камали: как больно! Как мне больно! Отец… Отец: я возьму твою боль. Отец кладёт ей руку на голову, она берёт его руку своими руками, кладёт себе на щёку, она прячет лицо под его рукой . Он сидит у неё на постели, проходит какое-то время. Камали: (больше не всхлипывает) спасибо, мне стало легче… ложитесь отец. Отец встаёт, ложится. Камали закрывает глаза. Следующая сцена отличается от всех предыдущих. В ней должно ощущаться умиротворение и счастье. Играет соответствующая музыка. Мягкий темпоритм, проникновенный голос отца. Камера на природу. Красивые ночные сцены, река в блеске Луны, голоса цикад и лягушек, шелест деревьев и т.д. Постепенно камера на звёздное небо. В картину проникает голос отца. Отец: Сегодня такие звёзды! (Камера на отца. Он лежит на спине с открытыми глазами. Он проникновенно шепчет, не осталось никакой горечи в голосе). Они были такими всегда, сколько себя помню. Я смотрю на них каждый день. Мои дни не похожи один другой, а звёзды всегда остаются прежними. О Верховный Господь, Владыка моей жизни, Ты неизменен, подобно звёздам на небе. И неизменна Твоя любовь к нам. Однако мы, ослеплённые собственной болью, не можем увидеть Твою любовь в своей жизни… (пауза) Солнце моей жизни закатилось… так позволь же мне в этот час поверить в Твою любовь и понять её… пускай она принимает такие удивительные формы… О мой Нарайна, о Милосердный, прошу Тебя, помоги мне раскрыть моё сердце, войди в него… я жду Тебя… Камера на лицо отца. Его глаза широко раскрыты. Он смотрит перед собой. Вдруг в его глазах загорается особый огнь, он приподнимается с постели, произносит. Отец: Кто здесь? Мой Господь, это Ты? Я вижу Тебя… Я узнал Тебя! Как же ты прекрасен… Ты пришел за мной… Ты Сам пришел за мной!.. Я готов идти. Камера отходит в сторону, снимает с нижней точки. Отец лежит на постели, но из его тела поднимается светящаяся фигура – его духовная сущность. Фигура протягивает руки навстречу рукам Того, кто стоит перед ним – светлого и великолепного Господа Нарайаны. Играет небесная музыка. Их руки встречаются. Они уносятся вверх. Эта сцена торжественна и прекрасна. Музыка замолкает. Действие возвращается на землю. Другая музыка, печальная. Камера показывает Аджамилу. Он лежит в постели, у него на груди спит Варша. Аджамила смотрит в потолок. Из его глаз катятся слезы, он не вытирает их. Он продолжает смотреть вверх, не обращая внимания на текущие слезы. Камера снимает Камали. Она вздрагивает, поднимается на локте, смотрит на отца. Его глаза открыты, он оставил тело. Камали пристально смотрит на него, прислушивается к его дыханию. Ничего не слышит, трогает его за руку, его рука бессильно падает. Камали: Отец! Отец! Она бросается к нему, кладёт голову на грудь, слушает сердце. Закрывает ему глаза своей рукой. Ничего не говоря, садится на землю, обхватывает голову руками, начинает раскачиваться из стороны в сторону. СЦЕНА 27 Утро. Солнце уже встало. Аджамила выходит во двор. Во дворе в той же позе сидит Камали. На одеяле лежит отец. Рядом на перевернутом горшке, накрытым тканью, стоит Божество Господа. Камали поднимает глаза на Аджамилу. Она не плачет, она спокойна. Говорит ему. Камали: Сегодня ночью умер отец. Аджамила кидается к отцу. Берёт его за руку, чувствует холод мертвого тела, тихо оседает рядом. Слёзы текут у него из глаз. Он шепчет сам себе. Аджамила: Отец, прости меня! Что же я наделал? … что же я наделал… Варша выходит во двор. Видит эту сцену. Её брови удивлённо поднимаются, затем она понимает, в чем дело и удовлетворённо улыбается сама себе. Камали смотрит на неё. Варша, глядя на Камали, разводит руками. Камали: (к Аджамиле) Прабху. Аджамила поднимает голову. Аджамила: …что?... Камали: (спокойно) Сегодня ночью умер не только твой отец… сегодня ночью умерла и твоя жена. Аджамила: что?... Что ты такое говоришь, Камали?... Камали: Больше нет той Камали, которая когда-то выходила замуж за Аджамилу. За человека долга и чести. Сегодня я умерла. Сегодня умер и ты. Все, кто когда-то жил в нашем доме, сейчас ушли из него. Пришли новые люди. Новые законы. Прабху, я больше не могу оставаться здесь…. (решительно) Я хочу уйти. Аджамила смотрит на неё, его губы дрожат. Камали: Прабху, отпусти меня. Я надену белые вдовьи одежды, и проведу остаток своих дней в молитве. Отпусти меня. Я больше не буду мучить тебя воспоминаниями. Ты будешь свободен. Аджамила молчит. Камали: Просто скажи «да». Варша спускается с крыльца. Подходит к ним, встаёт над ними. Варша: Аджамила говорит «Да». Так, дорогой? Камали: (не обращая на неё внимания) Прабху, просто скажи «да». И у тебя больше не останется никаких обязанностей передо мной… я забуду всё, что ты обещал мне. Ты отпускаешь меня? Варша подходит к Аджамиле, берёт его за шикху и опускает его голову вверх и вниз. Варша: Да! Да! Да! Аджамила тебя отпускает. Иди, куда хочешь. Иди! Не сиди тут! Аджамила сбрасывает её руку со своей головы. Смотрит на Камали. Камали вопросительно смотрит на Аджамилу. Аджамила: Прости меня, Камали… если можешь… Камали: просто скажи «Да». Она смотрит на Аджамилу с ожиданием. Варша гладит его по голове. Варша: Ну, давай, милый, это просто. Скажи ей. Скажи. Аджамила медленно и нехотя кивает. Аджамила: Я тебя отпускаю… Камали… ты свободна… Камали: (спокойно) Спасибо, прабху. Прости меня. Я не смогла быть тебе достойной женой. Аджамила: Камали… нет… (переходит на шёпот) ты была для меня… ты… Камали поднимается, подходит к Божеству, берёт Его на руки, поворачивается к Аджамиле. Камали: За отца не беспокойся. Очень скоро его унесут, сегодня же будут проведены все необходимые погребальные обряды. (смотрит на Варшу, говорит ей) Тебе это не будет стоить ничего. Варша удовлетворённая кивает. Камали выходит на улицу. Аджамила и Варша остаются одни. Аджамила смотрит с ненавистью на Варшу, поднимается с колен. Аджамила: (сжимая кулаки) Это ты… это всё ты… Варша: (повышая голос) Что? А ну замолчи! Лучше вспомни, кто первый пришёл ко мне? Кто искал меня полночи как сумасшедший! Кто говорил мне о любви? Что-то обещал? Принёс мне деньги? Две серебряные монеты. Кто позвал меня сюда? И кто только что отпустил свою жену? Кто, Аджамила? Забыл? Кто только что сказал: (передразнивая) Камали, ты свободна. Я что ли? Нет. (тычет ему в грудь пальцем) Это был ты, Аджамила! Я лишь помогла тебе сделать то, о чём ты сам мечтал. Так что лучше молчи… Аджамила, согласный с её словами, садится на землю, закрывает голову руками. Ему нечего сказать. Она права. Варша: И накрой своего отца чем-нибудь. Не смотреть же на него. Аджамила поднимается, снимает с себя чадар, накрывает отца. Садится рядом с ним. Замирает. Варша: Я пойду в дом, наведу порядок. У вас всё не так, как я хочу. Камера отходит назад. Снимает Аджамилу, одиноко сидящего возле отца. СЦЕНА 28 Надпись на экране «Прошёл месяц» Аджамила и Варша сидят дома. Варша шьёт, Аджамила сидит перед параферналиями, которые горой лежат на полу посередине комнаты. Он перебирает их, осматривает, раскладывает по разным кучам. Варша поглядывает на него искоса. Обстановка в комнате изменилась, вещей, которые были раньше больше нет. Появились вещи из дома Варши. Варша: думаешь, это барахло хоть что-то стоит? Аджамила: вряд ли. Варша: тогда зачем оно тебе? Или ты что-то придумал? Аджамила: попробую обменять на меру риса. Варша: ох-ох! Меру риса! Скажи-ка, дорогой, ты меня ещё чем-нибудь, кроме риса кормить собираешься? Принёс бы домой свежей рыбки… Аджамила: (встрепенулся, напрягся, у него в руках ложка для ягьи, которую он использовал когда-то, он держит её очень трепетно, Аджамила смотрит на Варшу с гневом) Варша, я тебе сколько раз говорил! Варша: (привычно отмахивается) ладно, ладно. Ну не хочешь ты рыбы, и не надо. Но я- то хочу! Жареной… немного остренькой (мечтательно) ммм, это так вкусно… Аджамила укоризненно качает головой, но ничего ей не говорит. Погружается в своё занятие опять. Она возвращается к своему привычному настроению, откладывает шитьё и назидательно говорит. Варша: вот что я тебе скажу, Аджамила. Месяц – это большой срок. Кое-как мы его с тобой прожили. И я собираюсь жить дальше. Аджамила поднимает голову, слушает её. Варша видит его реакцию, продолжает. Варша: с тобой и только с тобой, не волнуйся. С кем мне ещё жить? Но жить мне хочется, откровенно тебе скажу, – не так, как сейчас. Лучше мне хочется жить, Аджамила. (произносит по слогам) луч-ше! Счастья я хочу, милый мой. Аджамила пытается что-то сказать, она осаживает его жестом. Варша: знаю, знаю. Я уже слышала, что нам продавать больше нечего. Ты всё продал, что оставалось после твоих… (осекается, видя недовольный взгляд Аджамилы). Только барахло бесполезное валяется (показывает на параферналии). Но мне от этого никак не легче. Аджамила: к чему ты клонишь? Варша: а к тому, что когда я жила одна, я надеялась только на себя. А сейчас у меня есть ты. Так что, будь добр, обеспечь меня. Я должна одеваться, я должна кушать… тем более, что … (замолкает) Аджамила: что? Варша: (выдерживает паузу) тем более, что скоро мне нужно будет кушать больше. Аджамила: зачем? Хочешь растолстеть? Варша: не хочу, но придётся… Аджамила смотрит на неё с удивлением. Она загадочно улыбается. Варша: что смотришь? (подходит к нему, садится рядом с ним, кладёт его руку себе на живот) У нас будет ребёнок. Маленький Аджамила. Аджамила выпускает из рук параферналиии, смотрит на Варшу. Он поражён. Варша: что ты так удивляешься? Не знаешь, откуда дети берутся? Думаешь, ты не принимал в этом участия? Аджамила: нет, просто… (задумывается. Перед его глазами всплывают картины недавнего прошлого, когда он и Камали гуляли и мечтали, каким будет их будущий сын. Постепенно воспоминания уходят. Он оборачивается к Варше, смотрит на неё в упор) я… я очень рад… я всегда хотел сына, Варша. Варша: правда? Ты говоришь мне правду? Аджамила утвердительно кивает головой. Она гладит его по голове и говорит очень проникновенно, и в то же время с металлом в голосе. Варша: ты всегда хотел сына? Аджамила: да. Варша: Обещаю, будет тебе сын, в свой срок. Но я жду от тебя поддержки. Игры закончились. Нам с тобой, (гладит свой живот) и ему тоже нужно кушать. Иди и найди нам денег. Одного риса будет мало. Мне нужно хорошо кушать. Разнообразно. Понимаешь меня, Аджамила? Аджамила кивает. Его радость от новости о ребёнке омрачена таким поворотом событий. Он вздыхает, поднимается на ноги, сгребает разложенные на полу вещи в мешок. Варша обращается к нему уже болеё мягким тоном. Варша: Ну, иди ко мне, я тебя поцелую на дорожку… мой кормилец… отец. Аджамила подходит к ней подставляет щеку, она разворачивает его к себе, смотрит на него в упор, их губы на одном уровне совсем рядом, камера снимает близкий профиль. Варша: что-то ты совсем не рад, мой дорогой. Аджамила: (вздыхает) рад, Варша, я очень рад. Только… Варша: идти не хочется? Аджамила согласно кивает головой. Варша: понимаю. У меня большой опыт в этом. Я знаю, что испытываешь, когда идти совсем не хочется, но идёшь, потому что надо. Я тебя прекрасно понимаю. Отправляйся. Занимайся, домой приходи с деньгами. (целует его в лоб, отпускает) Аджамила кивает, взваливает за спину мешок, выходит за дверь. Идёт на улицу. Очень важный момент: когда Аджамила проходит по улице, люди не здороваются с ним. Он встречает знакомого уже ранее соседа, которому когда-то проводил обряд. Сосед отворачивается, на Аджамилу не смотрит. Также и другие люди. Стоит, оглядывается по сторонам, он не знает, куда идти. Выходит на дорогу и бредёт куда-то. СЦЕНА 29 Аджамила бредёт на рынок. Он подходит к началу рядов торговцев, смотрит на них с тяжестью во взгляде, потом подходит к первому из торговцев, протягивает раскрытый мешок, предлагает. Торговец с удивлением смотрит на Аджамилу и отрицательно кивает головой. Их слов не слышно, камера снимает только действие. Аджамила отправляется к следующему. Повторяется та же ситуация. Он продолжает предлагать, показывает на рис, зритель понимает, что Аджамила просит обмена. Так продолжается какое-то время. В конце концов, когда Аджамила начинает заметно нервничать, один из торговцев указывает рукой на какого-то человека в толпе покупателей, Аджамила согласно кивает головой, подходит к этому человеку и говорит. Человек стоит спиной к Аджамиле, тот обращается к человеку, не видя его лица. Аджамила стучит его по плечу. Аджамила: дорогой господин. Я знаю, ты почтенный человек, и потому хочу предложить тебе очень ценный товар. (открывает мешок) Человек: (оборачивается, смотрит в мешок, зритель не видит его лица) Хм, смотри-ка, и вправду интересный товар. Только, судя по всему, не новый. Человек поднимает глаза на Аджамилу, тот смотрит на человека. Их глаза встречаются. Это духовный учитель Аджамилы. Его обступают ученики. Гуру смотрит на Аджамилу с изумлением, Аджамила готов сквозь землю провалиться. Он втягивает голову в плечи, прячет знак тилаки на предплечье, делает вид, что не узнаёт своего гуру, отворачивается и говорит: Аджамила: ну, не хочешь не надо. Я пошёл. Гуру: Аджамила? Это ты? остановись, Аджамила. Постой. Аджамила останавливается. Он стоит спиной к гуру, боится повернуться. Гуру подходит к Аджамиле, разворачивает к себе лицом. Тот опускает глаза. Не может смотреть гуру в лицо. Гуру: Аджамила, ты ли это… По всему видно, что гуру знает ситуацию Аджамилы, оба молчат, смотрят друг на друга. Аджамила: да, это я. Гуру: здравствуй. Аджамила: здравствуйте. Гуру: давно тебя не видел… но я слышал… что произошло… твой отец, жена… Аджамила молчит. Гуру и ученики смотрят на него. Гуру: ты не хочешь, чтобы я говорил про это? Аджамила отрицательно качает головой, на гуру не смотрит. Гуру: а все-таки, Аджамила. Буду откровенен. Перемены, произошедшие с тобой, болью отразились в моём сердце. Ты ведь всегда был дорог мне… но я всё понимаю… Аджамила: (тихо) не понимаете. Гуру: что? Не расслышал. Аджамила: (повышая голос) я говорю, вы меня не понимаете. Никто меня не понимает! Гуру: почему ты так говоришь? Аджамила: когда я был хорошим в глазах людей, со мной все здоровались, радовались. (язвительно) «Здравствуй, Аджамила! А не проведёшь ли ты нам обрядик?» А когда я стал жить так, как я хочу, что произошло? Все перестали даже смотреть на меня! Греха бояться! Но ведь я остался Аджамилой! Я остался самим собой! Я тот же самый! Да, мой отец умер, да, моя жена стала вдовой при живом муже! И что? Давайте всем миром ненавидёть Аджамилу? А я ведь тоже хочу быть счастлив! Понимаете вы меня? Я ведь человек, живу в этом городе, дышу тем же воздухом, пью ту же воду, что пьёте и вы! Чем я заслужил ненависть? Да, пусть я сейчас живу с женщиной, которую люблю, и с которой хочу быть счастлив! И что с того? Всенародная ненависть? Вам всем нужен был правильный Аджамила, а я хочу быть самим собой! Гуру кивает, гладит Аджамилу по голове, тот не хочет этого, отстраняется. Ученики переглядываются. Гуру: я всегда любил тебя и продолжаю любить, Аджамила. Аджамила слушает слова гуру, немного расслабляется. Гуру: могу я для тебя сделать что-нибудь, Аджамила? Аджамила: (немного успокоившись) купите у меня вот это (указывает на мешок с параферналиями) Гуру: тебе не на что жить? Аджамила: не важно. Просто купите. Я пойду куплю для своей семьи еды. Я сюда за этим и пришел. Гуру кивает одному из учеников, тот достает мешочек с деньгами, протягивает гуру. Гуру отсчитывает пять монет. Слышен удивленный голос одного из учеников «так много?». Гуру шикает на него, тот замолкает. Гуру протягивает Аджамиле монеты, мешок берёт один из учеников. Немая сцена. Гуру и Аджамила смотрят друг на друга. Гуру первым прерывает молчание. Гуру: я буду всегда рад тебя видеть в своем ашраме, Аджамила. Захочешь повидать меня – милости просим. Я всегда останусь твоим доброжелателем. Аджамила: (бурчит под нос) спасибо, посмотрим. Немая сцена. Гуру и ученики смотрят на Аджамилу, тот испытывает неловкость, в конце концов отворачивается и уходит. Все смотрят ему вслед. Затем гуру поворачивается и уводит учеников. Камера за Аджамилой. Он бредёт по базару, грубо толкает людей, смотрит исподлобья. Подходит к рыбным рядам, смотрит на рыбу, которую продают торговцы. Потом показывает на одну из корзин и говорит: Аджамила: забираю всю. Торговец радостно перекладывает рыбу в небольшую корзинку, накрывает пальмовым листом. Аджамила водружает корзину себе на голову, идёт дальше по рынку. Камера показывает, как он покупает рис, кувшин с маслом и т.д. Аджамила приходит домой. Варша сидит дома, шьёт. Аджамила демонстративно ставит корзину с рыбой на пол, также демонстративно убирает пальмовые листья с неё. Аджамила: вот! Варша: Что? Аджамила: посмотри! Варша смотрит, затем с удивлением произносит. Варша: Рыба. Так много, зачем? Аджамила: Варша, нажарь рыбки… Тебе и мне. Варша поднимает на Аджамилу удивленные глаза. Варша: Что? Мне послышалось? Аджамила: (бодрясь, нарочито громко) Нет, любимая. Я хочу поесть рыбы. Я всегда хотел рыбы. Нажарь, будь добра. Я что-то проголодался. Варша поднимается со своего места. Подходит к Аджамиле, смотрит на него в упор. Варша: А ты меняешься, Аджамила. Что случилось? Аджамиле неловко. Аджамила: Ладно, ничего, просто нажарь и всё. Не рассуждай. Варша: А всё-таки? Ты ведь никогда не ел ни рыбу, ни мясо. Почему это ты вдруг решился рыбки покушать? Аджамила: (немного подумав) появился новый Аджамила. Старого больше нет. Варша явно не удовлетворена его ответом. Она ждёт, что же ещё Аджамила скажет. Тот видит её внимание, продолжает. Аджамила: я на базаре встретил гуру… Варша: своего? Аджамила: да… и я не могу больше играть старые роли. (встрепенулся) ну всё, хватит об этом! Я голодный. Хочу есть! Варша хмыкает, и с улыбкой наклоняется к корзинам, начинает перебирать их содержимое. Варша: ну ладно. Какая хорошая рыбка! Свежая. СЦЕНА 30 Утро. Аджамила стоит на пороге своего дома, у него в руках палочка, которой он чистит зубы. Он смотрит на дорогу, и не торопясь орудует палочкой. На порог выходит Варша. Аджамила косится на неё. Она позёвывает. Прислоняется спиной к дверному косяку. Смотрит на Аджамилу. Варша: у нас продукты закончились. Аджамила вздыхает. Аджамила: (через паузу) знаю, ты вчера говорила. Варша: И мне нужно кое-что из одежды. Аджамила согласно кивает головой. Варша: что будем делать? Аджамила: сейчас пойду, что-нибудь придумаю. Варша, как будто сама с собой, но её слова явно предназначены Аджамиле. В этот момент камера крупным планом снимает безмятежное лицо Аджамилы, у него изо рта торчит палочка. Варша на заднём плане. Фокус на неё. Варша: что-то мне скучно, Аджамила. Ты сейчас уйдёшь… а я… Фокус на лицо Аджамилы. Он напрягся, перестал орудовать палочкой, слушает слова Варши. Аджамила медленно поворачивается к ней. Она видит его реакцию, нарочно дразнит его. Варша: а я останусь одна. Чем мне заняться? Аджамила: …найди себе что-нибудь. Варша: что? За целый день мне станет скучно. Разве что в гости позвать кого-нибудь?… Аджамила: что? Ты мне это брось! Никаких гостей! Придумала! Забудь о своем старом ремесле. Я обеспечу тебя всем! Варша презрительно измеряет взглядом Аджамилу, хмыкает и уходит в дом. Аджамила качает головой. В сердцах сплевывает и бросает палочку на землю. Заходит в дом, натягивает на себя рубашку, на ходу жуёт чапати, запивает водой из кувшина, чистит банан, также на ходу жуёт его. Смотрит на Варшу, выходит из дома. Она остаётся сидеть на кровати. Смотрит ему вслед. Аджамила выходит на улицу. Осматривается. Идёт по дороге. Не доходит немного до дома своего соседа, которому когда-то проводил обряд с отцом. У ворот соседского дома стоит повозка с запряженной в неё воловьей упряжкой. На возу куча соломы. Сосед носит горшки из дома и аккуратно прячет их в сено. Аджамила наблюдает за этой картиной. Сосед заканчивает работу, заходит в дом, выходит из него со своей женой. Они усаживаются на телегу, она отъезжает в другую сторону от Аджамилы. Аджамила стоит и провожает их взглядом. Потом, не торопясь, подходит к дому соседа. Делает безразличный вид, открывает калитку, оглядывается по сторонам, заходит в дом. Украдкой, постоянно оглядываясь, Аджамила ходит по двору, высматривает ценные вещи. Затем подходит к дому, видит на двери висящий замок, сбивает его камнем, заходит в дом. Первое, что бросается ему в глаза – алтарь. Аджамила на секунду застывает на месте перед алтарём, затем уже не обращает внимания, начинает рыться в вещах. Переворачивает корзинки, отдергивает занавески. Он сооружает мешок из покрывала, скидывает в него всё подряд: тряпки, посуду. Некоторые вещи рассматривает внимательно, некоторые бросает не глядя. Затем подходит к алтарю, смотрит на Божеств. Видит на Них короны, смотрит. Протягивает к ним руку, хочет снять, замирает на мгновенье. Отдергивает руку. Уходит. Крадучись добирается до дома. По пути ему никто не встретился. Он забегает в дом, закрывает за собой дверь. Ставит мешок посреди комнаты. Варша смотрит на него, она сидит на кровати. Он развязывает мешок, достает вещи. Она поднимается. Улыбается ему. Начинает вместе с ним перебирать вещи. Примеряет кое-что на себя. Они заняты. СЦЕНА 31 Надпись на экране: прошло полгода. Аджамила небритый, заросший, с растрёпанными волосами, развязной походкой идёт по улице. У него нагловатый вид, по всему видно, что он доволен жизнью. Он с прищуром наблюдает за улицей, у него внимательный взгляд. Видит человека в богатой чалме, который стоит у лавки с тканями. Аджамила пристально смотрит на него какое-то время, затем подходит к этой лавке, и начинает говорить заговорщицким шепотом, обращаясь к продавцу, но сам в это время косится на покупателя. Аджамила: уважаемый. Продавец: что? Аджамила: (озираясь, как будто чего опасается) уважаемый. У меня есть кое-что, что тебя заинтересует. Покупатель недовольно смотрит на Аджамилу. Продавец: не видишь, я занят. Аджамила: (тем же заговорщицким шепотом) уважаемый, взгляни, не пожалеешь. Протягивает продавцу кулак, разжимает. В кулаке лежат несколько довольно больших кусков золота. Продавец: что это ты мне предлагаешь? Аджамила: Ты что, не видишь? Продавец: что это такое? Покупатель косится на руку Аджамилы. Аджамила: (громким шепотом) это золото. Продавец: золото? Аджамила утвердительно кивает и прикладывает палец к губам, призывая не раскрывать тайны. Покупатель разворачивается в сторону Аджамилы всем корпусом. Он заинтересован происходящим. Аджамила: это чистое золото. Три дня назад мои друзья нашли золотую жилу в горах. Глаза покупателя начинают алчно блестеть. Он ёрзает, ему не по себе. Продавец: (напустив равнодушный вид) что ты хочешь за это золото? Аджамила: (облокачивается на прилавок, чтобы видеть, что творится за спиной у покупателя, обращается к продавцу, но при этом смотрит на покупателя) о уважаемый, я прошу только две трети от реальной цены этих драгоценностей. (акцентирует) Этих золотых самородков. Продавец: почему так дешево? Аджамила: времени нет торговаться. Срочно нужны деньги. (стучит себя ладонью по горлу). Просто позарез. Продавец: (нарочно тянет) Ну, ты знаешь, твоё предложение очень даже интересно. Только, вот что. Мне нужно подумать. Ты приходи завтра, ближе к вечеру. Аджамила: (разочарованно) завтра к вечеру? Эх, да мне сейчас нужны деньги! Покупатель нервно ёрзает. Аджамила замечает это и говорит, обращаясь к продавцу. Аджамила: (с отчаянием в голосе) Эх! Забирай за полцены. Только сразу. Продавец, по-прежнему не уверен. Поднимет глаза вверх. Думает. В этот момент покупатель не выдерживает, хватает Аджамилу за плечи и говорит. Покупатель: дорогой. А мне отдашь? Аджамила: (как бы недоумевая, удивленно смотрит на покупателя, измеряет его взглядом, через паузу говорит) а что, отдам, наверное. По всему видно: ты человек порядочный. Покупатель: за полцены? Продавец: Эй! Постойте! (Аджамиле) Мы же с тобой договорились! Аджамила: да что-то ты слишком долго думаешь. Посмотри на этого достойного человека. Он не стал думать. Потому что он знает, что золото ждать не будет. Нужно брать его, пока оно само идёт в руки. (к человеку) правда, ведь? Покупатель согласно кивает, его взгляд прикован к золоту, которое Аджамила держит в ладони. Продавец: я заберу твоё золото завтра утром. Покупатель: а я заплачу прямо сейчас! Продавец: я дам две трети от его стоимости. Аджамила: две трети, говоришь? (задумывается) Завтра утром? Покупатель: (лихорадочно копается по карманам) я даю две трети прямо сейчас. (отсчитывает монеты) Продавец: Эх! (покупателю) А я думал ты порядочный человек! Аджамила: (заслоняет собой покупателя) Он порядочный человек! Ты на себя посмотри! Покупатель отдаёт Аджамиле монеты, тот их неторопливо пересчитывает, и нехотя отдаёт покупателю золото. Аджамила: держи, счастливчик! Покупатель прячет золото в мешочек, мешочек кладёт за пазуху, прижимает к нему руку, и, озираясь, торопливо уходит. Аджамила и продавец остаются одни. Хлопают друг друга по руке. Аджамила отсчитывает продавцу три монеты. Они явно довольны. Аджамила: думаешь, он побежал к ювелирам? Продавец согласно кивает. Продавец: а куда ещё? Он постарается сбыть золото побыстрее. Видел, как блестели его глаза? Аджамила: тогда мне пора. Он прибежит сюда через несколько минут. Не хочу больше с ним встречаться. Бывай! Продавец кивает. Аджамила скрывается в толпе. За спиной Аджамилы сквозь шум толпы слышен крик покупателя. Покупатель: он только что был здесь. Он ограбил меня. Ловите его, ловите! Это мошенник. Камера крупным планом снимает лицо Аджамилы, он ухмыляется и, не оглядываясь, торопливо уходит. На базаре суета, покупатель с вытаращенными глазами бегает по рядам, выискивает Аджамилу, люди шарахаются от него. За покупателем ходят два стражника с безразличным видом. Никто не заинтересован в поимке Аджамилы… Аджамила приходит домой. Дома сидит Варша, у неё большой живот. Она беременна. Она готовит еду. Аджамила с радостной улыбкой врывается в дом. Приветствует Варшу. Она смотрит на его радость и тоже улыбается. Варша: Ну как, успешно? Тот радостно потирает руки Варша: хотя, можешь не отвечать: твоя улыбочка сама за себя говорит. Аджамила: Успешно ли всё прошло сегодня? Хо-хо! Ещё как! (философски) О, алчность людская, спасибо тебе, – ты великая сила, ты кормишь мою семью. Варша: опять золото продавал? Аджамила: (согласно кивает, достаёт мешочек с деньгами, трясёт им, позванивая монетами) Дважды! Золото и алчность. Прекрасное сочетание, когда знаешь, как ими пользоваться! Варша: Ты у меня молодец. Защитник. Кормилец. Аджамила наклоняется к Варше, гладит её по животу. Аджамила: как наш малыш? Варша: шевелится без остановки. Аджамила: (с елейной улыбкой) в папочку! Варша: в папочку! (сама себе) в кого же ещё? Аджамила: (радостно и гордо) Да, я такой. Аджамила знает толк в жизни. Варша: Ладно, ладно. Не лопни от гордости. Иди вымой руки. Скоро будем кушать. Аджамила кивает, выходит во двор. Варша остаётся наедине сама с собой. Качает головой и улыбается. Говорит сама себе. Варша: за брахмана замуж вышла. Кому скажешь, не поверят. СЦЕНА 32 На экране дорога, живописно обрамлённая большими деревьями. Слышен звук природы: пение птиц, стрекотание кузнечиков, шелест ветра. Умиротворение и покой. На поляне лежит Аджамила, рядом с ним его друг. Одеты он примерно одинаково. Рядом с ними по правую сторону от каждого лежат кривые огромные ножи, веревки. Они лежат на спине, голова к голове, подложив руки под голову. Камера спускается к ним. Они беседуют. Аджамила: (у него в руках две монеты, он методично подбрасывает их в воздух, и ловит) что-то в последнее время стало слишком много бедняков! Друг: ты к чему это? Аджамила: да кого не остановишь, ничего путного не найдёшь. Одни гроши. Уже который день! Друг: приличные люди этой дорогой ходить боятся. Аджамила: (со вздохом) они боятся, а мне семью кормить! (акцентирует внимание на монетах, которые подбрасывает) Последние деньги остались. Друг: а если нам вдруг попадётся богатый купец? Скажем, будет у него в поясе сто золотых? Ты что будешь делать со своей долей? Аджамила: (ухмыляется) хм! Моя Варша быстро им применение найдёт. Друг смотрит на Аджамилу. Друг: твоя Варша? (откидывается) это точно! Она и тысячу золотых пристроит – глазом не моргнешь. Аджамила с улыбкой утвердительно кивает. Друг: слушай, Аджамила. Аджамила: (лениво) а? Друг: говорят, ты ведь не всегда был… таким. Аджамила: (настороженно) каким? Друг: ну… промышлял тем, чем сейчас промышляешь. Аджамила: (насупился) а это ты к чему спрашиваешь? Друг: да так, интересно просто. Аджамила: (нехотя) да, был когда-то другой Аджамила... (задумывается) Была другая жизнь… (со вздохом и грустью) всё было другое. Друг: а что ты делал? Аджамила: (поднимается на локте, смотрит на друга, говорит, повышая тон с нотой раздражения) брахманом я был. Священником. Друг: ты? Серьёзно? Аджамила: абсолютно. (обрывает) но я не хочу об этом. Что было, то было. Друг: (ему интересно) надо же… брахманом… а сейчас ты со мной. Аджамила: хватит! (спокойней) хочу забыть… как сон… моя жизнь здесь и сейчас. Садится, обхватывает колени руками, кладёт голову на колени и задумывается. В этот момент раздаётся особый свист. Аджамила и друг поворачивают в его направлении голову, переглядываются, хватают свое оружие и бесшумно крадутся в сторону дороги. По дороге двигаются несколько человек. Все они, кроме первого, слепы. Они одеты убого, за плечами какие-то котомки. Идущий впереди держит посох, идёт, опираясь на него, идущие позади двигаются цепью один за одним. Рука того, кто идёт сзади, лежит на плече впередиидущего. На дорогу выскакивает второй напарник Аджамилы, именно он и свистел. Он продолжает тихонько насвистывать и преграждает им путь. 2-й: день добрый, странники. Те останавливаются. Первый путник: мир и тебе, добрый человек. Слепые вторят ему, тоже здороваются. Аджамила и первый друг вышли на обочину, видят, что почти все путники слепы, поэтому просто пока спокойно наблюдают. 2-й: куда путь держите? Путник: по святым местам мы ходим. Идём сейчас в благословенный Праяг. Аджамила насторожился, слушает внимательно. Первый друг подходит к слепым, начинает их обходить с разных сторон, внимательно осматривает. Щупает заплечные мешки, слепые чувствуют его прикосновение и внимание, поворачивают в его сторону лица. Они насторожены. Чувствуют какую-то опасность. Шедший впереди сохраняет полное спокойствие, хотя также чувствует повисшее напряжение и внимание со стороны друга Аджамилы, он молча наблюдает за происходящим. 2-й: (обращаясь к первому путнику) скажите, люди добрые, а ведь не просто это – ходить по свету, а света-то и не видеть. Первый путник: (серьёзно и спокойно) не просто. Всякое бывает… всяких людей встречать приходится… добрых, и не добрых… 1-й: А почему ты, здоровый человек, водишь слепых, и своё время отдаёшь им? С ними ты как в тюрьме! Себе не принадлежишь. Ходишь с ними, нянчишься. Даже на минуту их не можешь оставить. Того и гляди, чтобы в яму не свалились. Путник: А зачем ещё жизнь человеку нужна? Если не помогать ближнему и не служить Господу, куда ещё тратить время? 2-й: (поучительно) время нужно тратить с умом. А не шарахаться по миру. Путник: Эти люди – моя судьба. Все вместе мы ходим по святым местам и молимся Господу. Аджамила внимательно наблюдает за всем происходящим. Он не вмешивается, стоит на обочине, скрестив руки на груди. 1-й: (пытается открыть котомку, что висит на плечах одного из слепых) А что в мешочках-то ваших? Есть что интересное для нас? Путник: мы скромные паломники. Есть только сухие лепешки, да покрывала, чтоб ночью укрываться. Первый и второй разбойники ходят кругами вокруг путников, они замышляют что-то недоброе, по их виду становится ясно, что от них ничего хорошего ждать не приходится. 1-й: покрывала, значит… а деньги есть? Звонкая монета? Путник: Господь даёт нам все необходимое. 2-й: а вот мы сейчас в ваши мешочки заглянем, да вашу одежу слегка встряхнём. (с вызовом смотрит в лицо путнику) может, монетка где и зазвенит! Он протягивает руки, чтобы снять верхнюю одежду с первого путника, в это время Аджамила, который до этого молча наблюдал за всем происходящим, выскакивает, заслоняет собой от своих дружков путников и кричит: Аджамила: эти люди пройдут спокойно! И мы их не тронем! Друзья Аджамилы смотрят на него с недоумением. 1-й: что с тобой? 2-й: успокойся, мы никого и пальцем не тронем. Просто возьмем кое-что, и отпустим их с миром. Аджамила: нет! Эти люди уйдут спокойно. Мы ничего не тронем! Друзья Аджамилы начинают нервничать. Они поднимают ножи и угрожающе направляют на Аджамилу. 1-й: Если ты не можешь сам, не мешай нам. 2-й: (почти ругаясь) …брахман нашёлся… Аджамила пытается что-то сделать, ножи его дружков поднимаются к его горлу. Аджамила отступает. Он встречается с путником долгим взглядом, опускает глаза. Аджамила сдаётся. Он садится на землю, и не смотрит ни на кого. Разбойники снимают пояса со всех путников, находят там монеты. Путники стоят растерянные. Второй разбойник пытается заглянуть в мешки, но первый его останавливает: 1-й: достаточно. Он берёт в руку все монеты, пересчитывает их. Там двенадцать монет. Протягивает одну монету первому путнику, тот берёт её, глядя в глаза разбойнику. Разбойник дерзко смотрит на него. Разбойник знаком велит им уходить. Путники молча уходят. Разбойники остаются одни. Смотрят на Аджамилу. Тот поднимает глаза на них. 1-й: Аджамила, что за фокусы? 2-й: в нашем ремесле твоё малодушие может стоить жизни. Или ты с нами, или катись ко всем чертям. Аджамила молчит. Смотрит на них. Первый разбойник бросает Аджамиле монету. Тот ловит её на лету, смотрит на неё, затем поднимает глаза на разбойников. Те вопросительно смотрят на Аджамилу. 1-й: ну? Аджамила поднимается. Аджамила: ладно… 1-й: что ладно? Аджамила: (тихо, но решительно) я с вами… 1-й: что? Аджамила: я с вами. 1-й: это хорошо, Аджамила. Но запомни. (поднимает вверх свой нож) Второго раза не будет. Аджамила кивает. Все скрываются в придорожных кустах. Надпись на экране: вечером того же дня. Аджамила сидит у себя во дворе. Перед ним стоит кувшин с вином, другой кувшин валяется рядом. Аджамила сидит и пьёт сам с собой вино. Аджамила: (слышна пьяная бессвязная речь) брахман… ах кто вы?... да, да… конечно, разумеется… (начинает вдруг цитировать санскритские шлоки)… оставьте… пустое… лучше пойдёмте в Праяг… конечно, пешком… ведь с нами Бог… (Аджамила вдруг роняет лицо в ладони и начинает рыдать в голос, слышно, как он сквозь рыдания произносит)… брахман! брахман… а теперь разбойник… с ножом… а они в паломничество… будь я проклят! (вдруг стучит кулаком по земле, топает ногой) будь я проклят! Брахман Аджамила! (начинает рыдать с новой силой) разбойник Аджамила!.. На порог дома выходит Варша. Она прислоняется к входной двери, складывает руки на груди. Виден её большой живот – она беременна. Аджамила её не замечает. Она смотрит с улыбкой на Аджамилу, качает головой. СЦЕНА 33 Надпись на экране: на следующий день. Аджамила с тем же другом на той же поляне. Вид у Аджамилы жалкий, он со вчерашнего перепоя выглядит очень жалким. Он небрит, мешки под глазами, лохматый и помятый. Он сидит, прислонившись спиной к дереву, перед ним кувшин с вином, он прикладывается к нему время от времени. Рядом сидит друг Аджамилы, он тоже пьет из кувшина, но выглядит более адекватным и собранным. Аджамила явно страдает. Аджамила: (очередной раз прикладываясь к кувшину) кто же это вино придумал? И без него тяжко, и с ним тяжко. Друг смотрит на Аджамилу и ухмыляется. Друг: смотри, сильно не напивайся. Аджамила: не, вот вчера было сильно. Сегодня я так, только немного подлечусь. Друг с пониманием смотрит. Друг: что, вчерашние слепые из головы не идут? Аджамила смотрит на него мутным взглядом. Аджамила: как ты понял? Друг: мне тоже сначала трудно было работать: как же так, святые паломники, а мы их грабим. Аджамила: а потом? Друг: потом привык, легче стало. Это моя работа… И их судьба. Аджамила: понимаю… прошлое не сразу отпускает… Друг: (хмыкает) отпустит, нужно только захотеть. Аджамила: да поскорее бы. (прикладывается к кувшину). В этот момент раздаётся знакомый свист. Аджамила подскакивает, роняет кувшин, остаток вина вытекает в траву. Аджамила в сердцах пинает кувшин ногой, хватается за нож и бежит на свист. Его друг бежит за ним. По дороге двигается воловья повозка. В ней сидит семья: отец, мать, трое детей. Аджамила выскакивает на дорогу, хватает за оглоблю и поворачивает вола на обочину. Другие разбойники, выходят менее резво и с удивлением наблюдают за Аджамилой. Аджамила хочет исправить свой вчерашний промах и потому старается из всех сил. Его немного шатает от вина, его язык заплетается. Аджамила: вот и приехали. (к людям на повозке) вы кто такие? Женщина на повозке вскрикивает от страха. Она притягивает к себе детей. Мужчина пытается собой заслонить свою семью. Они все смотрят с опаской на Аджамилу и разбойников. Мужчина: (заикается) мы… мы… мирные люди… Аджамила: (перебивает его) вижу, что не солдаты. Что везете? Мужчина переглядывается с женщиной, та переводит взгляд на детей, прячет глаза и лицо. Аджамила понимает, что у них что-то есть и оживляется. Он подходит к женщине и внимательно смотрит на неё и на детей, демонстративно поглаживая нож. Другие разбойники также подходят к ним и начинают осматривать телегу. Они сохраняют спокойствие и молчание, предоставив инициативу Аджамиле. Аджамила: (повышая голос) и все-таки, что везете? Мужчина видит, что его семье угрожает опасность, пытается заискивающе говорить. Мужчина: я простой гончар… это моя семья. Аджамила: гончар, значит. Ты, гончар, с рынка, видно, возвращаешься? Мужчина опускает голову и кивает. Аджамила: горшки продавал? Тот кивает опять. Аджамила: успешно? Мужчина делает неопределенный знак рукой. Аджамила: (протягивает руку) деньги отдай мне. Женщина вскрикивает, дети начинают плакать, она их успокаивает. Мужчина: я трудился два месяца. Мне и моей семье надо на что-то жить. Аджамила: я тебя прекрасно понимаю, гончар. Всем надо жить. И каждый зарабатывает своим ремеслом. (поднимает нож вверх, приближает к лицу мужчины). Понимаешь? Женщина сквозь слезы обращается к мужу. Женщина: отдай ему деньги, прабху. Отдай. Мужчина кивает, засовывает руку под солому, что-то ищет. Аджамила отпихивает его руку, начинает сам рыскать в этом месте. Вытаскивает мешочек с монетами. Аджамила: это всё? Мужчина растерянно кивает. Аджамила обращается к женщине. Аджамила: Это всё, почтенная? Женщина утвердительно кивает. Аджамила обращается к детям. Аджамила: это всё, детишки? Или вы знаете, где ваши мама с папой прячут остальные деньги? Те лишь прячутся в объятиях матери, ничего не говоря. Аджамила в сердцах вдруг пинает ногой колесо телеги. На него нападает неоправданная ярость. Аджамила: (кричит не своим голосом) где ещё деньги?! Где деньги?! Вы отдали мне не всё! Я вас всех сейчас тут прикончу на месте! Разбойники переглядываются между собой, они сами удивлены таким поведением Аджамилы. Аджамила продолжает орать. Аджамила: я сожгу вашу телегу вместе с вашим буйволом! Я прикончу всю вашу паршивую семейку! А потом найду ваш дом и сожгу его! Аджамила пинает ногой телегу, и вдруг начинает втыкать свой нож в солому, лежащую на телеге. Его нож сверкает рядом с людьми, сидящими на телеге, они напрягаются. Аджамила злобно хохочет. Аджамила: где деньги? Женщина снимает с себя серьги и простое ожерелье. Молча протягивает их своему мужу. Муж отдаёт их Аджамиле. Аджамила смотрит на украшения в руках мужчины, переводит взгляд на женщину, небольшая пауза. Он серьёзен. Затем Аджамила начинает хохотать. Аджамила: теперь я вижу, вы честные люди. Езжайте! Он достает одну монету из мешочка и кидаёт им в телегу. Аджамила: (продолжая хохотать) это за твои труды, гончар. Мужчина торопливо натягивает поводья, телега уезжает. Разбойники остаются одни, они с восхищением смотрят на Аджамилу. 1-й: ну ты выдал, Аджамила! 2-й: (с восхищением) не ожидал от тебя такой прыти, братец. Аджамила криво улыбается и качает головой. Он отдаёт мешочек одному из разбойников. Аджамила: на, раздели. Тот делит монеты на три части. Отдаёт каждому его долю. Аджамила: а серьги я оставлю себе. Отдам своей Варше. 1-й: я не против. 2-й: я тоже. Но только в этот раз. Потом – делим всё по-честному. Аджамила кивает головой. Он садится на траву. Его гнев куда-то исчез. Он тупо ковыряет землю ножом. Потом встает на ноги. Аджамила: ладно, хватит на сегодня. Пойдёмте по домам. 1-й: только не напивайся сегодня. Аджамила кивает, и, не оглядываясь, уходит. Разбойники остаются вдвоем. Они смотрят вслед Аджамиле, переглядываются. 1-й: что с ним? 2-й: прошлое не отпускает. 1-й: (уверенно) ничего, отпустит. 2-й: (пожимает плечами) хотелось бы верить. Он хороший разбойник. Судя по всему – перспективный. Аджамила идёт на знакомый уже пруд. Сидит там, смотрит на воду. Слышит, как недалеко какая-то парочка смеётся, ситуация похожа на ту, когда он встретил в лесу Варшу и какого-то мужчину. Парочка смеётся, шумит. Аджамила какое-то время слушает. Затем вдруг начинает лупить боковой стороной ножа по воде, намеренно создавая шум. Через какое-то время парочка уходит. Аджамила вновь остаётся в тишине. Он хочет сосредоточится, подумать, перед глазами проплывают сцены его прошлой жизни. Он напряжён. В конце концов он вздыхает, поднимается, идёт домой. Он бредет не торопясь. Смотрит на проходящих мимо людей… Аджамила приходит домой. Заходит в дом. Варша сидит на кровати, ей тяжело двигаться. Она смотрит на Аджамилу. Улыбается. Он останавливается в дверях. Загадочно смотрит на неё. Она ждёт его слов. Он не выдерживает, первым подходит к ней. Держит руки за спиной. Игриво говорит ей: Аджамила: Ну? Варша: ? Аджамила: угадай, в какой руке? Она указывает. Он протягивает руку, раскрывает её. Там лежат серьги женщины, которые он отобрал днём. Аджамила: А в другой? Варша недоуменно поднимает брови. Варша: ещё и в другой? Аджамила утвердительно кивает, протягивает руку, раскрывает её. Там лежит ожерелье. Варша берёт серьги и ожерелье. Смотрит. Она удовлетворена. Примеряет на себя. Аджамила подаёт ей зеркало. Она смотрит. Варша: неплохо. Где взял? Аджамила: не важно, любовь моя. Это – для тебя. Варша: Купил? Аджамила отрицательно качает головой. Варша продолжает примерять украшения. Варша: Понимаю, что не купил. (смотрит на него) Ты уверен, что я могу смело ходить в этом по улицам? И ни одна женщина не узнает эти украшения? Аджамила смущён. Он не знает, что сказать. Пытается выдавить из себя что-то. Варша: если не уверен, зачем принёс? Аджамила: Любимая, я просто хотел… Варша: Глупец. Для нас нет мелочей. Аджамила в смятении разводит руками. Аджамила: я… я… Варша: Твоё ремесло очень опасно. В последние дни в городе все только и говорят, что в лесах завелись разбойники. Царь направляет туда отряд из лучших воинов, чтобы те изловили и привели разбойников на суд. Аджамила внимательно слушает. Варша: и царь уже вынес решение относительно судьбы разбойников… если их, конечно, поймают. Аджамила боится спросить. Аджамила: какое решение? Варша: отрубить руки и ноги разбойникам. Но оставить жить, в назидание остальным. Аджамила потерял дар речи. Варша снимает украшения и решительно отдаёт их Аджамиле. Варша: избавься от них. Незаметно. Отдай ювелирам, пусть переплавят. Аджамила хватает украшения, кладёт их в ступку и начинает крушить их пестиком. Варша наблюдает за ним. Через какое-то время Аджамила высыпает из ступки бесформенную золотую массу. Варша одобрительно смотрит на неё. Варша: вот теперь можешь смело отдавать её ювелирам. Лицо Аджамилы меняет выражение, он ласково смотрит на Варшу, гладит её живот. Аджамила: я совершенно уверен, что у нас будет ещё один сын. Варша: (с долей скепсиса) тебе приснилось, Аджамила? Я хочу дочь. У нас уже и так девять сыновей. Аджамила: (мечтательно) да, дочь – это хорошо. Но у нас будет сын. Варша: а я говорю дочь! Аджамила: Сын! Варша: (не терпящим возражений тоном) я жду дочь. Аджамила: и сына мы назовём (задумывается). Варша: (в тон ему) и дочь мы назовём… Кумари. В честь супруги Махадева. Аджамила: а сына мы назовём… (в этот момент перед его глазами всплывает картина из прошлого: Аджамила и Камали гуляют и подыскивают имя для сына. Аджамила немного смутившись произносит)… нашего сына будут звать Нарайана… в честь Господа Нарайны. Это принесёт нам удачу. Варша отмахивается от него, ей не хочется продолжать разговор. Варша: Аджамила, я с тобой так утомилась. Иди лучше порассуждай на свежий воздух. А как остынешь, приходи и ложись спать. Я уже засыпаю. Спокойной ночи. Аджамила: (шёпотом) спокойной ночи, дорогая. Аджамила закутывает голову в чадар, так что остаётся видным только нос. И выходит из дома. Варша вздыхает и неуклюже укладывается на постель. Она придерживает свой огромный живот. Конец сцены. СЦЕНА 34 Надпись на экране. Прошло несколько лет. Изменившийся Аджамила сидит во дворе. Он растирает в ладони гашишное масло. Рядом бегают двое детей. Аджамила смотрит на них и улыбается. Его глаза замутнены. Он в состоянии наркотического опьянения. Варша ходит по двору, недовольно наблюдает за происходящим. Она раздражена. В конце концов не выдерживает. Варша: Аджамила! Аджамила: а? что такое? Варша: Ты так и собираешься сидеть, как болван? Аджамила: а что. Греюсь на солнышке. Мне хорошо. Варша: Хорошо ему! А мне что от этого? Или иди работай по хозяйству, или иди и зарабатывай деньги. Только не сиди тут. Аджамила: разве я тебе мешаю? Варша: мне мешает твой довольный вид. Займись чем-нибудь. Давай, давай, пошевеливайся. Аджамила: А я хотел немного посидеть, отдохнуть. Варша: на том свете отдохнешь! Иди лучше принеси риса, рыбы, овощей. Мне детей кормить надо. Аджамила: Я вчера тебе принес достаточно денег. Сходи на базар и купи, что хочешь. Он отворачивается от неё, делает вид, что её нет. Варша стоит какое-то время, ждёт хоть какой-то реакции от Аджамилы, но тот занят своим гашишом. Варша подходит к нему вплотную очень решительно. Встает у него перед лицом, подбоченивается и гневно смотрит на него. Аджамила разворачивается в другую сторону, он не хочет на неё смотреть. Она опять встает у него перед лицом. Он нехотя поднимает на неё глаза. Аджамила: (раздражённо) отстань от меня, женщина! Варша: Что? (копирует его слова противным голосом) Отстань от меня женщина? Аджамила, я тебе последний раз повторяю – встал и пошел за деньгами! Аджамила: (встаёт сам) ты не ори на меня, глупая! Дети поднимают головы на родителей. Им не по себе. Они тихонько выскальзывают со двора. Варша: (ещё громче) Я не только на тебя орать буду. Аджамила: (бросает вызов) что ты ещё можешь, стерва? Ты только орать и способна. Варша: (сквозь зубы) Стерва? Ты меня стервой назвал? Аджамила: а кто ты ещё? Варша: (хватает лежащий на земле горшок и кидаёт Аджамиле в голову) К твоему сведению я страшнее стервы! Горшок пролетает мимо. Аджамила хватает какую-то тряпку, швыряет Варше в лицо. Она хватает тряпку на лету, скручивает её в тугой жгут и начинает лупить Аджамилу по плечам, по голове. Тот закрывается руками. Он явно проигрывает её натиску. Она самозабвенно бьёт его и продолжает приговаривать. Варша: Стерва! Это я-то стерва! Я из тебя эту дурь выбью. Ты мне каждый день будешь деньги носить и улыбаться. Я тебя научу семейной жизни. В какой-то момент он группируется и хватает её за руки. Она на время обезврежена им, он крепко держит её, но она пытается укусить его лицо и одновременно кричит ему в упор. Её крик переходит на визг. Она также пытается его пнуть. Он уворачивается и от её зубо,в и от её пинков. Варша: Отпусти меня, подлец! Не прикасайся ко мне! Я тебе все глаза выцарапаю! Я тебя изуродую, чтоб тебе не повадно было так с женой разговаривать! Аджамила: ты дура просто! Дура! Он отпускает её руки и отпрыгивает назад. Они смотрят друг на друга и тяжело дышат. Варша растирает свои красные запястья. Она смотрит на мужа исподлобья. Говорит ему более спокойно. Варша: терпеть тебя не могу. Аджамила пожимает плечами. Он нервно собирает свои разбойничьи принадлежности: нож, верёвку, прячет это под одежду. Подходит к калитке, оборачивается, смотрит на Варшу. Она смотрит на него. Говорит более мирно. Варша: иди уже, непуть. Аджамила смотрит на неё, на его лице играет кривая улыбка. Он выходит. Камера снимает Варшу, она садится. Берёт в руки тряпку, которую кидал Аджамила, нервно теребит её. Варша: (сама себе, вздыхает) дура и есть… Камера на Аджамилу, он стоит на улице. Он оправляет на себе одежду, стряхивает пыль, критически себя осматривает. Затем озирается по сторонам, и, не торопясь, направляется в сторону рынка. На рынке он смешивается с толпой, что-то высматривает. Замечает какого-то ротозея, который смотрит на базарное представление. Аджамила аккуратно срезает у него с пояса мешочек с деньгами. Аджамила пятясь, уходит оттуда. Выходит с рынка. Потом идёт по дороге. Вдоль дороги сидят несколько нищих женщин, перед ними стоят плетёные тарелки, в которые люди сыплют рис и мелочь. Нищие сидят с закрытыми глазами, кто-то из них слеп. Они дремлют. Аджамила наблюдает за ними какое-то время, затем крадучись подходит к ним, и как бы невзначай одной ногой отодвигает тарелку с милостыней. Нищие не замечают. Аджамила приседает, делает вид, что поправляет обувь, а сам в это время хочет утащить тарелку. Он переводит глаза на одну из нищих женщин и встречается с ней взглядом. Это Камали, его бывшая жена. Он теряет дар речи. Затем еле выговаривает, шепотом. Аджамила: Камали… это ты? Камали: (смотрит на него) нет, господин, ты ошибся. Та женщина давно умерла. Перед тобой простая нищенка. Аджамила: Камали… как… как… Другая женщина нищенка притягивает к себе Камали, накрывает её лицо своим сари. И говорит Аджамиле: Женщина: Господин, тебе нечего сидеть здесь. Мы тебе не компания. Мы простые нищие. Иди домой. Аджамила не отрываясь смотрит на них. Ему не по себе. Он начинает пятиться. Тарелка опрокидывается, рис рассыпается. Аджамила подскакивает и убегает, расталкивая прохожих. Он бежит в поле, к озеру, бросается под дерево. Он воет, кусает кулаки, бьет по земле руками, катается. Ему очень плохо. Он стонет. Аджамила: почему? Почему? Прошлое не отпускает меня? (кричит) Почему?! (грозит окровавленным кулаком небу) что Ты делаешь со мной? Зачем меня так мучишь? Отпусти меня! Забудь меня! Я забуду Тебя! Отпусти! (смиренней) отпусти, прошу Тебя… Аджамила затихает, роняет голову в ладони, плачет. Он плачет навзрыд. СЦЕНА 35 Камера переходит к другой сцене. По улице, как будто крадучись идёт какой-то мужчина. Он поминутно оглядывается, похоже, что он не хочет быть замеченным. Он подходит к калитке дома Аджамилы. Он открывает калитку и буквально ныряет внутрь. Прислоняется спиной к калитке уже изнутри. Осматривается. Во дворе играют дети. Они не особо обращают на него внимания. Он ждёт. Через какое-то время на порог дома выходит Варша, у неё в руках медный таз, она выплескивает воду из него, в этот момент замечает пришедшего. Они какое-то время смотрят друг на друга. Затем Варша наклоняется к одному из детей и что-то говорит ему на ухо, затем жестом показывает детям выйти на улицу. Дети выбегают на улицу. Мужчина смотрит на Варшу, не отрывая взгляд, как будто он зачарован. Он делает несколько шагов навстречу Варше. Она вытирает руки о тряпку, висящую у неё на плече. Варша: Мой Аджамила может вернуться в любой момент. Мужчина продолжает приближаться. Он, не моргая, смотрит на Варшу, на его лице многозначительная улыбка. Она ставит таз на землю. Затем медленно и демонстративно распускает волосы, смотрит пришедшему прямо в глаза. В них загорается особый блеск. Варша: а если все-таки придёт Аджамила? М: не придёт. Варша: А если? Мужчина отмахивается. Он не хочет думать по этому поводу. Варша: Если он увидит тебя здесь, он проткнет тебя своим ножом. А я начну кричать, и скажу, что ты напал на меня. Мужчина глупо улыбается. Его глаза бегают, он взвешивает ситуацию. Затем опять переводит глаза на Варшу. Она ждёт его ответа, и в то же время немного выпячивает свою грудь вперёд, привлекая его внимание. Варша: Ты согласен? Он кивает, подходит к ней вплотную и говорит особым полушепотом. М: Согласен. Варша протягивает руку ладонью вверх. Тот лезет в карман, не глядя достаёт несколько монет, отдаёт Варше. Она, также не глядя на монеты и не отрывая взгляда от лица мужчины, берёт их, прячет в складки одежды, открывает дверь в дом и говорит игриво: Варша: тогда нападай на меня, я кричать не буду. Мужчина буквально кидается на Варшу, они исчезают в доме. Слышен грохот падающей мебели, смех Варши, голос мужчины. Камера в небо, кружится вместе с птицами. Прошло несколько часов. Необходимо показать ход времени: солнце прочертило след на горизонте, цветы повернули головы, тени удлинились и т.д. Мужчина появляется из двери дома, он растрёпан, судорожно натягивает рубаху, выходит из дома и так же крадучись, как и пришёл, выскакивает на улицу. Он озирается и спешно удаляется. Дети Варши и Аджамилы играют на дороге. Они не обратили внимания на его уход. Из дома выходит Варша, она расчесывается, она уставшая. Медленно идёт по двору. Подходит к калитке, выходит на улицу. Она растрёпана, она уставшая. Смотрит на детей, затем зовет их домой. Они видят её, кидаются к ней, обнимают за ноги. Она гладит их по головам, улыбается им. Варша: проголодались? Дети кивают и тянут её домой. Варша: Пойдёмте. Пора кушать. Дети забегают во двор. Варша идёт позади них. Оглядывается по сторонам, заходит во двор. Дети бегут в дом. Варша: сначала мыться. Мыться! А потом в дом. Вы у меня как поросята. Дети начинают плескаться в большом корыте, которое стоит во дворе. Варша садится на крыльцо и наблюдает за ними. Она уставшая. Она облокачивается на дверь и просто смотрит. На лице никаких эмоций. В руке у неё тряпка, она теребит её. Проходит какое-то время. Во двор заходит Аджамила. Он также разбит и подавлен. Видит уставшую Варшу на крыльце. Кивает ей. Она смотрит на него, затем выдаёт что-то наподобие улыбки, кивает. Он молча плюхается рядом с ней. Принимает такую же позу, что и она. Но их лица и колени смотрят в разные стороны. Он лезет за пазуху, достает мешочек, вынимает из него монеты, протягивает ей несколько, она поворачивает голову, смотрит на них, затем переводит взгляд на Аджамилу, отрицательно качает головой и отодвигает его руку. Она не принимает деньги. На лице Аджамилы мелькает удивление, но он слишком опустошён, чтобы удивляться. Он кивает и замирает. Кладёт деньги на крыльцо. Они сидят друг к другу вполоборота, не двигаются. Их глаза полуприкрыты, позы расслаблены. Им не хочется говорить, они понимают друг друга без слов. Сцена безысходности бытия. Слышен только шум детей и плеск воды. Дети веселятся. Камера отходит, показывает детей. На заднем плане сидят Аджамила и Варша. Дети же, не замечая состояния родителей, просто радуются. Через какое-то время Аджамила поднимается и идёт в дом. Варша смотрит на деньги, затем наклоняется, поднимает их, прячет… СЦЕНА 36 Надпись на экране: на следующий день. Аджамила выходит во двор. Он мрачен и решителен. Он направляется к кустам, которые растут по периметру двора, наклоняется, достает оттуда небольшую покрытую ржавчиной железную булаву. Он подкидывает её на ладони, как бы взвешивая, подходит к дому, заворачивает её в тряпицу, затыкает за пояс свой большой нож, вешает на шею грубую серебряную цепь с когтями тигра. Перепоясывается верёвкой, на верёвку цепляет небольшой ножик, похожий на стилет, в ножнах. На голову наматывает тюрбан. В ткани, из которой он сворачивает тюрбан, прячется тонкая цепь с грузиком на конце. Он надевает длинную чёрную рубаху, сверху неё - жилетку, всё его оружие прячется под одеждой. На порог высыпают дети. Их трое. Они только что проснулись, трут глаза, переминаются с ноги на ногу, смотрят на Аджамилу. Один из детей: Папа, ты уже уходишь? Аджамила: (его суровость исчезает с появлением детей. Он улыбается, видя детей) да, сынок. Мне пора работать. Д: а ты нам принесёшь подарочки? Аджамила: (игриво задумывается) ну… не знаю… Д: (хором) ну пожалуйста! Аджамила: а маму слушать будете? Д: будем! На крыльцо выходит Варша. Она в ночной сорочке, заспанная, в руках у неё гребень, она расчесывается. Варша: (Аджамиле) ты так рано сегодня? Аджамила: да. Не хочу терять времени. В: (плаксивым голосом) Аджамила, мне скучно дома одной. Аджамила: (строго) ты хочешь, чтобы я приносил деньги и в то же время оставался с тобой? Варша кивает, её глаза широко раскрыты. Она похожа на маленькую девочку. Аджамила: думаешь, это возможно? Варша с тем же выражением на лице отрицательно качает головой. Она смотрит ему в лицо. Сейчас она просто несчастная женщина, которой хочется мужской защиты и тепла. Она искренняя в своих чувствах. Аджамила понимает это. Он берёт её за руки и смотрит ей в глаза. Аджамила: Варша, ты для меня всегда остаёшься любимой. Варша: (с надеждой) правда, Аджамила? Я твоя любовь? Аджамила: правда, дорогая. Только… Иногда мне трудно. Иногда мы не замечаем друг друга, иногда раздражаем… но я люблю тебя. Люблю наших детей. Варша кладёт голову ему на грудь, обнимает его, он обнимает её. Варша: мне так не хватает твоей любви. Мне так тяжело быть сильной постоянно. Мне хочется просто быть с тобой, чувствовать себя под защитой. Аджамила: ты у меня под защитой. (задумывается) я отдал тебе свою жизнь. Она поднимает голову смотрит на него. Он гладит её по голове. Аджамила: я отдал тебе свою судьбу. И сейчас я отправляюсь на… (смотрит на детей, Аджамила не хочет, чтобы они знали о его промысле) работу… ради тебя… ради них. Варша продолжает смотреть. Аджамила: моя жизнь принадлежит вам. Я живу для вас… Варша улыбается, ей очень нравятся слова Аджамилы. Она вдруг о чём-то вспоминает, кидается внутрь дома. Выходит, подаёт ему что-то завёрнутое в пальмовый лист. Варша: чтобы ты не проголодался. Он берёт свёрток, прячет себе в сумку. Наклоняется к детям, целует их. Целует Варшу. Поправляет своё оружие. Выходит на улицу решительным шагом. Аджамила идёт по городу, затем выходит из города. Аджамила идёт довольно долго. Подходит к месту, где дорога изгибается и идёт под наклон. Он сходит с дороги в кусты, осматривается. С дороги его не видно, но ему самому дорога хорошо видна. Снимает свою чалму, разворачивает её, достаёт цепь с грузиком на конце. Достаёт из сумки свёрток, разворачивает, находит там чапати, начинает их есть. Одновременно с этим он раскладывает своё оружие. Он садится под деревом. Рядом с ним его еда и оружие. Он жуёт медленно, на его лице сосредоточенная решимость. Через какое-то время слышатся чьи-то шаги на дороге. Аджамила настораживается, откладывает свою еду, берёт в руку цепь с грузиком, палицу и большой нож. Он подходит к самому краю дороги, прячась за кустами. Видит, что по дороге идут двое человек. Старый и молодой. Они идут не торопясь, видно, что они прошли уже много, устали. Аджамила кидается назад, к повороту дороги за своей спиной. Он почти выходит на дорогу, он в напряжении, он готов к прыжку. Как только из-за поворота показываются путники, Аджамила кидается в их сторону, у него в руках цепь с грузиком. Аджамила появляется очень резко, он так пригнулся, что почти сидит на корточках, они даже не замечают его, продолжают двигаться. Аджамила ловко набрасывает цепь на ноги стоящего от него справа путника. Это молодой человек. Цепь закручивается вокруг его ног, он падает. Его ошеломленный спутник раскрывает от удивления глаза, Аджамила одним прыжком настигает их и бьёт лежащего человека по голове. Тот вскрикивает, Аджамила бьёт ещё раз. Затем поднимает глаза на стоящего рядом старика. Тот с ужасом смотрит на происходящее. Еле выговаривает: Старик: Ты что… что ты делаешь? Наклоняется к лежащему. Аджамила замахивается на него палицей. Старик вытягивает перед собой руку в сторону Аджамилы, он хочет защититься. Старик: постой! Постой! Я отдам тебе, всё, что у нас есть. Аджамила останавливает удар. Аджамила: тогда пошевеливайся. Старик, не отводя глаз от лежащего молодого человека, снимает с себя сумку, снимает чалму, в чалме лежит мешочек. Он отдаёт его Аджамиле. Аджамила хватает мешочек и начинает рыться в сумке. Старик щупает пульс лежащего на земле молодого человека. Прикладывает голову к груди. Замирает. Затем поднимает глаза на Аджамилу и говорит тихо. Старик: он умер. Ты убил его. Аджамила вздрагивает. Он никогда не убивал людей до этого. Он перестаёт рыться в сумке. Смотрит на старика, затем переводит взгляд на лежащего на земле. Произносит хрипло. Аджамила: ты уверен? Старик смотрит на Аджамилу, ничего не говорит. Аджамила медленно протягивает руку, щупает пульс на шее молодого. Смотрит на старика. Аджамила: …я не хотел… Старик: мы отдали бы тебе все наши деньги, если бы ты просто их попросил. Но ты в одно мгновенье забрал жизнь моего сына. Аджамила отдергивает руку, она в крови. Он смотрит на неё. Вытирает о траву. Старик: (глядя на сына) его ждут дома жена и дети… мои внуки... (переводит взгляд на Аджамилу) у тебя есть дети? Аджамила вздрагивает от неожиданного вопроса. Аджамила: (мрачно) неважно. Старик: (понимает, что есть) ты отнесёшь наши деньги своей семье? Аджамила: (насупившись) тебе какое дело? Старик: думаешь, они станут счастливее? Аджамила начинает нервничать, он теряет инициативу. Повышает голос. Аджамила: только не надо мне нравоучений, старик. Не надо мне про мораль! Я сам разберусь. Аджамила поднимается, с силой пинает какой-то камень. Старик: (не отрывая руки от груди сына, глядя снизу вверх на Аджамилу) как ты можешь разобраться? Ты пытаешься сделать счастливым одних, убивая и неся горе другим. Ты не разберёшься. Ты лишь накажешь себя ещё больше. Аджамила не хочет слышать. Срывается на крик. Аджамила: хватит! Хватит меня учить! Я сам всё знаю! Я не хотел его убивать! Не хотел! Мне нужны только деньги! Ничего больше! Только деньги! Мне не нужны ваши жалкие жизни! Мне больше ничего не нужно! Ничего! Старик не обращает внимания на крики Аджамилы, склоняется над лежащим. Аджамила уходит. Он собирает свои вещи и уходит. Он идёт в лес. Ветки хлещут по лицу. Он не обращает внимания. В конце концов он приходит к какому-то пруду. Падает на траву. Опять сцена безнадежного состояния Аджамилы. Он лежит на спине. Смотрит в небо. Его руки рвут траву. В какой-то момент он бросает взгляд на свои руки, они в крови. Он лезет в сумку, достает оттуда какую-то тряпку чтобы вытереть руки, из сумки выпадают деньги. Они тоже испачканы кровью. Аджамила пытается вытереть монеты тряпкой, кровь засохла, не получается. Он начинает плевать на них и тереть. Он озлобленно плюет, по его щекам катятся слёзы. Камера снимает его крупным планом. Он размазывает слёзы, и своими нервными движениями старается как будто отвлечь самого себя от своих мыслей и угрызений совести. Он оттирает монеты, оттирая самого себя. Но его беспокойства по-прежнему с ним. Эта сцена продолжается какое-то время. Камера на задний план. Следующие несколько сцен идут одна за другой, они образно-демонстративные. Эти сцены показывают обычные события жизни Аджамилы, они нужны для создания целостности картины жизни Аджамилы. В этих сценах нет голосов актеров, только действие. Фоном идёт соответствующая музыка. Аджамила поднимается с травы, идёт на базар. Целенаправленно идёт в одну лавку. Там сидит неопрятного вида продавец. Аджамила разговаривает с ним. Продавец протягивает руку, Аджамила кладёт ему в ладонь монету. Продавец с недоверием смотрит на неё, затем как будто что-то понимает, улыбается Аджамиле. Продавец ныряет под прилавок, достает оттуда кувшин с запечатанным горлышком. Аджамила тут же открывает его и начинает пить. Это вино. Оно течёт по губам и шее Аджамилы, но он не отрывается. Продавец с недоумением смотрит на Аджамилу, качает головой. Аджамила отрывается от вина, смотрит на продавца, и медленно расплывается в улыбке. Продавец тоже улыбается. Аджамила делает ещё глоток и выходит из лавки. Аджамила идёт домой. Он пьян. Дети встречают его. Он гладит их по головам. На пороге его встречает Варша. Она недовольна его состоянием. Он протягивает ей деньги. Она берёт деньги, криво и натянуто улыбается ему. Он проходит в дом и падает на кровать обутым. Засыпает… …Аджамила сидит в придорожных кустах, у него в руках верёвка. Верёвка привязана одним концом к дереву на противоположной от Аджамилы стороне. Она лежит в траве. Её не видно. По дороге идут путники. Их двое. Они ничего не замечают. Когда они равняются с Аджамилой, он резко натягивает веревку, путники спотыкаются. Аджамила натягивает на лицо платок, чтобы его было не узнать, и набрасывается на них. Он колотит их дубиной. Они лежат без движения. Аджамила шарит по одежде и сумкам. Складывает их вещи себе в сумку. Наклоняется к ним, снимает с них серьги, чалмы и т.д… …Ночь, темнота. Появляется Аджамила. Он появляется со своим другом-разбойником, уже известным зрителю. Они, пригнувшись, быстрым шагом куда-то торопятся, идя по обочине дороги. Они подходят к какому-то дому. В нём не горит свет, в отличие от соседских домов. Они заходят в этот дом, зажигают небольшой факел и начинают рыскать. Они переворачивают вещи, складывают их в мешки… …темно. Только горят факелы. Аджамила сидит на корточках возле одной из лавок на базаре. Свет горит только в ней. Все остальные дома темны. У Аджамилы в руках нож, он им чистит ногти. Аджамила кого-то ждёт. Наконец появляется из двери хозяин лавки. Это тучный мужчина. Он несколько неуклюж. Он запирает дверь лавки, ничего не замечает вокруг. Камера на него. Когда он, заперев замок, оборачивается, то видит перед собой неожиданно появившегося Аджамилу. У него на лице повязка, чалма низко опущена. Человек вздрагивает от неожиданности. Аджамила поднимает нож, начинает наступать. Человек пятится назад, у него в глазах страх. Аджамила, не отрывая глаз от лица человека, лезет к нему за пазуху, достаёт мешочек с деньгами. Человек пытается что-то сделать, но Аджамила поднимает нож прямо к его горлу, человек сникает. Аджамила скрывается в темноте. …сцена на базаре. Один из дружков Аджамилы торгуется у прилавка. Камера снимает со стороны продавца. Тот что-то оживлённо обсуждает с разбойником. Появляется ещё один дружок Аджамилы. Он делает вид, что не знает первого. Начинает рыться в товаре. Первый довольно бурно реагирует. Второй реагирует ещё активнее. Они распаляются. Погружаются в перепалку. Один толкает другого. Вокруг собирается толпа. Продавец полностью погружён их ссорой. В этот момент за прилавком показывается голова Аджамилы. Он, пользуясь суматохой и тем, что продавец отвлекся, начинает красть товар прямо из-под прилавка. Через какое-то время Аджамила исчезает. СЦЕНА 37 Надпись на экране «Прошли годы». Аджамила сильно постарел. На нём тюрбан, жилетка. Под глазами мешки. Он небрит. Волосы седые. Он сидит на базаре. Перед ним доска, на ней разбросаны игральные кости. Он периодически складывает их в небольшой глиняный кувшинчик, закрывает его рукой, трясёт, высыпает на доску. Аджамила громко восклицает: Аджамила: Какой удачный день! Кости сегодня определённо благоволят. А сам в это время поглядывает вокруг. Аджамила ждёт жертву. Подходит один из дружков Аджамилы, делает вид, что заинтересован. Д: Любезный, а ты честно играешь? Аджамила: ты хочешь меня обидеть, уважаемый? Честность – это мое второе имя! Пусть меня молния ударит прямо сейчас и прямо в голову – стучит себя по тюрбану рукой, – если я хоть немного кривлю душой. Д: тогда я принимаю вызов. Аджамила: (одобрительно) вот это я понимаю! Решимость! Молодец! Начинает трясти кости в кувшинчике. К дружку (озираясь по сторонам, с желанием, произвести впечатление на публику) Аджамила: а денежки у тебя есть? Кости не любят игры на просто так! Кости надо уважать! Дружок достаёт пару монет. Д: Достаточно? Аджамила театральным жестом сгребает деньги, кладёт их возле себя, кидает кости. Обрадованный объявляет Аджамила: пять, пять, шесть! Уверенный в своем успехе смотрит на дружка. Тот кидает. Кости выпадают. На лице дружка сияет улыбка. Аджамила издаёт стон досады. Д: три шестерки! Верни-ка мне мои денежки, уважаемый, да прибавь к ним ещё столько же! Ведь ты же играешь честно, не так ли? Аджамила с явным неудовольствием, рассчитанным на неискушенную публику, отсчитывает монеты и демонстративно передаёт их своему дружку. Аджамила: Ладно! Ты сегодня везунчик. Отойди лучше, дай дорогу другому. Из рядов зрителей выходит один желающий. Ж: ставлю монету. Аджамила: (разочарованно) всего монету? (снисходительно) Ну ладно, давай свою монету. Кладёт её подле себя. Аджамила кидает кости. Затем кости кидаеёт человек. Глядя на результат, он счастливо хлопает себя по коленям. И забирает уже две монеты. Аджамила расстроен. После минутного раздумья человек отдаёт обе монеты опять в игру. И снова выигрывает. Аджамила поднимает руки к небу. Он негодует. Человек решает играть третий раз. На этот раз человек достает все свои монеты. Они в кошельке. Он смело и бесшабашно высыпает их перед Аджамилой. Зрители ахают. Аджамила пригребает их к себе. Даёт человеку кости. Тот кидает первым. Выпадают три пятерки. Аджамила поднимает лицо к небу, как будто молится, лица зрителей на его лицо. В это время камера показывает, что Аджамила незаметно для всех вытряхивает из рукава другие кости и меняет их с прежними. Он кидает. Выпадают все шестерки. Аджамила хладнокровно забирает все монеты. Человек потерял дар речи. Он хочет что-то сказать, но не может. Он обескуражен. Аджамила уже не смотрит на него. Он собирает свои вещички, поднимается, опираясь на палку, и уходит. Человек остаётся с пустыми руками. Камера показывает летающий в воздухе фрукт бел. Он летит и падает на землю. Его подтягивает к себе Аджамила тростью. Он сидит во дворе своего дома на плетеном стуле, в нескольких метрах от него стоит его сын Нарайана и с азартом кричит: Н: Папа, кидай! Аджамила делает вид, что не собирается кидать, Нарайана расслабляется, и в ту же секунду Аджамила подкидывает фрукт. Нарайана не ожидал этого, он пропускает фрукт, тот падает на землю. Н: Так не честно, папа! Аджамила: Всегда будь начеку. И сможешь выиграть. Нарайана кидает в отца фрукт, он ловко отбивает его своей палкой, игра начинается с новой силой. Через некоторое время к ним присоединяются ещё двое сыновей. Они увлеченно играют вчетвером. Через какое-то время Аджамила отходит в сторону. Дети играют без него. Аджамила сидит на крыльце, смотрит на них. На крыльце появляется Варша, у неё в руках тряпка, которой она вытирает руки, она что-то готовила. Она садится рядом с Аджамилой. Он смотрит на неё, лезет за пазуху, достает оттуда большой драгоценный камень. Протягивает ей. Аджамила: в этот день, пятьдесят лет назад ты пришла в этот дом. Это тебе. Варша смотрит с недоумением. Берёт камень, внимательно рассматривает его. В: пятьдесят? Аджамила согласно кивает. Аджамила: пятьдесят. Как будто вчера это было… Аджамила задумывается. В: а он настоящий? Аджамила: (отрывается от своих мыслей, не глядя на неё) Сапфир чистейшей воды. В: что с ним делать? Аджамила: что хочешь. Я бы оставил его детям. Младшему, Нарайане. В: зачем ему такая драгоценность? Аджамила: Не сейчас. Но придёт время, и камень окажется очень кстати. Аджамила: (с любовью, говорит чуть слышно) мой Нарайана, мой сыночек, моя жизнь… Варша протирает камень тряпкой, висящей на плече, смотрит на мужа, молча поднимается и уходит в дом. Аджамила смотрит на детей. Через несколько секунд ему на руки падает Нарайана, он запыхался, Аджамила подхватывает его на руки. Нарайана блаженно улыбается и смотрит прямо отцу в глаза. Остальные дети тоже садятся рядом. Они тяжело дышат после игры. Аджамила и Нарайана смотрят друг другу в глаза с любовью. Аджамила гладит сына по голове. Конец сцены. СЦЕНА 38 Надпись на экране: «На следующий день». Аджамила идёт не торопясь по дороге. У него в руках трость, он опирается на неё. Он не смотрит по сторонам. Ему трудно двигаться. Он просто бредёт куда-то. Подходит к пруду. Там под деревом лежит примятая солома. Это любимое место Аджамилы, видно по всему, что он часто сюда приходит. Он привычно располагается. Прислоняется спиной к дереву и закрывает глаза. (на этом моменте особое внимание оператора). Через какое-то время он открывает глаза, потягивается. Достает из сумки медную лоту и наклоняется к воде, чтобы набрать воды. Аджамила с трудом наклоняется, кряхтит, ему трудно наклоняться. В воде он видит свое отражение. Аджамила протягивает руку к воде, но его отражение смотрит на него и не двигается. Аджамила застывает с протянутой рукой. Отражение смотрит на него и начинает немного покачивать головой. Затем произносит: О: тяжело тебе, Аджамила? У Аджамилы отвисает челюсть. Он просто таращит глаза и издаёт какой-то нечленораздельный звук. О: чего ты испугался, Аджамила? Аджамила плюхается прямо на землю. Отражение пропадает, так как Аджамила отклонился от поверхности воды. Но через какое-то время он набирается духу и опять наклоняется к отражению. Аджамила продолжает смотреть на отражение самого себя в воде. О: ты старик, Аджамила. Ты, должно быть, уже многое повидал, чего же ты боишься? Аджамила немного приходит в себя, судорожно хватает воздух ртом, вытирает испарину со лба. Аджамила: старик… да, я давно старик… О: так, может, ты скажешь, чего боишься? Аджамила смотрит, не мигая, он затаил дыхание. О: может, сам ответишь, что же не даёт тебе найти покой на старости лет? Что мучит тебя долгие годы? От чего ты просыпаешься в холодном поту по ночам? Аджамила продолжает молчать, он лишь опускает глаза. О: Аджамила, и ведь ты знаешь, что тебе уже не станет легче. Аджамила со стоном выдыхает, затем согласно кивает головой. Аджамила: (очень тяжело) знаю. О: ты хотел счастья, но вместо этого боишься смотреть людям в глаза. Аджамила: …прекрати! Зачем ты мучаешь меня? О: у меня намерения мучить тебя, Аджамила. Мучения созданы тобой самим. Ты сам выбрал себе такую жизнь. Я лишь тебе об этом напоминаю. Аджамила: зачем, зачем ты напоминаешь мне о том, что заставляет меня так невыносимо страдать? О: ну, во-первых, просто забыв о своей судьбе, ты не избежишь её, а во-вторых, разве ты не хочешь помощи? Аджамила: (отрицательно качает головой) это невозможно. Мне уже ничто не поможет. Слишком поздно. О: ты уверен? Аджамила задумывается, пожимает плечами. Аджамила: я старик, у меня за плечами очень тяжелая ноша. Лишь смерть снимет её. О: Твоя ноша так тяжела, что ты уже потерял всякую надежду? Аджамила: наверное, да… разве что… (задумывается, затем встряхивает головой, будто освобождаясь от наваждения)… нет, чудес не бывает… (тяжело вздыхает)… В этот момент Аджамила видит себя спящим, он сидит, прислонившись к дереву. Аджамила крутит головой, приходя в себя, лезет в сумку, достает оттуда медную лоту. С недоверием смотрит на неё. С опаской подходит к воде. Смотрит на свое отражение. Движения отражения полностью повторяют движения Аджамилы. Аджамила набирает воды, прислоняется к дереву спиной, пьет воду. Он задумчив. СЦЕНА 39 Аджамила приходит домой. Открывает калитку дома. Навстречу ему выбегает Нарайана – мальчик лет восьми-девяти. Он кидается к Аджамиле. По всему видно, что мальчик любит Аджамилу, а тот любит его. Мальчик обнимает Аджамилу, тот застывает на месте на какое-то время, гладит мальчика по голове, затем они вместе заходят в дом. Варша сидит на кровати. У неё в руках небольшой плетёный коврик, она чинит его. Она не двигается. Она выглядит старухой. Видит Аджамилу, на её лице почти нет эмоций. Они смотрят какое-то время друг на друга. Аджамила садится на другую кровать. Ему нелегко передвигаться, он опирается на палку. Его сын садится рядом с ним. Аджамила достаёт деньги, которые недавно выиграл, подбрасывает их на ладони. Кидает на кровать Варше. Она машинально сгребает их рукой, взвешивает на ладони, затем также с трудом поднимается. Спрашивает Аджамилу. В: Есть хочешь? Аджамила: (согласно кивает) да. Аджамила поворачивается к сыну. Аджамила: Поешь со мной, Нарайана? Мальчик с готовностью кивает. Н: Поем, папа. Варша идёт на кухню, чтобы накормить Аджамилу и Нарайану. Аджамила гладит сына по голове, смотрит на него. Аджамила: сынок, я люблю тебя. Н: я тоже люблю тебя, папа. Аджамила: где твои братья? Н: Они пошли на реку. Аджамила: а почему ты не с ними? Н: я ждал тебя, папа. Мне скучно с ними. Аджамила кивает сам себе головой, что-то бормочет под нос. Нарайана сидит рядом, болтает ногами. Ему хорошо с отцом. Варша входит в комнату и зовёт их обедать. В: пойдёмте Аджамила с сыном встают с кровати, идут на кухню. Там стоят чашки с едой. Аджамила усаживается. Рядом садится Нарайана. Аджамила берёт первый кусок и кладёт его в рот сыну. Тот с удовольствием ест из рук отца. Аджамила делает это с блаженной улыбкой на лице. Пока сын жуёт, Аджамила кладёт несколько кусков себе в рот. Они оба жуют, смотрят друг на друга и улыбаются. В этот момент в дом забегают ещё двое мальчишек, сыновей Аджамилы. Они старше, чем Нарайана. Смотрят, как Аджамила кормит сына. Садятся рядом и демонстративно раскрывают рты. Они тоже хотят, чтобы Аджамила покормил их. Выглядит это со стороны несколько комично. Аджамила кормит их всех, выделяя из всех Нарайану. Все жуют счастливые. Варша качает головой и улыбается. Она что-то делает здесь же. Через какое-то время все насыщаются. Аджамила встаёт из-за стола первым. Он опирается на трость, Нарайана помогает ему подняться. Аджамила: пойду посижу во дворе. Он выходит во двор. Мальчики тянутся за ним. Варша убирает грязную посуду. Аджамила выходит во двор. Садится на скамейке. Аджамила сидит во дворе, он опирается подбородком на свою палку. Его взгляд задумчив. Что-то вдруг привлекает его внимание в траве. Что-то блестит. Он начинает присматриваться, камера наезжает ближе. Это блестит капля на солнце. Она привлекает Аджамилу. Это не вода, а что-то темное. Камера снимает каплю крупным планом, затем камера начинает подниматься. Вдруг показываются чьи-то босые грязные ноги. Они появились неожиданно. Камера поднимается выше. Стоит человек, пока камера идёт вверх, видны те самые капли, что блестели на траве. Это кровь. Камера снимает лицо человека. Его лоб рассечен. Рана смертельная. Это покойник. Он исподлобья смотрит на Аджамилу. Камера на Аджамилу. Он видит покойника – это одна из жертв Аджамилы. Покойник спокойно и медленно произносит: «У меня были жена и дети. Они остались одни, Аджамила. Зачем ты это сделал со мной?» на лице Аджамилы ужас. Он застывает на месте, потрясённый увиденным. Затем от страха Аджамила кидается в сторону, и натыкается на двух других покойников. Они появляются очень резко. Это девушка в свадебном наряде и парень, нарядно одетый. У них страшные раны на груди, из ран течет кровь. Они произносят «Это был день нашей свадьбы, Аджамила. Ты убил нас. Почему?». Аджамила кидается от них в сторону. На его лице дикий страх. Появляется другой покойник. Старик. На его шее рана, из неё торчит нож, с него капает кровь. Он произносит: «Я хотел умереть сам, Аджамила. Спокойно. Но меня убил ты. Из-за жалких грошей, которые были у меня». Аджамила кидается от него. Оборачивается назад. Позади него человек в одежде путника-отшельника. Из его груди точат две стрелы. Он говорит «У меня ты не нашел денег. У меня не было ничего, что могло заинтересовать тебя. Зачем ты застрелил меня, Аджамила?» появляются новые и новые покойники. Они все что-то говорят Аджамиле. Тот мечется из стороны в сторону и страшно кричит от ужаса. В конце концов появляется Камали. Она в одеждах вдовы. Она просто смотрит на Аджамилу и ничего не говорит. Её глаза широко раскрыты, из них текут слезы. В этот момент камера показывает Варшу с детьми. Появляется картина того, как ситуацию видят они. Аджамила мечется по пустому двору и кричит сам не свой. Они не видят покойников. Они видят лишь безумие Аджамилы. Тот показывает в пустоту пальцем и кричит, мечась по двору: «Я не хотел этого! Я не хотел! Мне нужны были только деньги! Ваши деньги!» Опять картина глазами Аджамилы. Покойники делают к нему шаг. Очень медленно. Они все смотрит на него. Они говорят: «Ты убил нас. Ты разрушил все, что у нас было. Тебе нужно отвечать за это!» Аджамила кричит ещё сильнее, падает на колени, закрывает голову руками, начинает кататься по полу. Картинка глазами Варши. По пустому двору катается Аджамила и кричит. Опять картинка глазами Аджамилы. Он смотрит с уровня земли. Видит окровавленные ноги покойников, которые окружили его плотным кольцом. Этих ног очень много. Они делают к нему шаг. Аджамила теряет сознание. Звуки сцены стихают. За кадром начинает играть музыка. Сыновья Аджамилы подхватывают его под руки и затаскивают в дом. Варша стоит рядом и просто наблюдает. На её лице беспокойство. Дети укладывают Аджамилу в кровать. Он мечется. Ему кладут компресс на голову. Приходит доктор. Щупает пульс. Качает головой. Даёт какие-то порошки. Нарайана находится у постели отца. Образный хронологический ряд – Варша и сыновья то приходят, то отходят от постели Аджамилы. Нарайана же находится рядом неотступно. Он то сидит рядом. То лежит на полу. То сидит на полу и теребит свое дхоти. То меняет компресс. Аджамила открывает глаза. Камера снимает снизу вверх, как будто глазами лежащего Аджамилы. Первый, кого видит Аджамила – Нарайана. Тот обрадовался, увидев, что отец пришел в себя. Он берёт Аджамилу за руку. Аджамила: (тихим голосом) Сынок, что случилось? Н: Ты упал в обморок. И у тебя случился удар. Аджамила: Что ты видел? Н: (Пожимает плечами) Ты сидел во дворе, но вдруг стал кричать что-то, плакать, как-будто с кем-то разговаривал. В этот момент словно молния перед Аджамилой вспыхивают образы покойников, которые приходили к нему. Череда окровавленных лиц и рук. В конце концов появляется лицо Камали, которая просто смотрит широко раскрытыми глазами. Аджамила вздрагивает от ужаса. Он начинает тяжело дышать. Спина выгибается, он на пороге нового припадка. Откуда-то издалека слышится голос Нарайаны. Он приводит Аджамилу в себя. Аджамила успокаивается. Хватает сына за руку. Камера показывает, как крепко он держит его за руку. Нарайана: мне больно, папа. Аджамила ослабляет хватку. Аджамила: (умоляющим голосом) Сынок, Нарайана. Прошу тебя, не оставляй меня. Нарайана держит отца за руку. Н: Да, папа. Я с тобой. Аджамила: (продолжает жалобным голосом) мне страшно. Н: Кого ты боишься, папа? Аджамила: …я люблю тебя, сынок… твою маму… твоих братьев. Ради своей любви к вам я делал много такого… что… за что… мне сейчас страшно… Аджамила начинает плакать. Слёзы катятся по его небритым щекам. Он держит сына за руку. На лице Аджамилы смятение, его глаза бегают. Он бессвязно что-то бормочет. В этот момент в комнату заходит Варша. Она не подходит к постели близко. Она стоит в двух метрах от Аджамилы. Стоит и смотрит. Аджамила смотрит на неё. На его лице череда разнообразных чувств. Сначала он привычно улыбается Варше, но затем улыбка сходит с его лица, глаза сужаются, губы сжимаются. Аджамила начинает тяжело дышать. На его лице ненависть к Варше. Его руки сжимаются в кулаки. Она видит его состояние, пожимает плечами и выходит. Нарайана удивлен реакцией отца. Н: папа, ты в порядке? Аджамила приходит в себя, голос Нарайаны приводит его в чувство. Напряжение уходит с лица Аджамилы, он поворачивается к сыну. Аджамила: А? что? Да, да, сынок… мне уже легче. Аджамила откидывается на подушку. Смотрит в потолок. Из его глаз текут слезы. Аджамила: уже слишком поздно. Н: Нет папа, сейчас только полдень. Аджамила: Уже слишком поздно что-то изменить. Моя жизнь подходит к концу. Я сделал слишком много такого, что не позволит мне умереть спокойно. Н: папа, о чем ты? Аджамила лишь качает головой и кусает губы. Затем ложится на бок, берёт руку сына в свою руку, прижимает её к груди, сворачивается калачиком и затихает. В это время камера на Варшу, которая находится в соседней комнате. Она встаёт на скамейку, добирается до кувшина, стоящего на самой верхней полке в комнате. Она снимает его. Он довольно тяжелый. Она переворачивает его на постель, из него высыпаются монеты, падает сапфир, жемчужные бусы. Она всё это внимательно изучает. Тяжело вздыхает. В: (сама с собой) Ох-ох. Немного. Но на первое время хватит. Перед зрителем проходит образно-хронологический ряд. Играет музыка. Аджамила лежит в постели. Нарайана помогает отцу подняться на постели, поит его. Аджамила откидывается назад… Приходит доктор, осматривает Аджамилу, втирает ему в руки и ноги мазь, даёт порошки. В это время Нарайана находится рядом, слушает доктора и кивает. Забегают другие дети Аджамилы, они стоят рядом с его постелью, и балуются в это же самое время. Они не настроены серьезно воспринимать болезнь отца. Входит Варша, у неё в руках тарелка с бульоном, она поит Аджамилу, Нарайана рядом… Нарайана сидит с Аджамилой и читает ему что-то. Аджамила смотрит в потолок, из его глаз текут слезы, он мнёт одеяло рукой. Ему явно не по себе. Нарайана с выражением читает. Входит Варша, останавливается в дверях, слушает какое-то время, выходит… Аджамила пытается встать на кровати, Нарайана ему помогает. Аджамиле удаётся, приподняться. Он может сидеть без посторонней помощи. Они радуются вместе с сыном. Аджамила осторожно опускает ноги на пол. Нарайана даёт ему трость. Аджамила очень осторожно делает первый шаг, его ноги подгибаются, он немного падает вперёд, Нарайана помогает ему удержаться. Аджамила садиться на постель. Отдыхает. Через какое-то время он уже более уверенно встаёт, идёт к двери. Выходит наружу. Там он видит удивленную Варшу. Она улыбается. Она как бы невзначай прячет тот самый кувшин-копилку, который недавно доставала сверху. Аджамила с сыном выходят во двор. Аджамила удовлетворённо садится на крыльцо. Вдруг образы покойников вновь вспыхивают у него перед глазами. Он вздрагивает, хватается за сердце, начинает кусать губы. Через какое-то время его отпускает это напряжение. Он расслабляется. СЦЕНА 40 Аджамила дома. Вокруг него стоят все домочадцы. Они смотрят на него с ожиданием и жалостью. В воздухе висит ясно ощутимое напряжение. Дети отводят глаза, когда Аджамила смотрит на них. Варша делает вид, что чем-то занята. Нарайана стоит рядом с Аджамилой, крепко держит его за руку. Аджамила опирается одной рукой на трость, другой на Нарайану. Варша подходит к нему. Воцаряется гнетущее молчание. Через паузу Варша произносит: В: Ты все ещё уверен, Аджамила? Аджамила: (со вздохом, неуверенно) уверен. В: Точно? Аджамила: (тише) точно. В: как себя чувствуешь? Аджамила: …не очень. В: побудь ещё дома. Посиди на крылечке. Отдохни, наберись сил. Аджамила: не могу. Деньги не свалятся на нас с неба. В: … это точно. Аджамила с трудом продвигается к двери. Нарайана ему помогает. Дети расступаются. Аджамила выходит во двор. Какое-то время он стоит во дворе, затем медленно выходит на улицу. Камера со спины снимает, как Аджамила и сын двигаются по дороге. Камера показывает крупным планом тарелки и корзинки, стоящие у дороги. В них лежит рис, мелкие монеты. Таких тарелок целые вереницы. Затем камера отходит немного назад, на экране нищие. Они сидят у дороги, смотрят на проходящих, протягивают свои грязные перебинтованные руки. Вдруг по их рядам пробегает ропот. Кто-то из них толкает другого в бок, тот толкает третьего, и через какое-то время все они словно по команде смотрят в одну сторону. Камера показывает их глаза, они следят за кем-то, кто движется к ним. Это Аджамила с сыном. Камера снимает под широким углом Аджамилу с Нарайаной, двигающихся на фоне череды нищих. Те как один молчат и напряжённо наблюдают за ними. Аджамила подходит к краю ряда нищих, пытается там сесть. Кто-то из нищих поднимает голос: Нищий: Эй ты! Тебе не место здесь. Убирайся! Нищие в один голос подхватывают его слова и начинают галдеть. Слышны голоса: ты позор нашего города! Пошел прочь! Как ты мог сюда прийти! Мы честные люди, тебе не место среди нас! Убирайся! Ты вор и убийца, Аджамила! Даже не подходи к нам. Аджамила втягивает голову в плечи, отходит от нищих в сторону. Нарайана недоуменно смотрит на них, он идёт за отцом. Они идут по дороге, скрываются за поворотом. Там нет нищих. Аджамила садится на обочину. По его щекам текут слёзы. Он накрывает голову чадаром. Нарайана: папа, почему эти люди нас прогнали? За что они тебя так ненавидят? Аджамила: (молчит какое-то время) …это их место. Мы там лишние. Н: ну и что? Никто не может присвоить себе дорогу. Дорога же общая! Аджамила: Это ничего, сынок. Ничего. Я посижу сам. Ты иди. Придёшь за мной вечером. Мне нужно побыть одному… привыкнуть... к этому (показывает вокруг). Н: я могу побыть и с тобой, папа. Мне не будет скучно. Я буду петь. (Начинает петь) Са! Ре! Га! Ма!... Аджамила улыбается сквозь слёзы, подталкивает Нарайну. Аджамила: Иди, сынок, иди. Придёшь вечером. Лучше помоги маме дома. Нарайана поднимается. Н: Ладно, пап. Пойду. Жди меня! Не скучай! Уходит. Аджамила остаётся один. Достаёт из-за пазухи мятую железную миску. Смотрит на неё какое-то время. Ставит перед собой. Камера обходит его вокруг. Он сидит на корточках, он сжался, накрылся с головой. Рядом лежит его палка, миска. Аджамила: (сам себе) здравствуй, нищий, Аджамила! Сегодня у тебя началась новая жизнь. Аджамила сидит. Камера показывает его со спины. По дороге идут люди, видны только их ноги. Они, как правило, проходят мимо Аджамилы. Показан хронологический ряд. Аджамила сидит на корточках. Миска совершенно пуста. Проходят ноги. Аджамила сидит на земле. В миске несколько зерен риса. Проходят ноги. Аджамила сидит, поджав ноги, в руках палка. В миске добавилось несколько монет. В миске добавилось немного зерна. Добавилась ещё одна монета. Ещё одна. Немного зерна. Ещё зерно. Камера снимает со спины. Проходят ноги. Вдруг ход времени замедляется. Все начинает двигать особенно медленно. Мимо Аджамилы идёт какой-то человек. И, в отличие от других, останавливается напротив него. Камера со спины Аджамилы. Он никак не реагирует на пришедшего. Затем медленно поднимает голову. Откидывает чадар. Все это снимает камера. Затем картинка глазами Аджамилы – с его уровня глаз. Он смотрит на неестественно грязные босые ноги, поднимает голову выше, видит грязную одежду, скрюченные черные руки, грудь, и лицо. Это один из покойников, приходивших к Аджамиле до этого. Его голова рассечена, на лице черная кровь. Белые глаза. Покойник смотрит на Аджамилу. Медленно произносит. П: тебе всё ещё нужны деньги, Аджамила? Аджамила оседает на землю. Его лицо искорёжено ужасом. Он смотрит на покойника. И не может ничего сказать. Хватает воздух ртом. Аджамила: (пытается хрипеть, произносит еле-еле) …сын… мой сын … Нарайана… где ты? В этот момент небо чернеет. Солнце исчезает. Весь мир уходит во мрак. Горят только глаза покойника. Затем и они исчезают. Откуда-то издали раздаётся собачий лай. Тяжелый, хриплый, отрывистый, с подвыванием. В какой-то момент он становится близким, из темноты появляется собачья морда – это огромный пес, с его клыков падает пена. Видна пока только голова пса, но затем из темноты проявляется весь пес. Он на цепи. Её держит в руке какой-то человек. Он тоже проявляется из темноты. Он огромен, рогат, в руках держит трезубец. Это ямадут. Слева и справа от Аджамилы появляются ещё двое ямадутов. Они смотрят на Аджамилу. У них в руках оружие. Пес хрипло лает прямо в лицо Аджамиле. Один из ямадутов набрасывает Аджамиле петлю на шею. Аджамила безуспешно пытается её сорвать. Ямадут пинает его в грудь, Аджамила падает на землю. 1й Я: не ждал нас, Аджамила? Теперь уже слишком поздно вырываться. 2й Я: у тебя была целая жизнь. 3й Я: а теперь она закончилась. Твоё время истекло, глупец. 1й Я: И пришло наше время. 2й Я: А наше время продлится очень долго. Аджамила: …кто вы? Что? Где… где мой сын? Нарайана! Нарайана! Нараааааайанаааа….! Камера направлена на лицо Аджамилы, который кричит в отчаянии. 1й Я: Что ты кричишь? Уже слишком поздно. В этот момент весь мир озаряется светом. Камера поднимается вверх, снимает всю картину целиком сверху. Внизу лежит Аджамила, над ним стоят трое ямадутов, вокруг рыщет собака. Ямадуты поднимают головы вверх. В этот момент камера спускается на их уровень, снимает как будто их глазами. Небо ослепительно сияет. Раздаётся оглушительный голос: Г: О слуги Ямы, остановитесь! Постепенно ослепительное сияние неба теряет насыщенность, и проявляются четыре высокие фигуры. Это слуги Вишну – Вишнудуты. Они очень высоки. Их четверо. Двое в центре, двое по краям. Один из тех, что в центре, говорит: В: Приказываем вам остановиться. Ямадуты прикрывают глаза руками от ослепительного света, собака жмется к их ногам. В конце концом ямадуты приходят в себя, и один из них выходит вперёд и говорит: /….Диалог Вишнудутов и Ямадутов…./ Аджамила остаётся один. Он лежит на земле, его глаза открыты, он смотрит в небо. А: Господь… Господь… Господь… Господь… Господь… Ты не забыл меня. Ты не забыл этого грешника… что это было? Аджамила в оцепенении. А: ты даёшь мне ещё один шанс… Аджамила медленно поднимается, опираясь на палку. А: Ещё один шанс… и в этот раз последний… Аджамила встаёт. Осматривает место, где он только что лежал. На этом месте лежит веревка, оставленная ямадутами. Аджамила втягивает голову в плечи. Вдруг место, где находится Аджамила, преображается в другое, он находится в местах своего детства. У него перед глазами проплывают картины прошлого: он едет с отцом в повозке. Встречается с гуру. Занимается учёбой и служением в гурукуле. Через какое-то время он приходит в себя и возвращается в привычную реальность. Поспешно пытается отойти с этого места. А: Ты дал мне последний шанс. И я не разочарую тебя. Я не сделал ничего за всю свою жизнь, я лишь грешил, я лишь очернял род брахманов… а Ты, Мой Господь… ты дал мне ещё один шанс. Аджамила бредёт по дороге. Он идёт, опираясь на трость, камера показывает его со спины. Он вытирает глаза рукой и без конца качает головой. А: ты спас меня. Ты послал своих великих слуг, и они смогли вырвать меня из рук смерти. Ты спас меня. Ты спас меня. Разве я смогу отблагодарить Тебя? Аджамила подходит к озеру. Садится, кидает немного воды себе на лицо. Когда круги на воде сходят на нет, Аджамила видит в ней свое отражение, которое через некоторое время исчезает и на его смену приходят картины прошлого: свадьба Камали и Аджамилы, их семейная жизнь. Затем лицо Варши, сцены их жизни, сцены разбоя. И, в конце концов, лица ямадутов, склонившихся над Аджамилой. Аджамила в ужасе мотает головой и кричит: А: Нет! Только не это! Он подскакивает, отходит от воды, затем падает на колени, смотрит в небо и, тяжело дыша, начинает молиться. А: Господь мой! Господь. Я обещаю Тебе, я клянусь: этот старый Аджамила больше никогда не забудет Тебя. Ты показал мне смерть, и Ты пришёл ко мне в образе Своих преданных. Я обещаю, что больше никогда не вернусь к прошлой жизни! Никогда! Аджамила падает на землю, его сотрясают рыдания. Он плачет в траву. Через какое-то время успокаивается. Поднимает голову и говорит: А: Господь мой, больше не будет прежнего Аджамилы. От прежнего Аджамилы не останется ничего. Обещаю тебе. Твоё Святое имя спасло меня. Твоё Святое имя безгранично милостиво. Аджамила поднимается и направляется к дороге. Он встаёт на дорогу, оглядывается по сторонам. Поворачивается спиной к городу и уходит прочь. Камера снимает его удаляющуюся спину. Вдруг раздаётся детский крик, это кричит сын Аджамилы Нарайана. : Н: Папа! Папа! Постой! Аджамила останавливается и не оборачивается. К нему подбегает Нарайана. Камера снимает сверху вниз лицо мальчика. Его глаза широко раскрыты, он смотрит на отца. Н: Папа, ты куда? Город в другой стороне. Аджамила смотрит на сына. В его ушах раздаётся его собственный крик «Нарайанааа!», когда он кричал в ужасе перед ямадутами. Аджамила качает головой и говорит: А: Я ухожу, сынок. Я ухожу, чтобы посвятить свою жизнь Господу. Н: Господу Нарайане? А: Да, мой мальчик. Господу Нарайане. У меня больше нет других долгов. Н: Куда ты пойдешь? А: Когда-то давно я вместе со своим отцом, твоим дедом, посетил священный город Харидвар. Там я видел святых людей и смотрел, как они с любовью и преданностью поклоняются Господу. Я вновь ухожу в Харидвар, чтобы больше никогда не оставить его и никогда не прекращать служение Господу. Я прожил жизнь зря, я столько лет потратил на грехи и теперь не хочу терять ни минуты. У меня была возможность посвятить Господу всю свою жизнь с самого детства. Но я упустил этот шанс. Сейчас я не хочу терять ни минуты. Я ухожу. Прощай… Нарайана… о твоей матери позаботятся твои старшие братья. Они уже достаточно взрослые. Аджамила поворачивается и уходит. Нарайана стоит на дороге и смотрит вслед уходящему отцу. Он вытирает глаза рукавом, оборачивается назад, смотрит на город. Потом опять смотрит на отца. Бросается к нему. Камера снимает их издалека. Их голосов не слышно. Аджамила оборачивается, видит бегущего к нему сына. Останавливается. Нарайана ему что-то говорит. Аджамила спрашивает. Нарайана отвечает. Аджамила опять спрашивает. Нарайана кивает головой. Аджамила также кивает головой. Нарайана оборачивается к городу, кланяется в его сторону. Смотрит на отца, тот одобрительно кивает. Они поворачиваются и уходят вместе. На экране появляется текст: Остаток своей жизни Аджамила жил в Харидваре на берегу священной реки Ганги. Там он преданно поклонялся Господу Нарайане, искренне раскаиваясь в совершенных грехах. Неустанно служа Господу, он достиг совершенства духовной жизни и стал достойным вернуться в царство Господа Нарайаны. Вишнудуты, слуги Господа, которые когда-то спасли его от пут посланцев Ямараджи, вновь пришли к Аджамиле, но на этот раз он, обретший свой истинный духовный облик, взошёл на их воздушный корабль и вместе с ними вернулся в нетленный духовный мир Господа. Нарайана же, сын Аджамилы, все эти годы вместе с отцом также со всей искренностью служил Господу. После смерти отца он совершил подобающие обряды, после чего принял отречение от мира и стал проповедником славы Господа. Он прожил долгую и праведную жизнь, у него было много учеников и последователей. И в момент смерти он, также как и его отец, увидел посланцев Господа Нарайаны, которые вместе с ним отправились в духовное царство Господа.
Приветствие
Без пяти семь. Начинают собираться. Заходят, позёвывают, кладут коврики на свои привычные места, встают и ждут. Кто-то смеётся, кто-то громко пересказывает приснившийся только что сон. Кто-то пытается за пять минут дочитать последние два круга. Кто-то достаёт из кармана халаву, оставшуюся с воскресенья, и украдкой кидает её в рот. Не прикасаясь к губам. У него ничего не получается. Халава падает на пол, чем сразу же привлекает товарища, тот с готовностью протягивает левую руку, а правой указывает на свой открытый рот с измученным без сладкого вкуса языком. Жуют вдвоём, умиротворённо, улыбаясь. Кто-то, бубня себе под нос, читает книгу. Матаджи в своём дальнем уголке сбились в стайку и обсуждают, почему брахмачари практически никогда не гладят свои дхоти, и к тому же так невнимательны к цвету и состоянию своих носков. В общем, всё, как обычно... Интересно, вспомнят про магнитофон или нет? Иногда вспоминают, а иногда, забывают, и когда нужно включить музыку, начинают суматошно искать кассету. И чаще всего не находят. Потому что, как потом окажется, кто-то отослал её своей бабушке. Однако сегодня про кассету вспомнили и благополучно извлекли из чьей-то тумбочки. Подготовили магнитофон, перемотали плёнку. Стоят. Ждут... Прошло три минуты. Ничего не происходит. У кого-то появляется надежда дочитать последних три круга. Набирает скорость. Остальные ждут... Покашливают. Ещё три минуты. Всё по-прежнему. Начинают волноваться. Ещё две минуты. Пуджари всё не идет. Оказывается, за пять минут до начала он вдруг почувствовал, что ему срочно нужно совершить омовение, и сейчас он, трясущимися от спешки руками, пытается одеться и нанести тилаку. Все напряжённо его ждут. Ещё три минуты. Кто-то начинает надеяться, что на этом утренняя программа закончилась. И сейчас будет прасад. Волнение усиливается. «Запоем что ли?», - вдруг неожиданно предлагает кто-то. Запевают. Нестройно поют несколько минут, пока, наконец, не вбегает мокрый пуджари. Все с облегчением вздыхают. Ещё бы. Уже пятнадцать минут восьмого. Он стремительно вбегает, разворачивается и так же стремительно убегает. Оказывается, забыл поднос с предметами для предложения. Проходит ещё три минуты. Все уже заметно повеселели. Кто-то читает мантру со всё нарастающей скоростью, переходя на визг и пытаясь выжать из оставшегося времени ещё пару кругов. Вдруг опять вбегает уже наполовину обсохший пуджари, на этот раз с подносом. Он спотыкается, цепляясь, краем чадара за дверь. Однако успевает поймать падающий цветок. Громко ставит поднос, и в полуприсяде судорожно пытается схватиться за раковину и за веревку колокола. Одновременно дотянуться у него никак не получается, и он не может сообразить, что же делать. Беспомощно машет руками в разные стороны, пока, наконец, кто-то не вкладывает ему веревку в дрожащую руку. Он сильно дёргает за неё. Колокол звонит пять раз подряд. Затем он облизывается и прикладывает выскальзывающую раковину к губам. Протрубить не удаётся. Звука нет. Он жалобно смотрит на Меня и просит помочь. Ах, какая искренняя преданность в его голосе. Какое внимание и чистота. Я просто не могу не прийти на помощь. Пожалуйста! Труби! Раковина начинает петь низким протяжным голосом. Все радуются и громко зовут Меня по имени. Я тоже рад и с нетерпением жду, когда откроется занавес. Красиво протрубил три раза. Поставил раковину на место, глубоко вздохнул и, счастливый, попытался отдёрнуть ткань. С первого раза занавес не открылся. Скрепки, на которых он висит, сцепились друг с другом, не давая шторам разойтись. Я уже чувствую легкое волнение. Через мгновение я увижу лица Своих преданных, услышу слова их любви ко Мне. Их искренние и горячие молитвы. Наши взоры встретятся, и мы не захотим отрывать глаз друг от друга. Сейчас. Сейчас Я увижу вас, друзья мои! Как же Я счастлив, что у Меня есть такие искренние и верные друзья. Как же Я вас люблю... Наконец занавес открывается. И... Но где же вы?... Я никого не вижу... ...Все лежат на полу. Упали на пол, как палки, даже не посмотрев на Меня. Лежат и бубнят… Ну ничего страшного. Сейчас встанут, и мы пообщаемся. Начинают подниматься и настраиваются на серьезный лад. А один никак не встает. И ничего не бубнит. Я даже не слышу его мыслей. Просто молча лежит... Так и есть. Уснул, бедолага. Даже руку под голову положил. Я его прекрасно понимаю: вчера поздно лёг, сегодня рано встал. Посетил вчера нама-хатту. У грихастх, да и случайно остался посмотреть немного телевизор. Новости всякие, новинки Голливуда... В целях проповеди, разумеется. Чтобы знать, что такое майя. Затянулось, правда, за полночь. Однако приятным сюрпризом было то, что, оказывается, Голливуд сейчас снимает фильмы сплошь с почти духовным содержанием. Особенно фантастику и комедии. Он совершенно уверен, все четыре художественных и десяток мультипликационных фильмов, которые успел вчера посмотреть, были, так сказать... Ну, в общем, почти про Меня... Вот только в Храм ему пришлось возвращаться пешком. Не ночевать же под одной крышей с семейными людьми! Шафран этого не позволяет. Да и запасной гамчи с собой не оказалось. В общем, в брахмачари-ашрам влезал через окно, по водосточной трубе. Потому что дверь уже была закрыта изнутри. Пока лез, порвал дхоти. Но сильно не расстроился. Не к лицу отречённому человеку сокрушаться о каких-то материальных ценностях. А он сегодня как раз лекцию читает. Но к ней не готовился: во-первых не успел, а во-вторых, после хорошего фильма он к лекции обычно не готовится. Хороший фильм всегда дает ему глубокие духовные реализации, которыми можно поделиться с младшими. Наверняка, сегодня он что-то расскажет из вчерашнего кино. Если проснется к тому времени. Спит, он, по-моему, довольно крепко. Сразу заснул, как только прилег. Не просыпается. Все окружили его и смотрят на него. Не знают, как поступить. Старший всё-таки. Шнур на плече. Кто-то, как бы невзначай, задевает его ногой. Не помогло. Продолжает спать. На Меня никто не смотрит, и, по-моему, не собирается. Собрались вокруг спящего, шепчутся. Матаджи пытаются не обращать внимания, хотя с любопытством вытягивают шеи и смиренно хихикают. Неожиданно спящий просыпается от начавшей вдруг играть музыки, подскакивает и с серьёзным видом устремляет свой взгляд на Меня. Все вздрагивают, с облегчением отходят от него, и поворачиваются ко Мне. Приветствие началось. Наконец-то, дорогие мои вайшнавы, Я вижу ваши светлые глаза и чистые улыбки. Смогу насладиться словами вашей любви. Каждый из вас по-своему прекрасен и удивителен. Каждый из вас совершенно по-особому любит Меня и молится Мне. Каждый из вас неповторим, и каждого из вас Я люблю всем сердцем. Там, дома, есть всё, что угодно. Но только нет вас, дорогие Мои. И приходя сюда, Я вновь встречаюсь с вами всеми, и испытываю чувство совершенно неповторимого счастья и любви, которую вы Мне дарите. Вас нет со Мной дома, и со Мной нет вашей любви. Я прихожу именно за ней – за вашей любовью и вашим обществом. Но вы, к Моему сожалению, не всегда понимаете это. Каждый из вас удивительно чист и прекрасен, каждый из вас по-своему совершенен, но беда в том, что вы даже не подозреваете кем вы являетесь. Если бы Я хотя б на минуту открыл любому из вас ваше истинное положение, ваше вечное место рядом со Мной, то вы никогда бы не стали обращаться ко Мне с теми по-детски наивными просьбами, которые сейчас слетают с ваших уст. До тех пор пока вы будете путать истинные вещи с ложными, вы, даже обращаясь ко Мне, не сможете достичь совершенства. Однако сейчас ваше совершенство в том, что вы хотя бы просто обращаетесь ко Мне. И Я слишком вас люблю, чтобы позволить вам делать глупости, дети Мои. Дружок, скажи, ну почему ты думаешь, что будешь счастлив, когда откроешь свой семейный бизнес? Почему ты думаешь, что тебя ждёт чудная идиллия в своей квартирке? Ты мечтаешь о смиренной и мудрой жене, с которой ты будешь жить душа в душу всю жизнь, и которая будет тебе верным помощником и другом, не имеющим никаких материальных желаний. Ты мечтаешь о послушных детках, для которых не существует никаких законов кроме Моего и твоего. Ты приходишь ко Мне каждый день и требуешь от Меня всего этого, подробно объясняя и обосновывая. Ты знаешь, очень скоро Я позволю тебе встретиться с твоей будущей женой. А вместе с ней и со всем остальным, что тебе положено получить. И пройдет совсем немного времени, когда ты снова будешь также обращаться ко Мне, но уже с другими просьбами, и твои аргументы будут обосновывать совершенно другие желания. Ну а ты? Почему ты так просишь Меня позволить тебе уехать в другую страну? Только не рассказывай, что там мы будем ближе, а ты станешь святым. Я уже в твоём сердце, зачем тебе ехать куда-то? Ты тратишь столько сил, а на меня времени почти не остаётся. А ты, Мой хороший, зачем тебе способности экстрасенса? Зачем тебе уметь летать и ходить по воде? Если бы ты умел это, то в тот же день улетел бы из Храма, чтобы где-нибудь стать новым Мессией. Зачем тебе слава? Зачем тебе известность и власть? Тебе всё равно не затмить Моей славы и силы. Ты станешь великим по-настоящему, только когда вернёшься ко Мне. Чтобы быть Моим другом и спутником. Друзья Мои, всё, что от вас требуется – это просто позвать Меня в свою жизнь. Я вас очень хорошо слышу. Просто позовите, и Я тотчас дам о Себе знать. Многие из вас вспоминают обо Мне только раз в день, когда открываются шторы алтаря. И даже сейчас, когда мы смотрим друг на друга, вы умудряетесь засыпать. Проснитесь! Проснитесь! Я здесь! Я смотрю на вас! Я вижу вас!… Я люблю вас! А вы спите с открытыми глазами. Хотя ваши взоры обращены ко Мне, ваши умы очень далеко. Всё, чего Я жду от вас – это вашего желания быть со Мной!… Подносит раковину к губам. Она красиво поёт низким и протяжным голосом. Музыка обрывается. Все предлагают Мне свои поклоны. Спасибо, мои дорогие преданные. Я буду помнить о каждом из вас целый день, а завтра мы увидимся снова. И даже если вы забудете обо Мне, завтра, придя сюда, вы опять вспомните. И Я надеюсь, что однажды настанет день, когда вы не забудете обо Мне никогда…
Скоро рассвет…
Стрекозы не прилетят, пока солнце ещё не встало, и пока ночной холод всё ещё пронизывает здесь каждый уголок. Поэтому я в безопасности. Можно полной грудью вдохнуть холодного воздуха и полюбоваться беспристрастной Луной. Стрекозы боятся Луны. Потому что Луна несёт холод. А они боятся холода. Это единственное, чего они боятся. Но они очень любят солнце. И свежую кровь. Каждая ночь в горах страшно холодна. А каждый день ужасно жарок. И ничего нельзя поделать. Ничего. Поэтому мы просто терпим. Мы просто терпим стрекоз, мы терпим этот страшный зной и этот холодный колючий ветер. Гуруджи говорит, что уже ничего не изменишь. Уже слишком поздно. И всё, что нам остаётся – это просто терпеть и ждать. Терпеть всё, что нас окружает, и ждать, когда придёт Он. Хотя никто не знает точно, когда Он должен прийти, может быть через год, а может, через десять. Гуруджи говорит, что мы давно потеряли счет годам и векам, и потому нам приходится просто ждать Его, не зная точной даты Его прихода. И потому мы просто ждём и терпим. И молимся. Мы продолжаем молимся Ему. А что нам еще делать? Если бы я не молился, то не знаю, смог ли бы я вообще жить. Только молитва и Его голос, голос Того, кого мы ждем, голос Того, кто должен скоро прийти, поддерживает меня и всех остальных. Гуруджи говорит, что молитва - это наша единственная надежда. И наша единственная опора. Молитва – это наша единственная и реальная связь с Ним – источником жизни. Если бы мы не были связаны с Ним, то давно бы уже все погибли. Ведь нас постоянно ищут. И за нашу поимку назначена награда. За любую информацию о нас царь обещал дать пищи и одежды. Хотя он всё равно не даст. Он, скорее, убьёт претендента на награду, даже если тот и поможет ему поймать нас. Царь никого не награждает. Он просто делает, что считает нужным. Но он страстно мечтает обнаружить нас. Простые люди также хотят найти нас, но они ищут в нас защиты и спасения. Они готовы на всё, только чтобы не жить в этом городе. Потому что в городе невозможно жить, если ты не солдат или не советник царя. Люди прячутся друг от друга, они боятся всех, они боятся друг друга, они боятся крыс и летающих насекомых, которые охотятся на людей, они боятся даже собственных родственников. Потому что голод и страх – это главные чувства людей. Прав тот, чей нож длиннее, и кто мускулистее своего противника. И поэтому главный закон там – убей первым. Иначе убьют тебя. Люди боятся всего этого и хотят уйти из города. Но царь их не пускает. Он хочет, чтобы люди были в городе. Ему нравится смотреть, как они в ужасе шныряют по развалинам в поисках еды. Ему нравится смотреть, как стаи крыс и стрекоз нападают на прохожих. Ужас людей – это главное наслаждение царя. И он страстно мечтает найти нас. Чтобы посмотреть как мы, осмелившиеся не подчиниться ему, будем также убегать, спасая свою жизнь. Царь боится нас, он боится того, что мы можем молиться. И он знает, кого мы ждём. Царь приходит в ярость при одном упоминании имени того, кого мы ждём. Потому что он боится Его. Он также боится и нас. Поэтому он мечтает нас найти. Чтобы убить. А вместе с нами убить и свой страх. Он знает, что мы продолжаем жить, и что мы готовы принимать к себе людей, которые смогли убежать из города. Царь знает, что мы учим их молиться, и что, молясь, люди становятся сильными. Но таких очень немного: даже если кто-то и сможет убежать из города, ему будет очень трудно найти нас. Потому что мы прячемся. Мы прячемся глубоко в горах, куда солдаты не решаются идти. И только самые отчаявшиеся рискуют идти к нам. Но из них доходят единицы. Потому что лишь единицы могут пережить страшный холод ночью и испепеляющее солнце днём, лишь единицы могут обеспечить себя пищей и водой, чтобы суметь пройти по горам. Лишь единицы могут перехитрить охотящихся насекомых, готовых пожрать любую добычу. И поэтому редко кто приходит к нам. Но даже из тех, кто приходит, мало, кто способен остаться. Потому что люди не хотят делать то, что делаем мы. Людям трудно постоянно молиться. Люди приходят к нам, и, почувствовав себя в безопасности, ничего не хотят делать. Они не хотят молиться. А ведь это единственное спасение в нашем положении. Гуруджи говорит, что мы всё ещё не отчаялись и не погибли лишь потому, что мы продолжаем молиться Ему. И каждый, кто приходит к нам, должен учиться этому, но не каждый этого хочет. Большинство хотят лишь безопасности и пищи. И тот, кто не может просто молиться изо дня в день, уходит, лишённый последней надежды. Уходит и погибает. Тот, кто не может просто молиться, и покидает нас, обычно погибает в горах, с болью отчаяния в сердце. Но тот, кто остаётся, научившись слышать Его голос, остаётся здесь навсегда. Я сам когда-то пришел сюда. Меня привел старик, который умер на следующий день после того, как мы добрались сюда. Всю свою жизнь он мечтал уйти из города и стать одним из тех, кто свободен. И, вот, исполнив свою мечту, он умер с улыбкой на иссохших устах. Но он привёл сюда меня. И здесь меня научили молиться. Я долго учился этому, потому что память о городе, о его крысах и о царе огнём жгла моё сердце. Но мне сказали, что если я буду молиться, то смогу услышать Его голос, и если я услышу Его голос, то все печали и боль сразу уйдут. Я пытался молиться. Я долго мучился. И у меня ничего не получалось. Но однажды я вдруг услышал, как Он сказал мне: «Я рядом. Не бойся ничего. Скоро ты увидишь Меня!» С тех пор мне стало очень хорошо. С тех пор я с лёгкостью смотрю на жизнь, и жду, когда же я смогу увидеть Его. Я очень сильно хочу увидеть Его. И я увижу Его! Говорят, что Он будет ехать на белом коне, и там, где Он будет проходить, будут распускаться цветы. А пока наша жизнь проходит в ежедневных трудах и молитвах. Каждый день мы собираем росу, которая образуется ночью. Роса – это наш единственный источник влаги. Когда-то в этих местах били ключи, и наши предшественники пользовались ими. Но однажды что-то произошло с движением планеты, и неожиданно все колодцы и ключи пересохли. Но мы научились собирать ночную росу и пользоваться ею. Мы научились выращивать кое-какие растения, которые употребляем в пищу. Хотя по земле сейчас растут только ядовитые колючки, всё же мы умудряемся выращивать кое-что полезное. Гуруджи говорит, что всю нашу пищу нужно сначала предлагать Ему, и что Он принимает только растительную пищу. Хотя это очень трудно, всё же каким-то образом мы растим зелень и предлагаем её на алтаре. В городе все едят плоть. Но Гуруджи говорит, что мы не должны есть плоть. Если мы будем делать это, то мы станем такими же, как и все. И тогда уж точно, никогда не увидим Его. Поэтому, хотя мы почти всегда голодаем, мы продолжаем делать то, что должны, и мы по-прежнему просто терпим и ждём. А что ещё нам остается? Гуруджи говорит, что когда-то на Земле всё было не так. Когда, давным-давно, все жители Земли поклонялись и молились Всевышнему Господу. И все были очень счастливы. По всей планете были города, в которых все были свободны и умиротворены. Не было ни крыс, ни стрекоз. Не было этой страшной жары и жуткого холода. Вся планета была похожа на цветущий сад, и повсюду были Храмы, на алтарях которых предлагалась прекрасная сытная пища. Повсюду люди воспевали Святое Имя и не ведали никаких тревог. И все думали только о том, как служить друг другу и как лучше молиться Богу. Но всё же люди знали, что это продлится не вечно. Они знали, что настанет тот день, когда придёт другая эпоха. Придёт эпоха разрушения и страха. И люди готовились к ней. В самом конце Золотого Века, когда преданных становилось всё меньше и меньше, они стали готовиться к самому худшему. Они подготавливали условия для жизни, собирали необходимые инструменты, книги, продукты. Строили подземные Храмы, в которых уцелевшие преданные могли бы поклоняться и молиться Богу. Но с течением времени даже это было потеряно и разрушено. Со временем цари-демоны, которые постепенно завоевывали власть, стали разрушать Храмы, они сжигали книги и преследовали преданных. И вскоре таких как мы почти не осталось. Вскоре остались лишь горстки выживших, подобных нам, которые цепляются за жизнь и способны оставаться людьми благодаря одной лишь молитве. По всей Земле осталось всего несколько групп преданных. И все они прячутся далеко в горах и почти не имеют сообщений между собой. Редко-редко мы получаем какие-либо вести друг о друге. В основном мы живём автономно, занимаясь поддержанием себя и постоянной молитвой. Но я точно знаю, что все уцелевшие преданные продолжают ждать и надеяться на приход Господа. И это ожидание вселяет в нас веру и силу. Так, уже начинает светать. Скоро воздух наполнится шумом крыльев стрекоз. Они прилетают сюда каждый день, мечтая поймать кого-нибудь из нас. Но наш Господь защищает нас и от них. Он защищает нас на каждом шагу. Потому что Он постоянно с нами. Он ведёт нас и говорит с нами. И я часто слышу Его голос. Его родной и близкий голос. Он говорит, что Он скоро придёт. И я жду Его. Я верю Ему. Потому что, если бы не Он, я бы давно уже погиб. Я жду Тебя, Господь. Пожалуйста, приди. Позволь мне увидеть Тебя. Позволь мне вдохнуть аромат цветов, которые будут распускаться вслед за Тобой. И позволь мне вновь услышать Твой голос. Твой родной и близкий голос. Я жду Тебя, мой Господь. Я жду Тебя, мой Господь Калки…
Пролог
Ах, если бы в нашем мире Не пряталась в тучи луна, Не облетали вишни! Тогда б я спокойно жил, Без вечной этой тревоги. Сайге Пролог …Первое, что он мог вспомнить из своей жизни, была темнота и ожидание. Темнота была тёплой и уютной. В темноте он видел яркую искру. Искра была совсем рядом, и она была умопомрачительно бездонна. Она была близкой, но почему-то такой недосягаемой, что хотелось плакать. И ещё была молитва. Как попытка успокоить тревогу, что подтачивала казавшийся незыблемым уют. Это была молитва-обещание. Молитва в предвосхищении грядущих событий. Молитва-монолог. Молитва, в которой он убеждал Бога, в том, что больше не повторит ошибок прошлого, и в которой он просил Его о ещё одном шансе. Он удивлялся сам себе: как раньше он мог не замечать очевидного? Как он мог поступать так опрометчиво и глупо? Как мог игнорировать элементарные законы жизни? Ведь каждая его мысль, слово и поступок принесли свой результат. Но было уже поздно. И он просил о ещё одном шансе, и молился не забыть эту молитву. Он знал, что у него появится множество возможностей забыть её. И он просил Бога о помощи. * …Потом пришёл шок. Неумолимая сила рывками выгоняет его наружу. Стало больно и страшно. И невозможно остановить это. Его сжимает, его скручивает, его выбрасывает из привычной теплой и уютной темноты. И та бесконечно глубокая искра теряется в калейдоскопе страха и боли. На него обрушиваются свет, шум, холод. Но чуть позже приходит облегчение. Его больше не крутит. Непреодолимая жуткая сила оставила его в покое. Ему стало вольно. Стало хорошо. Руки и ноги чувствуют свободу. Холод сменяется теплом. К свету он постепенно привыкает. Появляются абсолютно новые образы и звуки. Запахи… прикосновения. Какие это чудные прикосновения! Тёплые мамины руки. Её восхитительный запах. Она дарит такой сладкий вкус! Этот сладкий вкус приносит сытость и негу. А прежний тёмный уют забывается. Жизнь приносит каждый день что-то новое и удивительное. Но иногда становящийся привычным мир вдруг покрывается зыбью и начинает исчезать. Он вдруг начинает видеть себя прежними глазами. Он вспоминает всё, что было. Свою молитву. Свою необъяснимую тревогу. Свое ожидание. Свою тоску по чему-то неуловимо важному. Он пытается сообразить, пытается сориентироваться… но в какой-то момент нежный мамин голос возвращает его назад. Её ласковые руки снимают с него наваждение. Её колыбельные так прекрасны, их зов невозможно преодолеть. Зыбь исчезает. Мир становится реальным и ощутимым. И новая роль вновь обретает новую реальность, а туманные воспоминания прошлого растворяются и исчезают, словно круги на воде. Он с готовностью возвращается в привычный мирок покоя, теплоты и сладкой сытости. И он всё больше убеждается, что не может пренебречь любовью тех, кто рядом с ним. Тех, кто так нежно заботится о нём. Разве он может предать их? Разве их любовь не самое высшее, что у него есть? Он послушно идет за маминым голосом… и больше не желает ничего. * Он не понимает ни слова из того, что говорят люди вокруг. Он прекрасно понимает интонацию говорящего, но смысл самих слов ускользает. Для него все явления и события, происходящие вокруг, имеют свои собственные названия. Он удивляется новым незнакомым звукам, и странному непривычному языку, к которому приходится волей-неволей привыкать. …Он ещё не может ходить, но уже хорошо различает людей, которые всегда рядом с ним. Он знает, что стоит немного повысить голос, и все его желания с готовностью исполняются. Это приносит ему удовлетворение… но вместе с ним и чувство какой-то неловкости. Ведь своим криком он заставляет любимых людей волноваться. Но он не обращает внимания на возникающую неловкость. Ему важнее не чувствовать голод и знать, что его не оставляют без внимания… он привыкает требовать любовь… Однажды мама не смогла дать привычной сладости. Она куда-то убегает. Она кладёт его на руки своей маме. Мамина мама пахнет похоже. Но не так же. Не так сладко и уютно как мама, не так свежо. И он начинает кричать. Он вырывается и извивается. Он требует сладости, но мамина мама не может её дать. Она качает его, но он лишь кричит и вырывается, и оттого её отчаяние только усиливается. Вдруг… он видит себя со стороны, и с удивлением осознает, насколько он уродлив в своем крике. Он видит себя и удивляется. А затем слышит голос. Голос звучит внутри него. Голос говорит: «Зачем ты так поступаешь? Ты разумный человек. Как ты можешь себя так недостойно ввести? Прекрати». Он поражается этому голосу. Поражается тому, что этот голос прекрасно знаком ему. Этот голос является частью его самого. И он прекрасно понимает всё, что тот говорит… соглашается с ним… Становится стыдно. Он замолкает и засыпает. Впервые в жизни, не получив того, что хочет, он просто спокойно засыпает. Мамина мама пожимает плечами и лишь устало вздыхает… * …как много солнца! Как радостно бежать впереди мамы босиком, поминутно оглядываться и видеть её сияющие глаза. Как она улыбается, видя его неловкие шаги! Какое красивое солнце! Как сияет мир!... Как поёт! * Он смотрит на людей снизу вверх. Все взрослые, которые там, высоко наверху, неизменно добры к нему. Всегда улыбаются. Они смотрят сверху вниз и что-то ласково говорят. Иногда ему даже удивительно, почему они так радуются незнакомому ребенку. Они дарят ему яблоки и говорят что-то маме с папой. Те, довольные, кивают головами и тоже улыбаются. * …дожди покрыли ярко-зеленый луг слоем воды почти до колена. Вода такая теплая! Она спрятала мягкую траву, и нет конца и края этому манящему морю. Он плюхается в воду животом, отталкивается руками и катится по теплой воде, чувствуя, как трава щекочет живот. Брызги! Блаженство! Солнце! Живот весь исцарапан. Мама с папой стоят и наблюдают. На их лицах сияют улыбки. Мама босиком, белое платье до колен. Папа без рубашки. Его штаны подкатаны. Он тоже босиком. Они держатся за руки. Они самые красивые люди на свете… Только почему они не хотят так же? Животом по воде? Разве им не хочется такого веселья? … * …пришел друг в гости. Говорит, что нужно идти за коровой. Чтобы домой отвести. Отправляются в путь. Друг ведёт к пруду. Вокруг пруда высокая насыпь. Почему корова именно там? Неважно. Поднимаются на насыпь. Блестит вода на солнце. Коровы не видно. Прохожие с удивлением оглядываются… мамин окрик. В её руке хворостина… Мама ругается… А ну немедленно домой!... Ох как больно бежать босиком по мощеной дороге. Но останавливаться нельзя. Хворостина в маминой руке не дает остановиться. Прохожие улыбаются. Неважно. Слезы по щеке грязной ладошкой. Обиды нет. Только больно босым ногам. Почему мама улыбается и тоже вытирает слезы? * …Вверх! Вниз! Вверх! Качели со свистом рассекают воздух и обрушиваются вниз. Как красиво катается большой мальчик. Как ему, наверное, весело. Хочется также. Надо подойти поближе. И ещё поближе. Ух! Вот это да! Ещё шажок… И вдруг мир взрывается белыми птицами. А потом небо становится черным. Небо, перестань кружиться! Что с головой? Не держится. Нет сил плакать. Руки без сил… Почему так больно? Что такое горячее течет по лицу? Откуда столько красной краски? Черное небо съедает мир. Темнота… * …«папа, почему у тебя такие черные руки?» «Видишь, сынок, руль у комбайна черный. Я руль крутил, и руки стали чёрные» «А можно мне тоже покрутить?» «Давай, только держись крепче» «Я хочу долго поработать. Ты мне разрешишь?» «Разрешу, работай, пока не устанешь. Пшеницы много выросло» * Ему снятся поезда. Бесконечно длинные. Бесконечно бесконечные. Он стоит с мамой и папой и смотрит на поезда. А бесконечные вагоны мчатся, мчатся, мчатся… На утро он с мамой и папой едет в пыльном автобусе. Много чемоданов и сумок. Приехали к настоящим поездам. Пахнет дорогой. Едут целую неделю. Приехали в новый дом. Маленькая комната, высокие потолки. Старые стены. Из крана вода вылетает с шумом и брызгами. В туалет надо идти по коридору. В самый конец. Спать постелили в чемодане. Придётся, пока кроватки нет. Это ничего. Главное – мама и папа рядом. * Он с родителями в каком-то людном месте. Люди снуют туда-сюда. Его взгляд останавливается на чужом дяде. Дядя кому-то что-то рассказывает и не замечает никого вокруг. Ему почему-то хочется смотреть на незнакомого дядю, как будто что-то притягивает взгляд. Он не может понять, что именно. Потом понимает. Из спины дяди тянется серебряная нитка. Дядя двигается, и нитка легко удлиняется. Она с легкостью растягивается. Он смотрит на нитку… на людей вокруг… оказывается, такие нитки есть у всех. Они куда-то тянутся, только он не знает, куда. Но знает, что их невозможно порвать. Они бесконечны, они податливы. У него тоже есть такая… * …«мама, ты её ножом… разве курице не больно?» «Нет, конечно, она же мертвая» «А это как?» «Ну, она умерла. И ничего не чувствует» «Точно?» «Ну конечно, глупенький. Смотри, она не шевелится. Она мертвая. Видишь?» «Вижу. А почему мертвая?» «Ну, жила… а потом умерла… чтобы ее съели…» «…мертвая, это что?» «жила, значит, жила… а потом умерла… не понимаешь?» «нет, мама» « мертвая - это… ладно… потом поймешь, когда вырастешь» * «…что с папой? Почему мама так испугана? Почему прижимает меня к себе? Он не такой, как всегда. От него чем-то пахнет. Так плохо пахнет. Почему он кричит на маму? Она прижимает меня ещё крепче. Она закрывается мной. Папа хочет её ударить. Но не может, потому что я на коленях у мамы. Она дрожит… почему? Почему он такой? Разве это мой папа? …мамочка…я плачу вместе с тобой… но мне не страшно… я его не боюсь… я плачу, когда ты плачешь… папа, что ты делаешь?! Не бей её!!! Кусаю за плечо… так сильно… но он не замечает… она забилась под кровать… разбитое стекло… чужие люди… мама в крови… она не плачет… я тоже… но нам так плохо… мы уходим… только заберу свой единственный танк…» * …папа принёс апельсин. Не хочу. Мама не хочет с ним говорить. Я как мама. Папа смотрит в пол. Отправляют меня гулять. Не гуляется… Сижу и смотрю на муравьев… Темнеет, пора домой… Странно улыбаются... Завтра мы с мамой возвращаемся домой. * …В руках пластмассовая лопата. Но он всем говорит, что это автомат. Разве не видите? Здесь приклад, здесь дуло, а пули невидимые. Он стоит на посту. Он охраняет ворота. Ничего, что холодно. Ничего. Солдат умеет терпеть… ничего, что руки не слушаются… но становится всё холоднее и холоднее… ой, как мерзнут ноги. Плачет. Скорее домой… Мама! Мама кивает головой: да, да, конечно, это твой автомат. Да, охранял, умница. Солдат! Давай скорее ножки. Разотру. Не плачь. Не плачь, мой малыш. * …В бабушкином доме в уголке за белыми вышитыми шторками висят три картины. На них какие-то люди. С бородами и белыми кругами вокруг головы. Почему на них хочется смотреть, не отрывая глаз? Бабушка улыбается, когда внук смотрит на них. А мама втягивает голову в плечи: «Никому не говори про эти картины». «Почему?» «Нельзя» «А кто это?» «Давным-давно, был такой человек… он всех спас. Он был великий». И бабушка произносит имя. Странное оно, запомнить невозможно. Но слушать про этого человека так приятно. Становится хорошо… спокойно… мир расширяется… в груди начинает щекотать… хочется думать, кто же эти люди на картинах, кто этот человек с таким странным именем. Они часть чего-то большего, неуловимого… и такого знакомого. Они несут свет… Когда бабушка уходит из дома, она всегда прощается с людьми на этих картинах, она просит у них защиты и помощи, шепчет и водит руками. Даже когда идёт в магазин за хлебом… * Его иногда накрывает неожиданное счастье. Счастье от осознания, что всё будет просто великолепно. В эти минуты он буквально взлетает, грудь распирает от восторга, руки взмывают вверх. Это чувство приходит ниоткуда. Даже когда в школе проблемы, налетающее счастье, уносит их прочь. Весь мир становится сияющим и поющим. Всё просто замечательно, а в конце ждёт удивительный мир. Правда, потом ощущение счастья сменяется привычным восприятием. Привычным миром, привычной логикой и обычными чувствами. Но память о том чувстве остаётся… * Взрослые улыбаются всё реже. Иногда даже говорят с ним очень грубо. Ему не понятно почему, ведь он готов быть искренним другом. Он готов открыть сердце открытому сердцу. Он готов быть настоящим другом и хочет этого, но, похоже, не всем это нужно. Кто-то над этим смеётся, кто-то щурит глаза и не верит. А кто-то его не любит с самого начала. С самого первого слова самого первого разговора. Странный мир. Оказывается, дети тоже бывают злыми. В соседнем дворе есть мальчишка. Гусев. Он злой. Всегда готов стукнуть или что-то сказать злое. И он при первой же возможности делает это. Все знают про Гусева. * Бесконечные сияющие пейзажи. Прекрасные горы на фоне изумительного голубого неба. Внизу очаровывающая изумрудная зелень, свежая и сверкающая. Они летят над горами. Они смеются друг другу и наслаждаются каждым мгновением своего полета. Они – неисчислимые сверкающие капли, слитые воедино в бескрайнюю реку. Эта река без устали переливается живыми изгибами, и каждый её изгиб – это танец бесконечных сверкающих капель, одной из которых он является. Он не знает, куда они летят-плывут-танцуют, но ему не так это важно. Он просто наслаждается полетом, он радуется песне, которую поют те, кто рядом с ним. Он поёт её со всеми и буквально задыхается от переполняющих его чувств. Он счастлив от того, что жизнь – это удивительный захватывающий полёт, ведущий в бесконечность и дарящий такое острое счастье, от которого хочется петь и смеяться от радости. Неважно, что будет, и что было. Важно лишь это ощущение радости и бесконечности. * - Серега. - Чего? - Я сегодня утром проснулся и понял. - Что понял? - Я никогда не умру! Почему люди говорят про смерть? Её же нет! Мы с тобой бессмертные! - Я знаю! Я тоже это чувствую. - Это ведь просто класс! - Да, класс!.. только слушай: я вчера со стройки карбида притащил. Надо срочно взорвать. - Вау! Карбида! А много? - Целый кулёк. - Что ж ты раньше молчал? * Как сладко щемит сердце! Какими красками пылает мир! Одно упоминание этого имени заставляет сердце трепетать. Как прекрасно её имя! Внутри всё сжимается, накаляется, начинает пылать огнём, а потом взрывается безумным блаженством. Хочется царапать на стенах её имя. Хочется о ней говорить. Хочется беречь её образ как великую тайну. Хочется помнить её прекрасное лицо. Её голос. Она – совершенство. Разве есть что-то в мире, что может сравниться с её сиянием? * Всё дерево черёмухи усыпано чёрными ягодами. Самые сладкие – на самом верху. Залезть повыше. Выбрать ветку поудобней. Отправлять сладкие ягоды в рот. Смотреть на друга, который сидит на соседней ветке. Кидать в него косточки. Успеть увернуться самому. Прохожие поднимают головы и улыбаются. Через два часа язык и губы покрыты чёрной терпкостью. Пора домой обедать. Мама уже ждёт. Но есть совсем не хочется. * Люди так легко причиняют боль другим. И не задумываются. И не мучаются от этого. Ему трудно делать больно другим. Но он порой хочет научиться этому. Чтобы быть не хуже других. Но когда он делает больно другим, ему самому становится плохо. Ему кажется, что он неполноценен. Замкнутый круг: будешь слишком добрым, станешь посмешищем. Но стать жестоким тоже не получается, сопротивляется что-то внутри. Он не может понять, каким ему быть. Никто не говорит о том, каким нужно стать. И уж тем более никто не показывает пример. Учительница танцев заинтересована им лишь до тех пор, пока он приносит деньги за обучение. И не скрывает этого. Тренер в спортивной секции открыто смеётся над ним за его неловкость. Физрук в школе за пять лет так и не смог запомнить его имени. Среди мальчишек из группировки во дворе стало модным тонко насмехаться над ним. Родители почти всегда ругают. Друзьям не до размышления тонкостями моралей. Каким быть? Куда расти? Каким становиться? Он не знает. Он не может найти себя. Он не знает, кто он. Он пуст, у него ничего нет внутри. Он как сорная трава, которая растёт по случайным законам, и о которой особо никто не печётся. Он страдает от этого. И, похоже, никому до этого нет ни малейшего дела. Посмеяться над его ошибками – пожалуйста. Спровоцировать на глупость, а потом публично ткнуть носом – сплошь и рядом. Но чтобы научить жить и рассказать о настоящих законах жизни… Кто? И он закрывается, учится играть роли, примеряет маски, учится кусаться. Заполняет пустоту мечтами и книгами. Становится хитрее с миром. Боль заставляет его быть искушённее. А что? Ведь все такие. * Ему часто снится, что он летает. Летает сам по себе. Без крыльев и самолета. Просто отрывается от земли и взлетает. Но в каждом сне в какой-то момент силы покидают его. И он вынужден опускаться к земле. Но за ним гонятся. Его преследуют. А его силы на исходе. Он старается подняться. Старается взлететь вверх. Ох, как это тяжело. Преследователи видят его слабость и пытаются догнать. Вот-вот. Но он прилагает усилия… и просыпается. После таких снов ощущение досады. Что он сделал не так? Что он упустил? Что натворил? Почему не может лететь? * Ему нравится ходить на кладбище. Сначала было жутковато, потом привык. Среди ржавых оградок растёт много дикой малины. Её никто не собирает. Там можно спокойно посидеть в теньке. Никто не прогонит. Почему-то его туда тянет. Ему нравится смотреть на лица на памятниках, читать фамилии и даты. Ему нравится думать о том, как жили эти люди, после которых остались лишь покосившиеся памятники и выгоревшие фотографии. Кто-то был военным, кто-то шахтёром. У кого-то на могиле простой арматурный конус, у кого-то тяжёлый мраморный обелиск. Но все лежат рядом одинаковые. Мимолётность бесконечных жизней, после которых остались лишь зарастающие травой и малиной могилы, и, возможно, стареющие где-то потомки, завораживает его. Тишина и покой кладбища придаёт особый вкус обычной жизни. После кладбища ему думается по-другому. И это ему нравится. * В последнее время он часто дерётся. С одноклассниками и пацанами во дворе. Из-за каких-то глупых и неосторожных слов, из-за каких-то сомнительных ценностей, из-за чего-то совершенно, как окажется потом после драки, несерьёзного. Родители устали приходить в школу. Нос давно сломан. Синяки под глазами стали привычными. Он знает, что через неделю от синяка не останется и следа. Нужно просто подождать. Иногда встречаются особые пацаны, они безапелляционно требуют денег. У них ножи, и они не шутят. Они были в колониях для малолетних и гордо об этом говорят при первой встрече. Наглые такие пацаны, они обычно высматривают одинокую жертву, окружают, и вытряхивают карманы. С ними он драться боится. Чем чаще они встречаются, тем меньше у него желание драться. Хочется затаиться. А иногда хочется разорвать их на куски. Странно даже как-то: мир и война уживаются в одном сердце. И он порой не знает, что ему ближе. * Друзья позвали кататься на велосипедах. После дождя. С высокой сопки. Говорят, понравится. Что-то не хочется. Но долг дружбы сильнее. Забираются повыше. Мокрая трава насквозь пропитывает кеды, носки, штанины. Оседлать велосипед. И вниз! Вот это скорость! Нарастает. Еще больше. Все мелькает со страшной скоростью. Педали бешено крутятся и не слушаются мокрых ног. Скорость нарастает, становится просто безумной. Кочка. Удар. Земля и небо меняются местами. Он лежит в мокрой траве. Велосипед искорежен. Правая рука странно выгнута. Не слушается. И совсем не болит. Только как-то не по себе. Друзья прибежали. Раздосадованы, что не вышло покататься. А что с рукой? Нужно в больницу, тут недалеко. Идите домой, только велик отвезите. Рентген…. Ждать в кабинете результата… Перелом. Прибежали родители. Тяжело дышат, боятся спрашивать. Бинты и гипс на целый месяц. Жаль только, что во время летних каникул. Зато научился есть левой рукой. * У него странные воспоминания. Они точно старое кино. Откуда они берутся, он не знает. Они просто есть. Они просто всплывают нежданно-негаданно. Что с ними делать, он не знает. Периодически приходит одно, особенно яркое… Дождь. Глаза на уровне земли. Холодные капли влетают в землю, и разбиваются вверх мокрой грязью. Перед глазами стоят ноги, обутые в деревянные башмаки. Башмаки покрыты липкой глиной, на них видны трещины и следы зубила плотника. Ноги уходят в высоту, смотреть в которую нет ни сил, ни желания. А оттуда с высоты раздается надсадный раздраженный голос. Голос несёт гнев и усталость. И реагировать на голос не хочется никак. Хочется просто лежать. Смотреть на падающие капли. И чего-то ждать. Нет сил злиться. Нет сил обижаться. Нет сил ни на что. Даже нет сил, чтобы волочить эту затянувшуюся жизнь. А если бы силы и были, разве это что-то изменит? Ведь цепь слишком тяжела. Её ни за что не оторвать от будки. А оторвав, куда идти? Здесь его дом. Здесь его миска. Эти башмаки, этот дождь, эта мокрая грязь. Эта мокрая шерсть. Все это, и есть его дом. Его судьба. Его жизнь. И потому он просто смотрит на падающие капли, на грязные деревянные башмаки, слушает грубый голос. И лежит в своей будке. Без сил. Без желаний. Без обид… * Он привыкает к тому, что почти все люди, которых он встречает в жизни, становятся равнодушными к нему. А порой не просто равнодушны, а заведомо недоброжелательны. Или подозрительны. Или хитры и корыстны. Раньше, когда он был ещё ребенком, люди улыбались и обращали на него внимание. Сейчас злые или равнодушные лица встречаются всё чаще. Мир навязывает образ врага. Ему странно: зачем? Зачем создавать врагов? Неужели с ними проще жить? Конечно, у него есть близкие, родные, друзья. Рядом с ними он чувствует себя спокойно. Но оставшись со всем миром один на один, он ощущает полнейшее одиночество. Потому что равнодушие и есть одиночество. Странные вы, земляне. * Мартовский морской лёд. Весной он превращается в тонкие длинные кристаллики, всё ещё спаянные между собой. Такой лёд ломается бесшумно. Он просто рассыпается на тонкие иголки и уходит в тёмную воду. А в тёмной воде нерестится селёдка. Ранним морозным утром они ушли далеко от берега. Около трёх километров. Но весеннее солнце бодро греет, и к полудню чернеющий лёд начинает оседать. До берега идти долго. И останавливаться нельзя. Остановишься – начнёшь опускаться вместе со льдом. Нужно бежать. Они бегут, лёд с каждым шагом прогибается и пускает трещины. Лишь бы выдержал. Бегут на расстоянии друг от друга, чтобы льду было легче. Если уйдёшь вниз – никто не поможет. Мартовский лёд не позволит приблизиться. Только бежать. Не хочется обрадовать селёдку. * Как тянет дерзить! Нужно вывернуть наизнанку одежду и пойти гулять. Вывернул. Люди оборачиваются и улыбаются вслед. Ничего не понимают в великих личностях, глупые. Хочется говорить умности и колкости. Только попробуйте сказать что-нибудь против! Дерзости хватит на весь мир. * Настольная лампа. Стол. Вечер. Альбомные листы, карандаш. Рисовать. Рисовать. Музыка. Он постоянно слушает музыку и рисует. Единственный в городе музыкальный магазин продает пластинки по три и по три пятьдесят. Накопил на пластинку, - и в магазин. Пластинок в тумбочке возле кровати уже много. Тяжёлая кипа. Любимые. Деревянный музыкальный динамик в углу привычно хрипит. Как можно жить без музыки? * Обрезал рукава на темно-синем школьном пиджаке с алюминиевыми пуговицами. Со старых часов снял длинную цепь. Сложил вдвое, прицепил как аксельбант. Отрезал днище у большой жестяной консервной банки. Мамиными ножницами для шитья вырезал из жестянки многогранную звезду (за затупившиеся ножницы после получил доброго нагоняя), гвоздем и молотком выбил на звезде заветные три буквы: HMR. Прицепил звезду на спину. Нашел кучу булавок, клепок и лезвий. Обвесил весь пиджак. Впечатляюще выглядит. Стал ходить по улицам. Металлический звук раздаётся при каждом шаге. Бабушки очень удивляются. Он жалеет, что в маленьких городах нет неформалов, и ему приходится вносить великую субкультуру в невежественные массы одному. Друзья свои пиджаки резать не собирались. * Как можно жить без книг? Он читает всё, что попадает в руки. Библиотекари хорошо его знают, и не боятся оставлять одного надолго в читальном зале. «Илиада» и «Одиссея». «Тиль Уленшпигель» и «Гаргантюа и Пантагрюэль». «Граф Монте-Кристо» и «20 тысяч лье». «Водители фрегатов» и «Лорд Демон». «День триффидов» и «Хоббит». Пепел Клааса стучит в сердце. Восхитительные полеты с Неле. (За них мама упрятала Уленшпигеля подальше). Маленькие гусята в качестве... Циклоп и Цербер. Принц Корвин. Аббат Фариа. Капитан Немо. Одиссей. Сирены и воск в уши. Все они стали носителями жизни для него. Они складываются в мозаику мира, и он любуется ею. Он также любит фантастику. Парсеки. Двойные сверхновые. Параллельные вселенные. Андроиды. Искусственный интеллект. Он берёт в руки книгу, и внешний мир привычно исчезает. Возвращаться к нему не хочется. Мир книг роднее, он насыщенней и желанней. Нет ничего лучше вечерней лампы за любимым столом, книг, альбома, карандашей, музыки. * Но есть и друзья. Есть школа. А в ней девчонки. Кто они, эти девчонки? Они близко, но понять их совершенно невозможно. Они все такие разные, но в каждой из них есть что-то особенное, что заставляет ум работать в странном направлении. Соседка за партой стала такой привлекательной в последнее время. Хочется говорить с ней загадками. Хочется делать ей двусмысленные замечания, бросать особые взгляды, небрежно намекать… чтобы мучилась по ночам… так же, как мучается и он сам. Но утром она вновь свежа, как цветок… похоже, совсем не мучилась… жестокая… * С классом едут в поход. Лазают по скалам, купаются в море. На тёплых камнях греются змеи. Змеи его всегда привлекали. Захотел поймать одну. Убегает, верткая. Он неловко пытается её схватить. Она молниеносно клюет его в руку и уползает под свои тёплые камни. Он не знает, что делать. Смочить морской водой? Выдавить кровь? Пробует. Ничего не помогает. Рана чернеет и отекает на глазах. Через час рука распухает и становятся больше раза в три. Отекает и вторая. Локти не сгибаются. Колени становятся каменными. Он молча сидит на песке и смотрит, как беззаботно купаются одноклассники. Боль от разрывающихся клеток просто сводит с ума. Родителям все равно не скажет: что толку, ведь не поймут, только ругаться начнут. Они всегда сначала ругают, потом разбираются. Устал уже от их моралей. Родителям скажет, что нашел на берегу дохлую рыбу и нечаянно укололся. Приходят мысли о смерти. Но страха, к его удивлению, нет. Руки уже слишком распухли, чтобы пытаться уйти от неизбежного. Врач слишком далеко, и уже слишком поздно для противозмеиной сыворотки. Что же, смерть была частым гостем его мыслей, он привык к её безмолвному присутствию. Посмотрим… Дома тщательно всё скрывает. Говорит, что хочет лечь спать пораньше и уходит… засыпает в ожидании. На следующий день просыпается и понимает, что не умер. Утром уходит в школу. Вечером опять хочет увернуться от родителей и пойти спать пораньше. Но мама замечает черную опухоль на пальце, хватает за руку, откатывает рукав, видит отекшие руки… хватается за сердце и оседает… Но он не признаётся, рассказывает историю про дохлую рыбу. Родители тащат его в больницу и ругаются. Ругаются, скорее, за свой испуг… Только через несколько дней мама одноклассника рассказывает про змею. Родители ругаются опять и пуще прежнего. За второй испуг и за обман. И опять тащат в больницу. Он с улыбкой слушает, что уже слишком поздно, и что организм справился сам. Антитела выработаны, следующая змея будет не такой опасной. Все вздыхают с облегчением. Больше не ругаются. А смерть стала… ближе… что ли. * Гласность. Перестройка. Хлеб по талонам. Рок-н-ролл. Тяжелый рок. Ленинградский рок-клуб. Свердловский… Энергия. Мы вместе. Ночь. Я хочу быть с тобой. Последний герой. Электричество. Деревянные церкви. Человек в шляпе… Басовые ритмы. Дымные концерты. Пластинки. Напульсники. Грёзы… * Нужно выбирать институт. После школы подготовительные курсы. Электрички. Холодный зимний ветер с моря. Сопки. Вечерняя учёба. Домой на последней электричке. Крошащийся бутерброд всухомятку. Утром в школу. После обеда опять электричка. И так каждый день. Осень. Зима. Весна. Выпускные экзамены. Аттестат без троек. Хорошо и отлично. Родители рады. Гордятся. Впереди неизвестность, радость свободы, крылья надежды. Друзья также готовы к старту. Все возбуждены в предвкушении грядущих перемен. Скоро взлетим. Свобода, жди нас! * Выпускной вечер. Уже? Родители волнуются. Мама в лучшем платье. Отец в костюме. Неловкость. Одноклассницы как невесты, красивые и взволнованные. Речь директора. Слёзы учителей. Приходите, дорогие, в любое время… Аплодисменты. Ресторан. Столы. Музыка… Свобода. Взрослый. Взрослый. Как быстро пролетели десять лет… Не верится… Родители где-то там, с другими родителями. Нужно сесть с друзьями. Наливайте. Ух! Наливайте! Что это было? Перцовая? Чувствую только перец. Давай ещё! Мир сужается. Ещё! Стены качаются. Переворачиваются. Исчезают… приходит тьма… Из глубины… тяжёлой и тягучей… всплыть наверх. Бесконечный подъем наверх. В глазах песок. В голове молот. В сердце скрип. Сквозь туман голос мамы. Она расстроена. Ругает, но потом сострадательно улыбается… Ох, как же болит голова! И как стыдно. Но уже слишком поздно. Выпускной вечер один раз в жизни. Больше не повторить… * Солнце. Весна. Перрон. Через пять минут электричка. Люди нетерпеливо толкаются. Молодой паренёк. Чуть старше. Рюкзачок. Кепка. Лицо как будто светится. Неловко улыбается, показывает книги. Странные книги со странными названиями, но маме и ему понравились. Он просит её купить, и она покупает две. Подходит электричка. Едут домой. Дома обычные учебные хлопоты. Новые книги пока на полку. * Поступление в университет. Друзья тоже погружены в учебу. У них новые знакомые. Разговоры об учёбе и новых знакомых. Не до танцев. Надо идти работать. Надо успевать учиться. Надо успевать жить. * Книги, что продал паренёк, были странными. Абсолютно непонятны, но очень привлекательны. Пытается читать. Каждое слово даётся с большим трудом. Странные слова, обороты, новые понятия. Но что-то в них так знакомо. И настолько привычно, что сомнений нет с самого начала. В книгах как будто дом родной. Как будто находишь сам себя после долгой разлуки. * Летняя ночь. Гулять вдвоём и слушать стрекот кузнечиков. Её белокурые локоны освещены луной. В груди щекотно. Голова идёт кругом от запаха акации… от запаха её волос… от тепла её ладони… Набраться смелости и непослушным языком пригласить её домой… впервые… Она согласна… улыбается ему… он улыбается ей… Всё происходит как во сне. Как в замедленном кино… неловко… неумело… …утром солнце светит по-другому… мир становится другим. Уже навсегда. * Работа. Прилавок. Бесконечный поток людей. Новая трудовая книжка. Зарплата. Начальник. Коллеги. Новые друзья. Новые требования. Новые ожидания. Лицо в зеркале меняется. Появляется новый друг. Миха. Вырос без родителей. Верный товарищ. Всегда готов идти куда угодно, делать какие угодно глупости и при этом радоваться жизни. Балагур и весельчак. С ним просто. * Лёгкие наркотики. Тяжелый алкоголь. Ещё наркотики. Ночные клубы. Ночной город. Машины. После полуночи хочется спать. Дома на окраинах с мрачными подозрительными людьми. Таксисты в аэропорту, продающие зелёное вещество в спичечных коробках. За каждым словом внимательно следят. Каждый взгляд что-то означает. Нужно быть осторожным. Оружие. Опасность. Дым. Ацетон. Странные женщины. Столы с бутылками и окурками. Дымный бильярд. Мутные рассветы. Кашель по утрам. Тяжёлые будни… * Книги стоят на полке. Иногда он берёт их в руки, и вздох облегчения вырывается из его груди. Только держа их в руках, он чувствует, что свобода возможна. Долгожданная свобода так и не пришла после выпускного вечера. Она всё ещё маячит где-то далеко. Нужно много работать, чтобы стать свободным. Похоже, нужно купить себе свободу тяжким трудом. Но эти странные книги как будто пахнут свободой. И они относятся к ней по-другому. Хочется держать их в руках… и вдыхать запах свободы. * Астматический приступ у мамы. Она уже давно болеет. Слишком влажный климат. Зимой приступы обостряются. Целый год приступы идут один за другим. И сейчас она борется за каждое дыхание. Она лежит целыми днями. Он каждый день вынужден мыть полы, чтобы убрать малейшую пыль. Последний месяц она практически не говорит. Лишь смотрит. Глаза грустные, губы улыбаются. Однажды вечером ей стало почти невозможно дышать. Увезли на скорой… На следующий день больничные коридоры и строгие врачи… еёё уставшие глаза. Она очень устала. Не говорит, лишь смотрит. Дышит через аппарат… Отец сидит рядом и не знает, что делать. Похоже, отцу не лучше, чем ей. Посидеть с ней немного. Подержать за руку. Ей трудно реагировать. Она просто борется за дыхание. За тяжелое и хриплое… Пора ехать… Поцеловать и нарочито бодро сказать на прощание: «Мама, жизнь продолжается…» …но ей нужно бороться за дыхание… она лишь устало смотрит на него… не может даже кивнуть… * Утром кто-то звонит на работу и не терпящим возражения тоном велит вернуться домой… Он уже знает, зачем… …может быть лишь одна причина… …полный дом соседей и знакомых. Никто не поднимает головы, потупив глаза, расступаются… отец в истерике, говорить не может, его сотрясают рыдания… …умерла… сегодня ночью… …больше не смогла дышать… …Господи, как же больно… …так больно ещё не было никогда… …как будто не мигая смотреть в чёрную затягивающую пропасть… …как будто ощущать в спине холодный нож… …слёзы собираются в глазах, но выйти не могут… …он не может плакать… не получается… разучился… …боль бьется в груди… хочет выбраться… ни капли наружу… Он слышит: «Поплачь». Но лишь упрямо мотает головой и отходит в сторону. Не плачется. * Её привезли домой. В последний раз. На её лице навсегда застыла улыбка. Значит, ей все-таки стало легче… Гроб стоит посреди комнаты, где ещё не так давно она ходила и разговаривала с ним. Вдруг он слышит, как она зовет его. Её голос приглушен, он словно за толстым стеклом, он еле слышен. Она что-то хочет сказать, пытается прокричать… он прислушивается, здоровается с ней… но больше ничего не слышит… Он сидит перед гробом и держит одну из тех книг. Пытается читать. Ничего не понятно. Пришедшие смотрят на книгу, но вопросов не задают. Понимают. * Полгода один на один с отцом. Даже когда она была рядом, им было нелегко вместе. Сейчас становится просто невозможно. Отец пьёт и плачет. Почти каждый день. Плачет как ребёнок. Слабый и беспомощный. Но через какое-то время успокаивается. Перестаёт плакать. Неожиданно становится неестественно добрым. Начинает красиво одеваться и уходить из дома. Иногда на всю ночь. Иногда на несколько. А потом приходит она. Новая женщина… в доме пахнет чужим… дом становится чужим… …но через полгода она уходит… * Друг Мишка садится на иглу. Все деньги уходят на наркотик. Покупает сразу много. Закрывает дома шторы, запирает дверь и целую неделю не выходит на улицу. Потом ищет деньги, покупает и опять домой. Запирается и не выходит. Не ест. Только пьет воду. Похудел, перестал улыбаться. * Он чувствует, что раздваивается. Тех новых и странных книг становится всё больше. Каждая из них словно удивительная планета, способная даровать нежное и надёжное убежище. Он испытывает по отношению к каждой из них особое чувство. Книги дают ему что-то такое, что заставляет его подниматься над миром повседневности. Это замечательное чувство, оно растёт изнутри, но пока никто не знает о нём. Даже он сам с удивлением наблюдает за собой. В сердце распускается весна. Робкие крылья рвутся наружу. Робкие слова к новому, но бесконечно притягательному Богу неумело строятся в непривычные предложения. Как-то даже неловко наблюдать за собой. Мягкое бесконечное счастье обволакивает сердце. Но мир обыденности требует свою плату. Миру нужно платить вниманием, временем, силами. Но хочется сопротивляться. Хочется жить по другим законам. Хочется быть другим. Он чувствует, что жить по другим законам ему будет легко. * Только как? Что делать? … и он становится вегетарианцем. Так говорят эти книги. После нескольких попыток, у него всё-таки получается. Окружающие не понимают и начинают нервничать. Сказал друзьям, что алкоголь и наркотики – в прошлом. Друзья сначала недоверчиво ухмыляются. Когда он пытается рассказать о своих переживаниях, крутят пальцем у виска. Некоторые из них просто исчезают из поля зрения. Отец беспокоится, видя, как меняется сын. У отца новое увлечение, и у них становится ещё меньше тем для разговоров. Их ценности становятся всё более разными. Словно два поезда разошлись на ветке, и теперь каждый мчится в свою сторону, с каждой минутой удаляясь всё дальше и дальше от другого. Они всё меньше понимают друг друга. Отец осознаёт увеличивающуюся пропасть, и постепенно начинает ненавидеть эти книги. Однажды, в пьяном гневе, он хватается за топор и кидается их рубить. Сын прижимает книги к груди и убегает. Отец пытается вырвать. Сын не даёт. Отец яростно ревёт и крушит топором дом. Сына он не ударит… наверное… …всё как в странном сне… как будто не наяву… мир рушится окончательно… наяву этого не должно быть… но некуда проснуться… и нет страха. …сын может защититься. Он выше отца, выносливей, проворней. Но сейчас, с книгами на груди, он не нуждается в защите. Сами книги оберегают его. Он знает, что в этой ситуации нельзя по-другому. Только так. Только с книгами на груди. И без защиты. Хотел ведь, просил у Бога милости. Что же, попробуй ощутить Его милость в налитых кровью глазах отца. Попробуй молиться прямо сейчас… …Своим гневом отец позволяет сыну почувствовать себя свободным и независимым. Гнев отца освобождает сына. Гнев расставляет всё по своим местам. И сын улыбается этому. Хотя грусть также смотрит из сердца. Потому что в этот день прошлая жизнь уходит бесследно… прежний мир навек умирает… …на шум прибегают соседи, скручивают отца. Сын собирает вещи и уходит из дома в полночь… Через десять дней отец звонит на работу и просит вернуться домой. Ни слова о прошлом, ни слова о будущем. Просто просит вернуться нейтральным тоном. В тот же день вечером приходит на работу. Отец трезв. Они стоят, не желая смотреть друг другу в лицо, и неловко молчат. Через несколько дней у отца день рождения. Неудобно будет перед близкими и друзьями, если сына не будет. Оба понимают это, но молчат. И сын возвращается. Ни слова о прошлом, ни слова о будущем. Как будто всё в порядке. Но прошлый мир уже умер… * В дом приходит другая женщина. Хорошая. Её зовут Надежда. Она ему нравится. Живёт с ними около года. Отец почти счастлив. Сын почти свободен. В один из августовских дней отец и она решают расписаться. В этот же день ближе к обеду кто-то звонит на работу. Неуверенно просит не волноваться… Отец и Надежда разбились на мотоцикле. Через три дня Надежда умирает в больнице. Разрыв поджелудочной. Практически неизлечимо. Опять похороны. Опять отец плачет. Обнимает обелиск и сходит с ума от горя. Новые родственники смотрят с укоризной. После кладбища отца отвозят в больницу. В ту самую, в которой умерла мама. Увозят и оставляют почти на десять месяцев. Авария была очень сильной. * Делает свои первые чётки. Из пластмассовых бус. Расстояние между бусинами получается очень большим, и потому чётки постоянно путаются. Приходится их без конца распутывать. Он пытается повторять мантру. Она занимает непривычно много времени. Через пятнадцать минут повторения ему становится скучно. Он пытается чем-то себя занять. Смотрит картинки в книгах. Читает. Ходит по квартире. Кошка в недоумении ходит за ним. Странное это занятие – медитация. * Иногда он встречает на улицах людей, которые когда-то дали ему те странные книги. Он любуется этими людьми. Они источают тончайший аромат благовоний, бесконечности и света. Он даже ищет встречи с ними. Встречая, он улыбается им во весь рот. Они тоже приветливы. Они как ангелы. У них знак на лбу, нарисованный глиной и неизменный мешочек с чётками. Ему тоже хочется выглядеть, как выглядят они. Но они почти всегда чем-то очень заняты. И потому недоступны. Он понимает, что ангелам нет дела до него. Но ему так хочется, чтобы было. * Иногда, когда он остаётся один на один в своих разговорах с Богом, счастье буквально разрывает его. Он не знает, что с этим делать. Он идёт к деревьям и разговаривает с ними. С деревьями легко, они внимательные слушатели. Не игнорируют. Он чувствует их ответную любовь. * Ему надоедает работать в магазине. Надоедает стоять за прилавком. И он решает уволиться. Именно в день увольнения, как будто случайно, приходит человек и приглашает работать в страховую компанию. Директор этой компании был знаком с отцом. Они вместе когда-то служили. Конечно, он принимает предложение… У него свой стол в офисе. Свой компьютер. Карьерный рост. Костюм, белая рубашка, галстук. Портфель и документы. Иногда даже служебная машина. Он видит богатых и успешных. Участвует в деловых переговорах. Ходит в бесполезные для вегетарианца рестораны… Ездит в командировки в столицу. В столице встречает знакомых ребят с книгами. Свободных и счастливых. На ВДНХ в каком-то павильоне он чувствует чудный запах специй. Идёт по этому запаху. Опять эти ребята. Как пахнут листья карри! Как пахнут благовония! Какой аромат источает весь мир!.. Он набирает полчемодана незнакомых специй. Потом дома удивляется: зачем? * Друг Мишка взялся за ум. Пытается слезть с иглы. Получил водительские права. Устроился экспедитором, продаёт видеокассеты. Очень прибыльно: у всех есть видеомагнитофоны, и все постоянно покупают видеокассеты. Стал занятым и важным. Успокоился. Говорит, что жизнь налаживается. Молодец, Мишка! Так держать! Поменьше водись со своей старой компанией. Выкарабкаемся. * В университетской группе одни девчонки. Гуманитарная специальность имеет свои особенности. Девчонки очень исполнительны, всегда делают свои курсовые и контрольные. И всегда дают списать. Хорошо с ними. С девчонками ему легче, чем с пацанами. Ему не нужно конкурировать ни с кем. Он никогда не любил соревнований. Просто нужно быть галантным. И ему это нравится. Ведь это так просто и естественно. Девчонкам это тоже нравится. * Он сидит на одном из больших фуршетов, на котором богатые и успешные собрались вместе, чтобы что-то отметить. Он внимательно наблюдает за присутствующими. Он пытается разгадать секрет их успеха. Он хочет понять, что в них такого особенного? Что делает их отличными от него? Что делает их богатыми и успешными? Он смотрит на них какое-то время… и вдруг видит… понимает, что, на самом деле, никакого секрета нет и быть не может. Видит, что они такие же, как и он сам… такие же люди… как и все… как и весь мир… а здесь и сейчас нет ни богатых, ни успешных… есть просто уставшие женщины и уставшие мужчины… уставшие, но исполненные разрывающих страстей… образованные, но не знающие пути вперёд… целеустремленные, но вынужденные подчиняться диктату бизнеса… желающие стать лучше, но вынужденные играть свои устоявшиеся роли… красиво одетые, но незнающие вкуса счастья… уставшие, запыленные… со своими гитарами и песнями Владимира Семеновича, с мешками под глазами и мозолями от новых туфель... Мир бизнеса тает, словно утренний туман. Хочется снять белую рубашку и галстук. Хочется в море, в лес, в горы. Куда угодно, лишь бы не играть эту опостылевшую роль, которая, на самом-то деле, никому не нужна. Роль, от которой и без того растрескавшееся сердце становится еще суше. Роль, о которой равнодушный мир забудет на следующий день, как бы хорошо ты её ни играл. Он видит, что многие из этих мужчин и женщин, успешные, но усталые, давно готовы расстаться со своими ролями… просто они не знают, как это сделать. Они никогда не видели такого примера. Они живут, как могут. Как их научили. Живут, подчиняясь течению жизни. Неосознанно. Упрямо. С надеждой на счастье. С отработанной улыбкой. Он понимает, что и сам-то толком не знает, как жить по-другому. Но он знает, что кто-то знает. Знает, что кто-то умеет и может этому научить. И он очень хочет к таким людям… чистым, свободным, смелым, дружным… Но он все равно по-прежнему чувствует себя одиноким… * Иногда от одиночества становится просто невозможно жить. И тогда смерть кажется ему спасением. Когда он говорит об этом вслух, те, кто слышат, втягивают голову в плечи и смотрят на него широко раскрытыми глазами. И он понимает, что эти вопросы нужно решить здесь и сейчас. После смерти они не решатся. Он вздыхает и продолжает жить. * Вечера, которые он проводит один дома, приходя с работы, становятся все тяжелее. Иногда они приносят жгучую боль в грудь. Хотя на работе всё хорошо: карьера, похоже, идёт в гору, сам он знает своё дело, его усилия и умения оцениваются в нормальное ежемесячное вознаграждение. Но сердцу становится всё тяжелее. Ему порой кажется, что мир сужается, и что до безумия остается всего один шаг. Ему не рисуется, не слушается, не думается. Он берёт в руки те самые странные книги и пытается читать. Хотя очень трудно понять, что они говорят, от чтения становится легче. Он с облегчением засыпает… потом приходит следующий день. Этот день опять приносит хлопоты и забвение. Но любой день заканчивается вечером. И вечер вновь приносит знакомую боль в грудь. А книги приносят облегчение от боли. И он опять засыпает… * Решает учиться готовить. Покупает книгу о кулинарном искусстве. Специи есть. Картошка есть. Покупает капусту. Он знает, что всё приготовленное сначала предлагается Богу. Кришне. Потому что Он – личность. И потому готовить нужно именно для Него. Что же, с удовольствием! Находит в книге подходящий рецепт. Собирает специи. Нарезает капусту с картошкой. В книге говорится: специи нужно обжарить в небольшом количестве топлёного масла. Топлёного масла под рукой не оказывается. Такого масла дома отродясь не водилось. Зато есть простое подсолнечное. Нужна только небольшая сковородка. Небольшой сковородки, в которой до этого готовили исключительно вегетарианские блюда, под рукой тоже не оказывается. Зато есть неплохая эмалированная кружка. Не так давно в этой кружке он плавил свинец для грузил. Остатки свинца всё ещё видны на стенках. Зато с точки зрения вегетарианства кружка безупречна. Он берёт кружку и ставит на печку. Фраза «немного топленого масла» ему не очень нравится. Он рассуждает просто: «Неужели мне для Бога жалко масла?». И с абсолютно искренним чувством выливает полбутылки масла в кружку. Масло нужно нагреть. Включает печку и ждёт. Через пятнадцать минут масло начинает дымиться и резко пахнуть. Он решает, что масло уже готово, и бросает ложку специй. Специи пыхают, но ожидаемого орехового аромата не издают. Они вместо этого довольно скоро превращаются в черную угольную пыль. Эта чёрная пыль смешивается с остатками расплавленного свинца и, судя по всему, быть ароматной и не собирается. Более того, она пахнет так противно, что ему приходится открывать окно, чтобы проветрить кухню. Он немного размышляет, пытаясь понять намёки совести, но, не поняв из этих намеков ничего конкретного, отправляет чёрное кипящее масло в открытое окно. А следом и кружку. «Странный какой-то рецепт. Неужели это едят?». Он решает больше не жарить специи. В следующие разы, когда он готовит капусту, он просто кидает несколько ложек специй в конце приготовления и выключает печку. Даёт специям «потомиться». Особенно ему нравится кидать куркуму. Столовая ложка куркумы придаёт изумительный жёлтый цвет тушеному вилку капусты. Правда, на вкус эта капуста… не фонтан… он искренне удивляется, когда друзья с удовольствием наворачивают эту бесформенную желтую массу, некогда бывшую капустой, да ещё и добавки просят. И не удивляется, когда подружки друзей, заглянув в кастрюлю, вежливо отказываются… * Он откуда-то узнаёт, что согласно букве духовных стандартов человеку следует мыться каждый день. Что же, решает он, каждый так каждый. Правда, горячей воды в доме, как и топленого масла, не было никогда. И он, скрепя сердце, решает мыться холодной. Вот только вылезать по утрам из-под теплого одеяла в холодную ванну и обливаться холодной водой ему совсем не хочется. А о том, что мыться нужно именно по утрам, он не знает. Просто никто этого не уточнил. И потому он решает обливаться водой вечером перед сном. Но всякий раз, стоя на одной ноге в холоднющей ванне и покрываясь мурашками, он недоумевает, в чём же сакральный смысл этой жестокой церемонии, которая непременно должна приблизить его к Богу. * Девушки сменяются как в калейдоскопе. Зачем, он не знает. Они, одна за другой, просто приходят в его жизнь, проводят с ним какое-то время, иногда несколько месяцев, а затем уходят. Порой спокойно, порой со слезами. Он не знает, откуда и зачем они появляются, но точно знает, почему они исчезают: однажды вечером, под той же самой Луной, что наблюдает за ним всё это время, одно-единственное слово ответом врезается ему в ум. Оно сверкает как молния… и остается там навсегда. Оно сводит на нет любые слова, обесценивает любые формы и цвета помады. Он боится его повторять. Боится верить. Не хочет принимать. Но это слово продолжает беспощадно жечь ум: одинаковые. * Он готовит на кухне. Суп, макароны, подливка, салат. Поздний осенний вечер. Стоит изумительная спокойная тишина. В маленьком городе тишина особая. Даже машины, кажется, работают шепотом. Он готовит в этой безмятежной тишине. Приготовив, начинает накладывать в тарелки, чтобы отнести в другую комнату и предложить алтарю. Вдруг в этой тишине он слышит очень громкий голос: «Макароны не предлагай!» Он замирает и настораживается от неожиданности. Даже озирается. Но всё, вроде бы, было в порядке, ничего не изменилось. Тишина никуда не делась. Он качает головой, сетуя на некстати пришедшие галлюцинации, и продолжает накладывать. Именно макароны. И вдруг тот же голос так же громогласно вновь произносит: «Я сказал, макароны не предлагай!» Видимо, галлюцинация решила быть навязчивой. Он немного смущается но, тем не менее, продолжает накладывать все приготовленные блюда, включая и пресловутые макароны в тарелки для предложения, после чего отправляется в другую комнату, где стоит алтарь. Однако дверь в комнату закрыта. Но он узнаёт об этом, только когда врезается в неё лбом со всего маху. Макароны охотно вылетают из тарелки. Всё остальное, включая суп, остаётся на своих местах… Макароны в тот вечер он так и не предложил. И что с ними делать так и не придумал. * Отец всё ещё лежит в больнице. Сын живет один. Одиночество заставляет его становиться сильнее. Еда, счета за квартиру, одежда, поддержание, передачи в больницу. Нужно нести этот груз. Нужно выживать. Чувство постоянного голода. Нужно каждый думать о том, как и что приготовить. Непривычно. Другая жизнь как новая одежда. Ещё не притёрся. Порой ему хорошо одному. Но порой одиночества становится слишком много. И он идёт к друзьям и подругам, чтобы разогнать одиночество… Проходит почти год, и отца выписывают из больницы. Отец потерял тридцать килограммов. Но нога его так и не зажила. Он мучится от боли и незнакомого будущего, и тоже чувствует себя одиноким. Плачет по вечерам. Отец и сын ощущают одиночество ещё сильнее, вернувшись под одну крышу. Но через какое-то время отец опять начинает красиво одеваться и, хромая, уходит из дома. Иногда на ночь. Иногда на две. Однажды просит сына переночевать где-нибудь у друзей. И через какое-то время приходит другая женщина. Отцу становится проще. Сыну тоже. Но в доме опять пахнет чужим. * Он приезжает на воскресные пиры в храм. Так много он не ел никогда и нигде до этого. Он едет на пир и знает, что придётся выползать, волоча переполненный живот. Но всё это так вкусно! После пира сладкая истома не покидает его несколько дней. * На одном из пиров он сидит рядом с патлатыми парнями, которые смачно жуют и ведут философские беседы. Он слышит фразу, по-видимому, чью-то цитату, которую произносит один из этих парней. Эта фраза врезается ему в ум: «…художники будущих дней, вы обломитесь так же, как мы…» * Однажды он решает прийти в храм в будни. В среду. Что делают в храме по будням средь бела дня, он не знает. Но у него есть свободное время и возможность, почему не зайти? Он заходит и усаживается прямо посреди алтарной комнаты. Смотрит по сторонам. Нюхает воздух, пропитанный изумительным ароматом благовоний. Наслаждается. Обитатели храма в это время репетируют спектакль. Репетиция проходит прямо вокруг него. Они бегают, кричат, кому-то угрожают, жутко смеются и вращают глазами навыкат. Иногда косятся на него. Но усердно делают вид, что не замечают. Он сидит целый час. Вдыхает сладкий аромат, смотрит по сторонам. Он хочет поговорить, ведь нужно так много спросить про ещё неизвестного, но уже такого родного Кришну. Но поговорить не с кем. Все слишком заняты. И он уходит. Так и не поняв, что же делают в храме днём по средам. * Весной у него начинается сессия в университете. А это значит, что появляется возможности посещать лекции, приходить в храм и кафе каждый день. И потому цветущий май у него прочно ассоциируется с цветущим сердцем, растущими крыльями и ожиданием чуда. * Праздник колесниц. Он ждёт этого события целый месяц. Откладывает все дела и приезжает. Он одет во все черное. Самое лучшее, что есть. Но на шее у него висит ярко-желтый мешочек с чётками. Чтобы было понятно, что он свой. Он приезжает с самого утра. Хочет познакомиться, поговорить, освоиться, задать тысячу вопросов. Но все вокруг, как и обычно, страшно заняты. Или старательно делают соответствующий вид. Кто-то смотрит на его жёлтый мешочек на фоне чёрной рубашки, поднимает взгляд, но встречается с глазами и отворачивается. Кто-то смотрит на длинные волосы и глубокомысленно-понимающе качает головой. Кто-то никуда не смотрит, а просто наряжает колесницу. Кто-то поёт. Кто-то что-то оформляет. Кто-то просто ходит с чётками и бубнит мантру. Он специально мозолит глаза всем подряд, чтобы его заметил хоть кто-нибудь. Через некоторое время его замечает какая-то девушка, которой тоже скучно. Познакомились. Она со смущением рассказывает, что не может вставать в четыре утра. И потому встаёт не раньше семи, и то с трудом. На этом знакомство закончилось. Через какое-то время колесница отправляется в свой путь. Он держится за веревку. Улыбается. Невпопад подпевает. Потом ест жёлтый рис с красной подливкой. Смотрит представление. И хотя жёлтый мешочек призывно болтается у него на шее, тысяча вопросов в этот день так и остаются без ответа. * Храм переезжает на новое место. В пригород. Там всё по-другому. Большие пространства. Лес вокруг. Много людей. Перспективы. Ему там очень нравится. Почему-то в новом храме ему становится легче общаться с людьми. Точнее в новом храме общение начинается. Его сначала замечают. Чуть позже заговаривают. Особенно один парень. Общительный, улыбчивый. Спрашивает, как его зовут. Познакомились. Парень, как выяснилось, только и ждет случая, кому бы что-то рассказать. Какое совпадение! Достаёт свою тысячу вопросов, лежавшую несколько лет в закромах. Удивляется, получая ответы. Чувствует, как жизнь наполняется новым смыслом и энергией. Становится хорошо и интересно. Надежда открывает бесконечные горизонты. * После храма на работу вообще не хочется. И это нежелание усиливается после каждой воскресной программы. Всё кажется пустым и пресным, а иногда даже отталкивающим. Работа становится абсолютно бессмысленной. Шеф превращается в живое олицетворение спеси и эго. Сидит в кабинете как большая лягушка и жутко гордится своими владениями. После встреч с преданными Кришны, качества людей, далеких от поисков Бога, становятся невыносимыми. Однако на работу приходится ходить каждый день. Приходится каждый день заходить в кабинет шефа, приходится его слушать и кивать, соглашаясь с бесконечными замечаниями и требованиями. Коллеги превращаются либо в жадных до денег трудоголиков, либо в скучных меланхоликов-эгоцентристов. Но ни разговаривать, ни работать не хочется ни с теми, ни с другими. Он надевает наушники, садится за рабочий стол и делает вид, что занимается бумагами. Но на самом деле он далеко от своего рабочего стола и от этого пластикового офиса. Он с теми людьми, которые отдали свои жизни необыкновенно прекрасному Богу, играющему на чарующей флейте. Он с теми, чьи руки дружны, а сердца светлы. Он с теми, которых объединяет великая надежда и любовь. Он с теми, которые хотят помочь всему миру обрести потерянную любовь. И он страстно мечтает стать одним из них. Он тоже хочет обрести великую цель своей жизни, хочет быть среди чистых и благородных людей, чьи помыслы возвышенны, а глаза ясны. Хочет стать таким же, чистым, светлым, благородным. Хочет идти к Богу. Хочет дышать Богом. Хочет быть с Богом каждое мгновение своей жизни, забыв о страстях, о страхах… о смерти. Хочет стать свободным. Таким, каким он себя всегда считал. * На очередной воскресной программе знакомый парень как бы между прочим спрашивает его, не хочет ли тот перебраться в храм. Думает. Представляет себя по-новому. Примеривается. Оценивает ситуацию… и удивляется, почему эта мысль не пришла ему самому в голову раньше. А что? Ничего ведь не разрушится. Работа? Кому нужна карьера и деньги, если сердце от них лишь стонет? Дом? Отец занят своей судьбой. Особо не заметит… Домой из храма в этот день он возвращается с другим настроением… Он думает несколько дней. Плохо ест, почти не спит. В груди что-то щекочет. Не может сконцентрироваться ни на чем. Решается судьба. Его истинная судьба. Он размышляет, не останавливаясь ни на миг. Хотя там, в глубине сердца, решение уже принято. Он уже знает и не сомневается, какой путь выберет. Просто нужно… нужно созреть за эти дни… принять самое важное и ответственное решение в жизни… вступить на дорогу, по которой можно идти лишь в одном направлении – вперед… и больше не смотреть назад… Он продолжает думать. Эти дни он живет словно во сне. К концу недели он принимает окончательное решение уйти жить в храм. И проститься со всем лишним. Говорит об этом отцу. Тот сначала отказывается верить. А поверив, перестал с ним разговаривать. Молчит три дня. Потом начинает ругаться и кричать. Убеждает. Уговаривает. Давит. Что-то кричит про внуков и заботу в старости. Обвиняет в бессердечии… ничего нового… Похоже, что отец тоже должен созреть и свыкнуться с решением сына. Через какое-то время отец успокаивается. Тем более, что новая женщина отца совсем даже не против... * Он пишет заявление об уходе по собственному желанию. Шеф недоволен, подозрительно спрашивает, уж ни к конкурентам ли он собирается устроиться на работу. Приходится прилагать всё красноречие, чтобы успокоить шефа. Однако тот заставляет отработать две недели. По закону… Ох, какие же они длинные эти две недели! Офис напоминает мёртвого динозавра: когда-то был большим и пышущим жизнью, сегодня превратился в отвратительную груду хлама. Мёртвые бумаги. Мёртвые столы. Мёртвая атмосфера… Две недели заканчиваются. Он намечает день переезда. Собирает вещи. Морально подготавливается. Слушает, как колотится сердце… И вот этот день настает. 6 июня. Ему 21. Рано утром отец помогает донести сумку с вещами до остановки автобуса. Опускает глаза и не знает, что сказать. Они оба не знают, что сказать друг другу. Один надеется никогда не вернуться к прежней жизни. Другой – наоборот. Неловко жмут руки. Подходит автобус. Увозит. * Храм, утренняя лекция, полная алтарная людей. Все внимательно слушают. Кто-то чистит яблоки. После лекции завтрак. К появлению нового обитателя храма все отнеслись по-философски спокойно. Он ощущает прилив сил. Сегодня перед ним чистый лист – что хочешь, то и рисуй. Жизнь начинается заново. Немного волнительно. Его кормят. Показывают комнату, где он будет жить. Знакомят с соседями. Что дальше? Пока ничего. Осматривайся. Знакомься. Привыкай. * Три дня привыкает. Три дня ничего не делает. На четвертый день дают особую одежду. Бреют. Только пучок волос на затылке. Шикха. Последние несколько лет он носил длинные волосы, шикха сразу получается большой и длинной. Оказывается, без волос вполне можно жить. Даже легче стало. * Направляют на кухню убираться. Мыть котлы, кастрюли, пол. Никаких бумаг и компьютера. Непривычно. Жизнь с нуля. Вокруг только новые люди. Смотрят на него, и для них не существует его истории. Для них он просто только что побритый новичок. Ничего особенного. Эта роль для него и приятна, и досадна одновременно. Он не против того, чтобы расстаться со своей прошлой историей и тем самым получить свободу, но ему всё-таки хочется… признания… и это желание как бородавка: ни пользы, ни вида, одни беспокойства. * Каждый день в одно и то же время он приходит на кухню и делает свое дело. Несколько часов в день. Через месяц кожа на руках портится. На кухне рядом с ним работают повара и пекари. Все как один, замечательные люди. Они внимательны к нему и неизменно доброжелательны. Через кухню ходят и служители алтаря – пуджари. Они строги и сдержанны. Они редко проявляют эмоции. Он смотрит на них снизу вверх, потому что в то время, когда они идут в алтарь, он моет полы. Он имеет возможность прикасаться к их обуви. Он где-то слышал, что пыль со стоп великих душ очищает сознание. Он с готовностью собирает эту пыль и с нетерпением ждёт очищения сознания. Немедленных перемен не ощущается. Но иногда, особенно по утрам, он чувствует, что в его сердце всё-таки что-то шевелится. * Самое тяжёлое из жизни в храме – вставать рано утром. Каждый раз, когда он слышит колокольчик дежурного, безжалостно выдергивающего его забытья сна в несентиментальную реальность, он обещает сам себе, что днём обязательно выспится. И при этом не верит своим обещаниям. Тяжелее всего становится перед самым рассветом. Просто хочется упасть и лежать. А ведь надо молиться. Внимательно и с чувством. Другая сложность - вкусная еда. Прасад, то есть. Точнее не сам прасад, а его искушающее количество. Он ест в три раза больше, чем ел дома. Его и без того сложное состояние постоянного недосыпания безжалостно накладывается на затуманенное состояние бесконечного переедания. Недоспал и переел. Полученная смесь не позволяет ни ясно мыслить, ни спокойно читать книги. Он открывает книгу и засыпает через пять слов. Одно хорошо - работа на кухне не требует больших умственных затрат, и потому он особо не беспокоится. * Однажды, когда он очередной раз выбирает из ведер мусор, он вдруг чувствует свободу. Работа с мусором даёт ему возможность почувствовать свободу от собственной важности. Становится легко и радостно. Оказывается, простая работа может подарить великие ощущения! * Постоянно хочется сладкого. Он учится есть сгущенку и радоваться сладкому чаю. Живя дома, он никогда не испытывал потребности в сладком. Но сейчас ему это очень нужно. Старшие понимают и потому регулярно подкармливают. * Проходит несколько месяцев. Он почти привык к новой жизни. Несколько раз приезжали друзья. Им было немного не по себе. Приезжали родственники, с натянутыми улыбками посмотрели, задали несколько осторожных вопросов. Но после расставания каждый по-прежнему остался при своем мнении. У него появляются новые друзья, с которыми он живёт в одной комнате. Простые искренние ребята. Он осваивается и чувствует себя одним из них. Они живут одними идеалами, хотят достичь одних целей, мечтают и радуются вместе. Ему очень хорошо с ними. Как долго он искал этих людей. И теперь, обретя, не верит своему счастью, боится проснуться и потерять. Как хорошо! Как радостно поёт в груди сердце!.. * В храм постоянно приезжают новые люди. Кто-то на пару дней, кто-то на дольше. Он встречается с новыми лицами и темпераментами. Но все они объединены одним – служением Кришне. Он тоже учит эту науку и пытается найти в ней свое истинное место. Периодически у него случаются вспышки раздражения. Почему-то хочется грубить и даже кричать. Старшие терпеливо выслушивают его грубости и снисходительно прощают. Успокоившись, он чувствует себя глупым ребёнком. * Работа на кухне сплошная рутина. Каждый день одно и то же. И никто не предложит разнообразия. И никому нет дела до его переживаний. Он начинает подозревать, что жизнь так и пройдет в бесконечном протирании пола и мытье котлов. Он боится потерять себя. Хотя ещё не знает, кто он есть. Его переживания никого особо не впечатляют, никто, похоже, и не собирается воспринимать их всерьез. Наоборот, говорят: продолжай, будет только лучше. Через полгода кухня становится просто невыносимой. Сущим наказанием. Сомнения раздирают его. Зачем? Кому нужна эта кухня? Ради кухни я здесь? Почему именно я? В чем духовный смысл? И разве Богу я нужен именно с тряпкой в руке? * Но через полгода его работа на кухне благополучно заканчивается. Начинается новый этап. Ему дают книги. Усаживают в автобус, привозят в какой-то незнакомый район города. Распространять книги. По квартирам. Поднимаешься на верхний этаж, обзваниваешь каждую квартиру, предлагаешь книги. Подъезды холодные: дело идет к зиме. Мерзнут руки и ноги, иногда нужно срочно найти туалет. Люди не всегда приветливые. Приходится учиться глотать горькие слова. Но попадаются и хорошие люди. С ними приятно говорить. Со временем он понимает, что всякое бывает. * Периодически они выезжают в другие города. Живут на чужих квартирах. Ходят по незнакомым улицам и незнакомым домам. Но люди везде похожи, с небольшими вариациями. Одинаковые проблемы, одинаковые страдания в квартирах, одинаковые страсти, одинаковый запах. * Приходит весна. В храме проблемы. Нет денег, чтобы платить аренду помещений, нет денег на отопление. Все спят в шапках и свитерах. Чтобы встать в утренний холод нужно приложить особые усилия. Оказывается, и к этому можно привыкнуть. Главное - не позволять погружаться в жалость к самому себе. Просто берёшь и делаешь, без эмоциональной оценки. Без жалоб и критики. Принимаешь и делаешь. Иногда нет денег на еду. Когда просыпается весенний лес, они собирают крапиву и лебеду. Но в целом настроение бодрое. Привык вставать по утрам. Привык рано ложиться. Привык отличаться от людей. Привык ходить с книгами по подъездам и по улицам. Привык. * Выдался тёплый день. Он распространяет книги на одной из центральных улиц, прямо в людном потоке. В течение двух часов он обращается к бесконечному количеству людей, предлагая им книги. Всё идет как обычно: большинство людей просто игнорирует его, продолжая бежать по своим делам, кто-то останавливается, немного слушает, но потом, всё-таки, идет дальше. И лишь иногда кто-нибудь удосуживается купить книгу. Он говорит почти одно и то же бесконечному потоку лиц. В какой-то момент улица вдруг изменяет свои привычные очертания. Его зрение как будто начинает воспринимать мир по-новому. На улицу опускается странный туман, который приглушает яркость красок и звуков. Время словно замедляет свой ход. Он также останавливается, удивившись странному новому ощущению. Люди с озабоченными лицами продолжают идти дальше, не замечая ничего. Для них всё идет как обычно. Вдруг он видит женщину лет сорока, которая идёт вместе с остальными людьми. Внешне она выглядит как обычно, но почему-то он обращает внимание именно на неё. Она словно выделяется из толпы чем-то особенным. Он направляется к ней, предлагает книги. Она совершенно не удивляется его обращению к ней и покупает несколько книг без вопросов. После чего отправляется дальше по своим делам. Он осматривается по сторонам, и его взгляд выделяет молодого мужчину, который выглядит очень аккуратно, даже импозантно. Этот молодой человек отличается от остальной массы людей также как и та женщина. Он направляется к молодому человеку и с лёгкостью продает ему несколько книг. Потом в толпе появляется дедушка, который также без вопросов покупает пару книг. Потом ещё одна женщина. Книг заметно поубавилось. Ему приходит в голову мысль о том, что хорошо бы так распространять всегда. А потом приходит другая мысль о том, что его бесценные усилия наконец-то вознаграждены, и он заслужил это. Через мгновение улица становится прежней, странный туман рассеивается, время опять набирает привычные обороты, и внешний мир ускоряется. Всё возвращается на круги своя. И опять большинство людей игнорирует его, продолжая свой полуденный забег. После этого, как он ни старается, ему удается продать лишь одну книгу. * Приходит лето. Группа энтузиастов решает взять музыкальные инструменты и книги и поехать по краю с проповедью. Его берут распространять книги. Мелькают города и деревни. Чьи-то пустующие квартиры. Дом в деревне с погребом и мышами. Купание в утренних реках. Ведро груш за копейки на проселочной дороге. Дети танцующие под звуки киртана, и удивлённые танцем своих детей родители. Прихожане с камнями в руках и гневом в глазах у дверей церкви. Пьяные священники. Угрожающие и кричащие матом милиционеры. Толстые гордые женщины старой закалки из администрации поселков. И снова радостные дети, неумело танцующие в такт музыке. Летнее солнце и ощущение полной свободы. Близость друзей и радость жизни. Раздеться по пояс и петь, забыв обо всем. Ловить удивлённые взгляды. Сложная философия и красивые мелодии. Через какое-то время заканчиваются книги. Пора возвращаться в храм. * В храме не усидеть. Хочется снова на волю. В дорогу, в незнакомые города. Туда, где ты один на один с Ним. Где Его защита так очевидна, что её можно потрогать руками. Где Он с любовью кормит и нежно укладывает спать. Где Его улыбку можно прочитать в глазах незнакомого ребёнка, а Его дыхание в вольном морском ветре. Где крылья плещутся по облакам, и сердце поёт им в такт… * Периодически в храм приезжают духовные учителя. Он смотрит на них во все глаза. Много не понимает. Однажды приезжает его духовный учитель. Он понимает это в тот момент, когда видит его впервые. Он приходит в комнату к учителю. Учитель сидит напротив окна, и утреннее солнце освещает его. Он как будто светится. Он смотрит сверху вниз и улыбается, глядя на нового ученика… точнее на кандидата в ученики… или на кандидата в кандидаты… он смотрит и улыбается. Кивает головой в знак согласия: да, я не против, приму, давай только немного подождем… * В храме их проповеднические усилия оценили. Теперь у них есть машина. Ещё больше свободы. К ним присоединяются ещё несколько человек… И ОНА… Она молода и свежа. Она привлекает его, но он в это не верит и старается прогнать от себя эту мысль. Хотя ему нравится говорить с ней, и даже просто смотреть на неё, всё же он не хочет признаваться в этом даже самому себе. Он уже выбрал свой путь. Он хочет, чтобы на этом пути больше не было никаких женщин. Хотя в глубине души он сильно в этом сомневается. * Они сидят и поют на центральной улице одного из городов. Он распространяет книги. Они сидят уже часа полтора. Как обычно, вокруг крутятся дети. Милицейские патрули периодически проходят рядом, но ничего говорят. Стоит какая-то женщина. Она шла из магазина, в руках у нее пакеты с продуктами. Обычная женщина, чья-то мать и жена. Таких тысячи. Она стоит и слушает их очень внимательно. Из глаз у неё катятся слёзы. Она пытается сдержаться. У неё не получается. И она начинает плакать навзрыд. Вытирает слёзы, но продолжает стоять. Она не стесняется плакать. Он подходит к ней. «Почему вы плачете? Что случилось?» Она указывает взглядом на певцов и говорит сквозь слёзы. «Они так поют… мне кажется, что я что-то потеряла» «То есть?» «Я что-то потеряла… не могу вспомнить… а они напоминают мне об этом…потеряла что-то очень важное… без чего живу всю жизнь». Она разворачивается и уходит, продолжая вытирать текущие слёзы… Музыка становится всё сильнее и сильнее. Но дело не в громкости. Музыка как будто набирает силу. В это время он говорит с каким-то человеком. Показывает ему книги. В какой-то момент что-то случается с музыкантами. Их семеро. Вдруг их всех одновременно накрывает какая-то энергия. Всех разом. И они одновременно сходят с ума. Они начинают прыгать и петь как сумасшедшие. Они как будто выпадают из мира обычной городской улицы с её логикой и размеренным темпом. Они все разом наслаждаются новым и искрящим чувством, которое захватывает их всех одновременно, и позволяет унестись куда-то прочь. Они танцуют и поют, не замечая ничего и никого вокруг. А он стоит рядом с тем человеком и с удивлением любуется танцем радости своих друзей. Ему жаль, что он не сошел с ума вместе с ними. Что он лишь сторонний наблюдатель. Тому человеку, похоже, тоже жаль. Через какое-то время все приходят в себя. Замолкают и смотрят друг на друга с удивлением. Потом наперебой начинают рассказывать о том, что случилось. Все испытали одно чувство. Одно на семерых. Ему жаль, что он не был с ними в тот момент. Но ведь кто-то же должен был любоваться ими. * Они путешествуют какое-то время. Он пытается практиковать отречение. Изо всех сил распространяет книги. Проповедует. И не смотрит на девушек, тех, что рядом. Особенно на одну из них… нет… нет… больше никаких девушек… особенно её… Никогда. Дорогу к Богу никто не должен перейти. Когда она готовит прасад, всем нравится, все хвалят её. Он лишь пожимает плечами: ну приготовила, ну спасибо. Зачем столько эмоций после обычного обеда? * Он купил себе очень хорошие новые чётки. Крупные красивые бусины, тёмного дерева, сделаны очень качественно, и такие приятные на ощупь. Он любуется ими каждый день. Эти чётки для посвящения. А что, не век же в девках сидеть. * Они поют в его родном городе. Сначала он чувствует себя несколько непривычно - ведь он здесь вырос, и его многие хорошо знают. Он ходит с книгами по квартирам и встречает своих прежних знакомых, коллег с работы, школьных учителей. Но со временем он привыкает к недоуменным взглядам и чувствует себя более уверенно. Однажды на улице к нему подошли старые приятели. Без лишних предисловий: «Что к Богу уйти решил?» - «Ну да, решил» - «А про Миху слышал?» - «Нет. А что с ним?» - «Сегодня похоронили. Идем с поминок» - «Как похоронили? Миху? Нашего Миху похоронили?» - «Да. На всей скорости въехал в дерево. Не заметил поворот… Был под дозой… так и не смог с иглы слезть… ты скажи, что с ним сейчас?.. душа, или как это у вас называется? …или его вообще нет больше?..» * Наступает осень. Пора возвращаться в храм. Он по-прежнему распространяет книги. Периодически выезжает в другие города. Все по-прежнему. Жизнь вроде бы продолжается. Хотя… он чувствует, что без усиленной работы над очищением сердца ему не пойти дальше. Новые этапы предполагают новые усилия. А как? Молитва выталкивает его из привычного мирка внутри головы. Молитва помогает сохранять медитацию на Господа, а вместе с ней и покой ума. Однако, как же тяжело удержаться на высоте! * В столичном храме начинается обучающий курс. Ему предлагают ехать. Целых три месяца в большом храме. Разумеется, он соглашается и в предвкушении новых впечатлений готовится в путь. Получает деньги на дорогу и проживание. Покупает билет и новую тетрадь. Берёт заветные чётки…а вдруг? Зачастую судьбоносные события приходят мягкой поступью, и ты не можешь понять сначала, что всё намного серьёзней, чем кажется на первый взгляд, или… чем хотелось бы для спокойной жизни. * Самолётом из зимы в зиму. Много снега. Красная рябина. Серое небо. Промозглый воздух. Утренние морозы. Ранние закаты. Новые знакомства. Множество новых преданных. И ни один не похож на другого. Кто-то спокоен и рассудителен. Кто-то импульсивен до экстравагантности. Кто-то замкнут и необщителен. Кто-то обладает такой харизмой, что становится тесно в его присутствии. Все чем-то заняты. Многие, как ни странно, только собой. Хотя, точнее сказать, многие заняты общественно-полезным трудом для Кришны, стоя при этом на прочном фундаменте собственного представления о совершенстве. И у каждого этот фундамент свой. И потому с другими порой плохо сочетается. Он пытается понять, как возможно, не теряя своей индивидуальности, стать совершенным слугой Бога? Насколько храмовая жизнь, с её незыблемой садханой для всех и каждого способствует развитию индивидуальных качеств, высшее предназначение которых – служить Кришне? И насколько твоя индивидуальность вообще имеет смысл? Может, в ней нет смысла, потому что она материальна? Или все-таки нужна? Ведь есть знаменитая Варнашрама-дхарма, про которую все всё отлично знают и любят обсуждать при первом удобном случае, но что с ней конкретно делать на уровне всего общества толком не знает никто. Он сам пока не знает, какая модель поведения будет совершенной для него. Он толком не разобрался даже в материальном мире, а в мире преданных, как оказалось, разобраться еще сложнее. Что именно будет правильным и неправильным с точки зрения тончайших нюансов общения с Богом? Он сомневается. Он порой боится сделать лишний шаг. Он видел осуждение, граничащее с унижением, и недоверие, так похожее на враждебность, и именно они были для него самыми чуждыми и страшными откровениями «той» жизни. Он нуждается в доброй поддержке со стороны. Однако, как оказалось, даже в обществе преданных эта поддержка довольно редкая вещь: ведь вокруг новые люди, которые довольно осторожны в суждениях с новыми людьми. Преданные, вообще-то не слишком торопятся с оценкой, ни с негативной, ни с позитивной. А так ведь хочется порой чьего-то теплого слова. Теплой руки на плече. Или хотя бы тёплого взгляда. Иногда он вспоминает, как однажды, после целого дня распространения книг в одном из заснеженных районов города, он, окрыленный и счастливый, попытался обнять одного из преданных, который был целый день рядом, и бок о бок распространял вместе с ним книги. Ведь сердце иногда хочет ощутить другое сердце рядом. Только тот преданный недовольно увернулся от его объятий и отошел в сторону. Сантименты… материальные чувства… это лишнее… глупости… умрём, привязанные… придётся опять родиться… отрекаться надо… И сердце прячется, как усики улитки. Однако ему не удаётся смириться с этим, так сказать, отречением, несмотря на все старания. Почему это кажется противоестественным? Что делать с сердцем, которое по-прежнему тоскует в одиночестве? Он полностью отдаёт себе отчёт в том, что пришёл жить в храм по большей части для того, чтобы быть частью замечательного общества удивительных людей. Он пришёл… даже не за Кришной. Кришна, это вершина пирамиды. И её пока не видно. Но хорошо видно людей Кришны, его преданных. И так хочется, чтобы преданные стали его новой семьёй. А в семье все объединены одной идеей - мы все единое целое, мы навеки связаны, мы любим и принимаем друг друга, мы ценим и уважаем индивидуальность каждого из нас, мы открыты друг для друга и не боимся говорить о своих чувствах, мы идём одной дорогой, и у нас общие идеалы… У нас один Прабхупада… его хватит на всех… Но при этом нельзя проявлять никаких чувств? Нужно ждать, пока не проснется духовное тело, и тогда можно будет улыбаться во весь духовный рот? А сколько ещё ждать? И как себя вести с другими… у которых такие же поникшие взгляды и опущенные плечи? И как быть самому, со своим поникшим взглядом?.. Что-то совсем не хочется выращивать вокруг себя шафрановый кокон, который изнутри оклеен цветными плакатами с фотографиями красивых яхт и женщин… * Учеба непростая, но очень увлекательная. В процессе изучения Священных писаний многое встаёт на свои места. Многое проясняется… но не всё… * Однажды в воскресенье он решает ехать в столицу. То есть в центр. То есть в магазины, в метро, и в одиночество, окружённое толпой. Ехать или не ехать в центральный храм? Хм-хм… Скорее нет: зимняя меланхолия… Но в этот день всё и началось… Иногда судьба желает тебе преподнести какое-то событие и с самого утра маячит подготовленным загодя красным флагом. Ты пытаешься увернуться, придумываешь причины и оправдания, чтобы избежать неизбежного, но она, как матёрый шахматный гроссмейстер в три хода загоняет тебя в угол, и тебе остаётся просто хлопать глазами и наблюдать кино с самим собой в главной роли… Всё началось с того, что преданные, с которыми он в этот день едет в столицу, и с которыми хочет разминуться на ближайшей остановке, никак от него не отстают. Точнее, он, конечно, сначала сумел с ними разминуться и отправился в противоположную от них сторону. Но… через полчаса он встречает их в каком-то огромном торговом центре… случайно… Тогда он пытается сесть на автобус и отъехать в сторону… Не выходит: через час он опять встречает их… Знак? Он начинает сомневаться, стоит ли ему оставаться сегодня одному… Они-то в храм собираются. Как порядочные вайшнавы. Может быть, и ему стоит? Он сомневается недолго, и опять пытается раствориться в толпе… и совершенно не удивляется, когда встречает их в совершенно другом месте через полчаса… Центральный храм… много народу, все сидят на лекции. А кто лектор?.. Он заглядывает в окно, и чувствует, как его прошибает током – лекцию читает его Духовный Учитель. Он заходит на лекцию и садится прямо возле Духовного Учителя. Такая редкая возможность. Как хорошо. В душе воцаряется мир и покой. Всё встает на свои места. От меланхолии не остается и следа… Чуть позже, сегодня же, его рекомендуют на посвящение. Учитель говорит: подожди немного, дней десять, нужно съездить кое-куда, заеду сюда на обратном пути, тогда и получишь… * Десять дней как десять лет… …закончились… * Праздник. Явление Господа. С утра на холодной электричке поехать на встречу со своим Учителем. С заветными четками у сердца… Необычное, неизведанное ранее чувство… распирает грудь… Даже гравитация слабеет… Вот он, Гуру Махарадж! «…подожди до обеда. Сейчас срочно нужно уехать… давай, кстати, четки - надо успеть начитать…». Конечно, подожду, сколько надо, столько и буду ждать… вот четки… …в день посвящения ученику следует поститься. Да еще пост в честь праздника. Да как-то есть и не хочется даже, разве что водички немного… После обеда Учитель появляется на пять минут и опять куда-то уезжает: «…подожди еще немного, приеду ближе к вечеру... не бойся, приеду обязательно: у меня сегодня вечером самолет, перед вылетом заеду в храм за багажом. Ты, главное – дождись…» …Вечереет. В храме полным ходом идёт праздник. Все уже отведали праздничного пира. Кто-то отправился домой, а кое-кто всё ещё в алтарной. И эти кое-кто огромным клубком катаются по алтарной, распевая славу Господу и громыхая всем, что способно издавать хоть какой-то звук так, что дрожат небеса… Периодически из этого клубка вываливается один из мокрых участников с блаженной улыбкой на распаренном лице, вдыхает полной грудью свежего воздуха и ныряет в клубок обратно, чтобы вновь покатиться по алтарной, пред светлыми очами Величайшего из танцоров и Его брата, в честь, собственно, чьего Явления и грохочет сегодняшний праздник… Он смотрит на танцующих преданных, улыбается их настроению, но в алтарную комнату не заходит: до вылета Гуру Махараджа остается совсем немного времени, если он и появится (как же этого хочется!), то будет дорога каждая минута… Он меряет шагами двор… Постоянно смотрит на часы… с каждым мгновением шансов всё меньше: ведь Гуру Махарадж может позвонить и сказать, чтобы ученики забрали его вещи и привезли прямо в аэропорт, и тогда Гуру Махараджу не нужно будет заезжать в храм, теряя время в столичных пробках… Времени все меньше, а вместе с ним все меньше и надежды… До самолета остаётся совсем ничего… скорее всего, сегодня всё останется прежним… и имя… и судьба… «…Судя по всему, Господь хочет проверить мое смирение. Если я и в самом деле хочу стать учеником, то я должен суметь принять. Я должен смириться и идти дальше… как тяжело…» Он совершает над собой усилие, проглатывает горький ком в горле… «Сегодня Твой праздник Мой Господь, прости, что своим беспокойством тревожу Твою радость. Немного попою Твое имя… и поеду назад». Он поворачивается к алтарной, и подхватывает Святое Имя величайшего из Великих, которое так сладко поют Его преданные… …в это мгновение во дворе появляется Гуру Махарадж. Он кидается ему навстречу, забыв обо всём на свете. Гуру Махарадж берёт его за руку и быстро увлекает за собой. Их мгновенно обступают десятки преданных, все хотят побыть с Гуру Махараджем. Но Гуру Махарадж не останавливается. Дальше всё происходит как во сне. Гуру Махарадж заводит его в комнату. В комнате достает с полки книгу, ту самую, что когда-то купила мама, несколько лет назад. На задней обложке фотография Прабхупады. Гуру Махарадж указывает на него и велит произнести обеты. Голос не слушается, срывается... Гуру Махарадж прикладывает четки к фотографии Прабхупады, задумывается на пару секунд… и называет новое имя… то самое имя, что только что преданные пели в алтарной… Гуру Махарадж выходит из комнаты, отдаёт последние распоряжения, забирает багаж и уезжает в аэропорт… * …съесть яблоко, впервые за день… в вагоне вечернего метро… среди людей, у которых сегодня не произошло ничего существенного… * Учёба подходит к концу, приходит пора возвращаться домой. Он прощается с новыми друзьями, кланяется прекрасным Божествам. Немного грустно покидать их прибежище. После бросает взгляд на преданных, сидящих в алтарной. Он знает, что со многими из них он больше не встретится никогда. Дорога в аэропорт. Самолет. В самолете в соседнем с ним кресле сидит молодой христианский священник в рясе. Весь полет они косятся друг на друга: один из них читает Библию, другой Бхагавад Гиту. * В родном храме ситуация непростая. Все говорят о скором переезде: не хватает денег на поддержание. Многие из живших там прежде преданных разъехались, кто по домам, кто по другим храмам. Но те, кто остался, с энтузиазмом продолжают заниматься служением. Осталась и ОНА. Она активно занимается храмовыми делами, что-то пишет и учитывает; порой, при встрече улыбается ему. Он распространяет книги и пытается понять свою дальнейшую судьбу… Дух неопределенности, витающий в храме, заставляет его задумываться о грядущем. Всё чаще появляется одна и та же мысль, которую он сначала пытается отогнать от себя, но потом смиряется с ней… и даже обращает на неё внимание... Похоже, пришла пора вновь принять ещё одно грандиозное решение, которое должно круто изменить привычный ритм жизни. И опять он, как и несколько лет назад, вынашивает это решение, заранее зная результат. И, как и в прошлый раз, ему вновь нужно созреть и принять этот результат. Проходит несколько беспокойных дней… и в очередное солнечное утро он набирает в грудь воздуха и подходит к ней… Он начинает издалека… При этом внимательно смотрит на ее реакцию… Он продолжает что-то говорить, не слыша собственного голоса… потом набирается смелости и просит стать его женой… Уф… вот это труд! Чтобы сказать такое, сколько, оказывается, нужно всего пережить… Она еще не ответила…Смотрит на него и не знает, что сказать… Ей, видимо, ещё сложнее, чем ему: он хотя бы готовился последние дни, а она мирно трудилась и ничего не подозревала… Он хочет услышать ответ сразу: он знает, что иногда девушка может сказать «нет»… или попросить подождать несколько дней… И он этого хочет меньше всего: мужское эго не позволит подойти во второй раз. И потому он ждет прямо сейчас… …она смущена, ей неловко… …- Да, согласна… * С этого дня жизнь стала идти по-особому. Как будто надеваешь новую одежду и начинаешь выглядеть по-другому. В голове появилась новая полочка, на которую предстояло столько всего расположить… …похоже, жизнь принимает новые очертания… …прогулки по городу... знакомства с родителями… походы в магазины с тремя совместными копейками в кармане… весенний распускающийся лес… …храм переезжает на новое место, опять в город… Незаметно проходит лето. Время свадьбы определяют на осень. Родители знакомятся друг с другом… похоже, импонируют друг другу… только не хватает мамы… обсуждают сценарий предстоящего события… сталкиваются с проблемой вегетарианского стола… И вот заветный день приходит… Она, стройная и сияющая, в белом атласном сари. Вызывает неподдельный интерес со стороны других невест. Он в черном костюме и галстуке… Родители с серьёзными лицами… Шумные преданные с тилаками на лбах… - Невеста, вы согласны? - Да. - Прошу ответить жениха. - Да. - Властью, данной мне государством, объявляю вас мужем и женой… Их окружают все собравшиеся, смеются, жмут руки, хлопают по плечу, чего-то желают, благословляют, вручают конверты или обещают вручить вечером, дарят цветы… …свадьба проходит в один день в трех городах: сначала в храме, потом все едут в дом его отца, потом в дом её родителей. Родственники пытаются устроить какие-то выкупы, конкурсы, заставляют что-то кричать, что-то отгадывать, куда-то наступать, что-то искать… словом, выкуп шумит полным ходом… невеста, точнее уже полдня как жена, ждёт в маминой квартире, когда за ней придёт её молодой муж… она стоит в комнате и, смущаясь, ждёт его прихода… после их заставляют кусать каравай… «Он без яиц?» «Кусайте, не бойтесь – без яиц, специально для вас делали»… …словом, всё как у людей, всё, как положено… и родители спокойны… и перед соседями не стыдно… длинные столы… многочисленная родня… песни, тосты, слёёёзы, поздравления, наставления, пожелания… …гости робко кричат «горько», не увидев особого энтузиазма со стороны молодых, непонимающе жмут плечами и больше не кричат… …Быстрее бы всё это закончилось… как утомительно жениться… день сегодня такой длинный… хочется покоя после всех событий… просто побыть вдвоем… * Началась новая эпоха. Сняли квартиру возле храма. Абсолютно пустую, если не считать кривого кухонного шкафчика, стоящего на полу и деревянной кровати. Белые стены, пустой балкон, холодный кафель. У них и вещей-то особо нет никаких. Так, по мелочи разве что, пара пакетов. Пытаются обжиться. Нужно на кухню кое-что, в ванную… Они ходят в храм каждый день: благо, квартира рядом. Он занимается своим служением, она своим… * Хозяйка ежемесячно поднимает квартплату, не на много, но все-таки… К ним приходят гости, они ходят к другим. Общаются, угощают, засиживаются допоздна, Иногда они ездят к родителям. Иногда гуляют за ручку и мечтают. Столько всего впереди… столько всего задумано, столько ещё предстоит сделать… * Через какое-то время он понимает, что главное, что им предстоит сделать – научиться быть людьми. Людьми, которые живут по законам морали и долга, которые могут гармонично жить в материальном мире, продолжая, при этом, идти по духовному пути и показывая достойный пример. Они учатся понимать разницу между духом и материей, для них каждый день как урок. И она помогает ему усваивать эти уроки. * Оказывается, в семейной жизни гордость и чувство собственной правоты играют не самую важную роль. Иногда кто-то из них двоих неправ, как поступит другой? Самый простой путь – упрёк и назидательный тон. Чувство правоты и созерцание чужой ошибки с радостью выдают индульгенцию на самовозвеличивание. Кажется, что весь мир в этот момент рукоплещет твоей праведности. Хочется снисходительно давать наставления, а в особых случаях и повысить голос… Но в глубине души это не приносит удовлетворения ни ему, ни ей… оказывается, если люди близки и дороги друг другу, они примут ошибку другого как свою собственную, и вместе попытаются её исправить. Вместе улыбнутся, и, взявшись за руки, пойдут дальше. Семейная жизнь, если началась, должна продолжаться и развивать позитивное духовное видение. Он верит, что основа успеха – понимание и вера, того факта, что он и она остаются доброжелателями друг другу при любых условиях. Они верны друг другу в этой жизни, и в верности своей помогают друг другу двигаться к Богу. Они неизменные и искренние друзья друг другу, и какие бы разногласия не случались, спасение от любых разногласий – это желание творить добро для близкого человека. * Он закрыт по природе, и когда у них возникают разногласия, он предпочитает отмалчиваться. Но она с этим категорически не согласна. Она считает, что отношения должны быть честными и открытыми, а все проблемы проговорены и решены. В глубине души он согласен с этим, но ему трудно бороться с самим собой, и потому он по привычке предпочитает прятаться, как страус, в песок молчания. Ему трудно и больно вылезать из своего привычного кокона, чтобы открывать ум и сердце. Но она против замалчивания проблем и потому регулярно теребит его и «вытаскивает» на открытый разговор. Ей это стоит больших усилий, и когда он, совершив над собой усилие, выговаривается, он чувствует благодарность к ней, и, вдохновлённый, говорит, что впредь только так и будет. Но проходит месяц-другой, и ей снова приходится вытаскивать наружу проблему, и снова приходится вытаскивать его из привычного кокона. И в этом её сила и мудрость. Иногда она устаёт от борьбы с его закрытостью и бессильно плачет. Говорит, что у неё опускаются руки, и она не знает, как дальше быть. * В новом храме полным ходом идёт ремонт. Дел у всех выше крыши, преданные трудятся не покладая рук, с полной самоотдачей, совершая порой героические усилия. Ему и ей также находятся занятия, и потому каждый их день заполнен и насыщен. * Каждый день он общается с преданными. Это приносит ему радость, а также учит его очень многому. Он наблюдает за людьми, которые ежедневно окружают его, или которые приходят раз в неделю на воскресные программы, или которые приходят раз в полгода только по большим праздникам. Все смотрят по-разному на одного и того же Кришну, и, соответственно, по-разному себя ведут с Его преданными. Главная проблема в непонимании друг друга в обществе преданных, как ему кажется, - это неоправданные ожидания. Прихожане ожидают от лидеров чего-то своего, и, не дождавшись, обижаются. Кто-то из них даже заявляет, что плох Сам Кришна, так как никак не может толком проконтролировать своих преданных. Кто-то даже уходит из общества, и после просто наблюдает за ним со стороны, сожалея в глубине сердца о своем уходе. Но, пытаясь убедить самих себя, ищут новые аргументы в пользу своих теорий. Жители храма ждут от прихожан чего-то своего, и, не дождавшись, начинают игнорировать или избегать их. Кто-то с ожиданием смотрит на великих странствующих проповедников, и, порой, так и не сумев получить от них ничего «существенного», лишь хмуро отмалчивается, слыша после чьи-то восторженные отклики. Все чего-то от кого-то ждут. И эти, как может показаться, разнообразные ожидания сводятся к двум главным принципам: желанию встретить того, кто способен даровать совершенную бескорыстную бесконечную любовь, и желанию отдавать сокровище своей любви совершенной личности… Все хотят любить и быть любимыми. Получать и отдавать глубочайшее и могущественнейшее из чувств. Две основы бытия. Все остальное меркнет рядом с этим. * Иногда ему кажется, что многие упорно ждут нового Мессию, который не будет никого спрашивать, а просто ласково и могущественно возьмет всех желающих за шкирку и понесет в духовный мир. Нужно просто вовремя «попасть под раздачу». Не нужно будет делать ничего, не нужно будет напрягаться, нужно будет просто предаться и висеть, ожидая остановки на Голоке. «Дорогие пассажиры, наш экспресс «Очень Добрый Мессия» благополучно прибыл в духовный мир. Надеюсь, вы найдете Того, к Кому мы вас доставили: Он синенький с дудочкой. Не перепутайте. Спасибо, что смиренно провисели всю дорогу». Только что-то Мессия всё не приходит и не приходит. И когда придёт – никому не известно. А месяцы и годы, между тем, летят и не спрашивают. И волосы потихоньку седеют. И вся ятра уже поперебывала на всех нама-хаттах, отметила кучу праздников, спела сотни зажигательных киртанов, прокрутила километры на четках, много раз побывала в Святых Местах. На каждого нового приходящего преданного смотрят с ожиданием… а вдруг?... Где Мессия? Кто им станет? На кого равняться в своей ежедневной садхане? Кто покажет пример глубочайшего смирения и бесконечной мудрости? Кто будет улыбаться при каждой встрече, будет гладить по голове, будет жалеть, вести, спасать, проповедовать, прощать идиотские выходки, смирять вожделение и гордыню, и при этом будет любить всегда и не смотря ни на что? Кто будет звонить по праздникам, кто будет справляться о здоровье, и при этом не будет навязчивым? Словом, кто потащит меня в духовный мир, даже помимо моей воли? Где он, спаситель моей жизни? И на кого обижаться из-за его отсутствия? На лидеров? На организацию? Или на Кришну?... …или может, на самого себя? На самого себя?! Совершенно исключено! Во-первых, мы жители Кали-юги, и нам позволено быть дураками. Одобрено, так сказать, шастрами. Во-вторых, мы, на самом деле, так велики в своем духовном величии, что всё ещё не в духовном мире по чистому недоразумению. Просто никто этого не понимает. Так что не совершайте апарадху. Ваши сомнения оскорбительны… И всё-таки, когда же придет Спаситель и потащит за собой?... чтобы можно было расслабиться… чтобы больше не напрягаться… не бороться… просто быть самим собой… вздорным, ленивым, неудачливым, лишенным разума дитятей Кали-юги… Многие из тех, кто окружает его, включая его самого, задаются этим вопросом… но никак не могут найти ответа… * Что такое ИСККОН? Насколько он, как человек, да и любой другой преданный, с которым он пытается служить одному общему Кришне, нужен обществу? Какие отношения связывают «большой» ИСККОН и маленький храм? Или же это просто номинальные названия? Или эта связь в молодом обществе всё ещё устанавливается? Кто есть человек для всего общества в целом? Кто человек – винтик в огромной махине, которая набирает обороты, и которой человек должен служить, пока есть силы? Или, всё-таки гигантский механизм духовной организации должен служить каждому конкретному человеку? Как суметь не погрязнуть в бюрократизме, в этом неизменном спутнике любой большой организации? Где проходит грань между необходимостью следовать букве закона и важности учёта личностного, человеческого подхода? Многие из тех, кого он знает, да и он сам в том числе, с радостью готовы применить закон на ком-нибудь другом, но при этом как само собой разумеющееся, ожидают снисходительного исключения для самих себя. Имеет ли огромное общество лицо? Теоретически он знает: Кришна сверху. Кришна главный. Неизменно улыбается чуть грустной улыбкой и смотрит. А у общества Кришны какое лицо? Чего ждать от себя, от других, от общества, от Бога? Где доля его личной ответственности и творческой инициативы, которую он может взять, чтобы что-то делать для общества, и при этом не получить по шапке за «несмирение и неавторитетность»? Как реализовать цели, которые Прабхупада ставил, создавая ИСККОН? Как научиться обмениваться с преданным шестью видами любовных взаимоотношений, забыв о возможных прошлых неудачах? Что имеет первостепенное значение: менеджмент и ведение финансов организации или духовная проповедь? Если менеджмент первостепенен, то почему общество называется духовной организацией? А если на первом месте стоит духовная проповедь, то почему духовные учителя перегружены менеджментом и почти недоступны для учеников? Кем должен быть духовный учитель: менеджером или учителем? Почему с некоторыми старшими преданными, с которыми он говорит на одном языке, ему удается пообщаться только десять минут раз в пять лет? По две минуты за год. Больше не получается: извини, кроме тебя есть много других дел, на тебя нет времени. Значит ли это: расти, как трава в поле. Вырастешь нормальным - молодец, вырастешь сорняком – выполем и выбросим… * Он знает, что все эти проблемы – просто неизменные спутники роста молодой организации с древнейшей в мире философией. И что нужно много работать, чтобы преодолеть сложности. Прежде всего – нужно прямо сейчас и прямо сегодня начинать действовать. Не ждать Мессию… ведь можно и не дождаться. Нужно самому сделать первый шаг к людям, тем, кто нуждается в тепле и добром слове. Нужно быть готовым улыбнуться любому преданному, не бояться сказать доброе слово, посмотреть в глаза, поддержать его на нелегком духовном пути. То, чего ему самому нужно больше всего, он должен не бояться отдавать и не жалеть. Любви в сердце много у каждого. Она никогда не закончится. Душа производит любовь в огромных количествах. Хватит на всю вселенную. Душа готова отдавать любовь без условий и ожиданий. Ведь это её естественная природа. Просто не все в это верят. Он хочет верить, что общество преданных Кришны было создано именно для того, чтобы получать любовь и отдавать любовь. Гауранга Махапрабху пришел ни для чего другого, Он пришел, чтобы затопить любовью весь мир и насладиться ею. И пусть не до конца понятно, как это делать на уровне всего огромного общества. Пусть не до конца понятно, как каждый пришедший сможет найти себя в этом обществе. И пусть не до конца понятно, сколько нужно ждать до расцвета Золотого Века. Неважно. Он верит, что это его путь, и Кришна обязательно укажет верный путь. Он верит, что его родной дом – это общество преданных Кришны. И что впереди ещё очень много работы. Он готов. Он хочет. Он верит… И всё, что было до этого – было лишь прологом-вступлением, подобным восходу долгожданного солнца. А то, что ждёт его впереди – будет ясным рассветом, открывающим новый день, в котором каждый шаг – танец, а каждое слово – песня… Закончено в Шри Дхам Майапуре, в день Явления Господа Шри Нитйананды Прабху, 2010
Диалог
- Здравствуй, Кришна! Прими мои поклоны. - Здравствуй, Мой дорогой. - Я так рад Тебя видеть. Сегодня Ты очень красив. - Спасибо. Она постаралась. Она сегодня хорошо украшала. - У Тебя есть время? Мы можем поговорить? - Конечно. Она придёт через пару часов. Давай поговорим. - Знаешь… обычно, когда я не рядом с Тобой… то есть когда я не возле алтаря, когда не смотрю в Твоё лицо, мне так много хочется Тебе сказать. А когда прихожу к Тебе, смотрю на Тебя, то всё забываю. Или что-то говорю невпопад. Ты прости. - Ничего. Давай просто помолчим. Сейчас никого нет. Только мы. У нас есть время. Хорошо просто помолчать с хорошим человеком. - Да, наверное… (молчание) Господь, что-то… Мне как-то неловко. Кажется, что я должен что-то говорить. - Тогда говори. - У меня так много всего… - Начни с главного. - Хорошо, я постараюсь… Я давно хочу Тебе сказать, что моя жизнь… Она какая-то… - Какая? - Странная, что ли. - То есть? - Ну, я знаю, каким я должен быть. В совершенстве... И хорошо знаю, какой я сейчас. - И что? - Я вижу большую разницу. - Что именно тебя смущает? - Я люблю Тебя, Господь… - Я знаю, Мой дорогой. Тебя это смущает? - Нет. Мне стыдно, что я не могу воплотить в жизнь мою любовь. Она какая-то… теоретическая, что ли. - Больше на словах. - Почему ты так решил? - Это из-за моих желаний. Мои желания, они мешают мне любить Тебя. - Если эти желания принадлежат тебе, значит, ты можешь избавиться от них. - В том то и дело, что не могу. - Они сильнее? - Да. - Твои желания, сильнее твоей любви ко Мне? - ... наверное… - Понимаю. А что ты делаешь, чтобы от них избавиться? -Как сказать…Иногда ничего не делаю. Иногда стараюсь их просто игнорировать. А бывает, и не знаю, что с ними делать. - Продолжай. - И я хочу, я прошу… Твоей помощи. - Что именно ты хочешь? - Избавь меня от них. Пожалуйста. - Зачем? - Чтобы моей любви ничто не мешало. Я хочу любить Тебя. Но не могу сделать это совершенно. Очисти меня. - Ты в самом деле этого хочешь? - Хочу. - Правда? - Да. - И каким ты тогда станешь? - …э-э-э… чистым… преданным… - И что будешь делать? - Буду любить Тебя… - Ты ведь Меня и так любишь. Только что говорил. - Ну, я стану другим. Я буду думать о тебе постоянно. Буду служить Тебе постоянно. - А ты готов к этому? - … готов! - Хорошо, но если Я это сделаю, что скажут твои родители? Жена? Друзья? Ты о них подумал? - … Ну, переживут, как-нибудь… - А чем ты будешь заниматься целый день? - Буду думать о Тебе, разговаривать с Тобой. - А о чём мы будем с тобой разговаривать? Ведь у тебя больше не будет проблем… - Ну… о Тебе, наверное… - Нам ничего не мешает поговорить сейчас. Говори. - … Ты такой красивый сегодня...Хм… это уже было. - Было. Что ещё? - Я тебя люблю… - Тоже было. - Ты такой кра… (пауза) Господь, Я не знаю, что сказать. - Почему? Ведь у тебя было много всего. - Было. Но это всё обо мне. Я могу говорить о себе, о своих проблемах. Но чтобы о Тебе… У меня не получается. - Почему? (думает) Я… я… я просто о Тебе почти ничего не знаю. - Зачем же тебе тогда быть моим чистым преданным? Ты не знаешь обо Мне толком ничего, и просишь. - Меня сделать тебя другим человеком. Это похоже на авантюру. - Я знаю, что Ты добрый. - Спасибо. Что ещё? - Умный… Ну… я знаю, что так будет лучше для меня. - Верно, лучше. А для Меня? - Для Тебя? …не знаю… не думал об этом… - Так что же будем делать? У тебя есть решение? - … (умоляет) Кришна, мой Господь, я так слаб, так глуп. Я ничего не понимаю в духовной жизни. Моя жизнь - это просто дни и ночи, заполненные пустыми мыслями. Но я хочу быть с Тобой, Господь! Я хочу говорить с Тобой! Кришна! Дорогой Кришна, моё сердце плачет! Я запутался, у меня так много глупых желаний. Не прогоняй меня из-за них, не отвергай. Я вижу, что не гожусь ни для чего. Я ничего не могу сделать для Тебя. Ничего… Но позволь мне просто быть с Тобой. Быть с Твоими преданными. И продолжать… Нет! Нет! Позволь мне начать учиться служить Тебе. Позволь мне начать учиться жить без моих желаний! Разреши мне начать узнавать о Тебе! Разреши… - (пауза) … Хорошо… Я разрешаю. - …Прости мои слёзы. Я не плакал пятнадцать лет. Я знаю, что нельзя плакать перед алтарем. - Ничего. Я их вытру. - …Господь… и ещё… - Что, Мой хороший? - Можно, мы просто помолчим? - Можно. Ведь здесь и сейчас только мы… 2006 г.
С Днем рождения
Маленькая шестилетняя девочка. Большие банты, белые гольфы, юбочка. Чуть картавя и шепелявя. (Поёт) С днём рожденья Тебя! С днём рожденья Тебя! С днём рожденья милый Кришна! С днём рожденья Тебя! Дорогой Кришна, поздравляю Тебя с днём Твоего рождения. Желаю Тебе крепкого здоровья, успехов в духовной жизни и много-много денег. Вот. Это меня папа так учил поздравлять. Он так говорил дяде Муктидасу, когда мы ходили к нему на день рожденья. Только вот, дорогой Кришна, я чего-то не пойму: Ты же Бог. И здоровья и денег все просят у Тебя. Зачем Тебе здоровья желать или много денег? У Тебя всё есть. Не понимаю. Я лучше пожелаю Тебе, что-нибудь другое. Я желаю Тебе… Я желаю Тебе… Чтобы Тебя никогда не поймали, когда Ты масло украдаешь. И чтобы Твои друзья всегда-всегда были с Тобой рядом. И чтобы Ты всегда побеждал злых дяденек, таких как злой Камса. И ещё я хочу сказать, дорогой Кришна, только Ты не обижайся на меня. Я не хочу Тебя обидеть. Я вот только не понимаю, почему мы Тебя поздравляем. Ну Ты же Бог. Ты ведь же живёшь в духовном мире. А там так хорошо. Там Тебя все любят, там… та же Радхарани! Там так красиво! Там Ты такой счастливый! А здесь? Здесь дядьки пьют пиво и стреляют из пистолетов. А тетеньки бросают своих деток. И даже в мультиках котики и мышки говорят плохие слова. И с чем Тебя поздравлять, Кришна? Что Ты пришёл в такое нехорошее место к нам? Нет, Кришна, Ты как хочешь, но с Твоим днём рожденья поздравлять нужно не Тебя, а нас. И меня тоже. Потому что, если бы ты не родился, (вздыхает) я бы о Тебе никогда не узнала бы. И жила бы себе как все женщины. Замуж бы, наверное, вышла… Ох, тоска. А я хочу, чтобы со мной был рядом Ты, Кришна. Может, я Твоей женой хочу стать. Так что, понимаешь?... А злого этого Камсу Ты не бойся. Он не страшный. Ты Его победишь, когда подрастёшь немного. Ну, Ты, конечно же, не помнишь, как всё было, когда Ты родился. Поэтому я Тебе сейчас всё расскажу. Ты тогда был такой маленький, как же Ты можешь помнить? Когда Ты был ещё в животике у Своей мамы, злой дядька Камса запер Твоих маму и папу в тюрьму. Ну, и Тебя тоже. Запер, и не выпускал. А потом… а потом Ты родился, в тюрьме. Там было очень темно и страшно. И все боялись Камсу. А когда Ты родился стало светло, и все перестали бояться. Но злой Камса всё равно очень рассердился. Он даже хотел Тебя (шепотом) убить. Но не смог. Потому что Твой папа унёс Тебя в другую деревню. Все замки на тюрьме раскрылись сами по себе, и Твой папа спокойно ушёл. Чтобы Ты был в целости и сохранности. Он думал, что Тебе страшно. И унёёс Тебя далеко-далеко. В деревню Гокулу. И там Ты жил с мамой Йашодой и папой Нандой Маха… Маха… Махараджей. И там Тебе было очень хорошо. Ты там масло украдал, с телёнками игрался, шкодничал с мальчишками. Рос себе и рос. Ещё всяких демонических демонов побеждал. Ты победил злую тетеньку Путану, злую тележку и злую лошадку Кешу. И потом ещё много всяких. Да что я говорю, Ты там подрос и Сам должен всё помнить. Там Тебя Твои мама и папа очень сильно любили, поэтому Тебе было так хорошо. Я знаю, что там, где есть мама и папа, которые тебя любят, там всегда бывает хорошо. Вот у меня, например, есть мама и папа, и ещё у меня есть Ты. И мне очень хорошо. Ой, чуть не забыла! Заговорилась тут с Тобой. Я картинку для Тебя нарисовала. Смотри (разворачивает большой лист бумаги, на нём по-детски нарисованы фигурки людей, девочка показывает) Смотри, дорогой мой Кришна. Вот это моя мама, она слева. Видишь, какая она красивая. Вот это мой папа. Он справа, он тоже красивый и сильный. А вот посерединке это мы с тобой. Вот это я с бантиками, а это Ты – без бантиков, с перышком. Я это перышко специально для Тебя училась рисовать. Ты держишь за руку меня и папу. А я держу Тебя и маму. А знаешь, почему Ты держишь папу, а не маму? (шепотом) Потому что, если Ты возьмешь за руку мою маму… то она сразу же… она сразу же убежит к Тебе. Я знаю, Кришна, Ты такой хитрый (грозит пальчиком), Ты берёшь девушку за руку, и она сразу в Тебя влюбляется без памяти. Поэтому, пожалуйста, не обижайся, я не против, чтобы Ты взял мою маму за руку. Но только не сейчас. Потом возьмёшь, когда я вырасту. Ладно? А то она уйдет к Тебе, и кто же останется со мной? Потерпи. Я пока не хочу её отпускать. Она мне сейчас очень нужна. Без меня ей было бы совсем нехорошо. (Вздыхает) Я ей тоже так нужна. Мама моя иногда садится на пол и горько так вздыхает. «Доченька, - говорит она мне, - доченька, скажи, Кришна про меня не забыл?» А я говорю: «Мама, ну как ты такое можешь говорить? Кришна тебя никогда не забывает. Он же у нас дома живёт. Ты Ему кушать готовишь. Он к Тебе обязательно придёт, возьмёт за руку и отведёт во Вриндаван, ты просто подожди, пока я вырасту». А она посмотрит на меня, улыбнется, а потом так тихо-тихо заплачет. И скажет: «Уж поскорей бы». И я её жалею. Маму мою. Она так говорит, потому что папа мой всегда такой усталый. Он приходит с работы и садится мантру повторять, или книжки читать. А потом и спать пора. А с мамой поговорить у него уже и сил нету. Вот она и думает, что никому не нужна. Но только это не так. Я-то знаю, что папа маму очень сильно любит. Он говорит, что любит нас даже больше, чем Тебя. Только Ты, Кришна, не обижайся на него. Он и Тебя тоже любит. Но он почти всё время занят, он деньги зарабатывает, чтобы у нас с мамой было всё, что нужно. И поэтому очень устаёт. Кришна, ну я же знаю, что когда-нибудь мои мама и папа вернутся к Тебе. И будут всё время с Тобой. Просто сейчас они немного заняты. У них есть я, и они меня воспитывают. Ты же знаешь. Я вот хотела Тебя попросить, Кришна, сделай так, чтобы моя мама не плакала, а папа бы не уставал так сильно. Ты же поможешь, правда? Пусть у них будет больше сил и радости. И тогда они больше будут о Тебе думать. Что это за жизнь, когда не радостно? Мой папа говорит, что когда он жил в Храме, он думал только о Тебе… Целых четыре года. Он продавал Твои книжки. Он говорит, что это было такое хорошее время. Он каждый день ходил к людям, рассказывал им про Тебя, Кришна, а потом возвращался, кушал и отдыхал. И ни о чём не волновался. У него были друзья. Мама говорит, что папа в то время всегда улыбался и пел. Она говорит, что никогда не видела никого счастливей, чем он. Но однажды он посмотрел на мою маму, и почему-то стал волноваться. Она всегда была такая красивая. И он посмотрел на неё и стал думать про неё. А потом понял, что надо её взять в жены. И мама согласилась. Она тоже тогда в Храме жила. Она очень красиво шить умеет, и готовит вкусно-вкусно. Она тоже книги продавала, пока в Храме жила. Как и папа. И когда папа сказал, что возьмет её в жены, она сразу согласилась. Потому что он был такой счастливый и веселый. Она думала, что с ним всегда будет так радостно и весело. Но мама говорит, что потом, когда я появилась, папе стало тяжело. Ведь ему надо и Тебя утром поднять, и круги свои прочитать, и помочь маме убраться, а потом ещё и на работу пойти, чтобы денежки заработать. Вот он и грустит, что так тяжело приходится. Но, ты не подумай, Кришна, он и Тебя любит, и меня, и маму. И ни на кого не обижается. Он говорит, что по-другому сейчас нельзя. И что это Ты так хочешь. Скажи мне, по секрету, Кришна, это что, правда? Ты и в самом деле хочешь, чтобы мой папа так уставал? Или это надо для его кармы? Ты так его карму лечишь? Ты только скажи. Если это так, то я пойму. Я его просто жалеть буду и буду говорить, что это Ты ему так карму лечишь. Хорошо? И маму тоже буду жалеть. Она такая грустная, потому что ей приходится целыми днями дома сидеть. Она постоянно убирается, готовит, стирает, за мной смотрит. И ещё ей надо круги свои читать. А ей хочется почаще в Храм приходить, подружек своих повстречать или просто погулять. И она так мечтает в Индию поехать. К Тебе домой. Они с папой уже два года денежки в пакетик складывают, чтобы в Индию поехать. Ты же не против, правда? Они говорят, что если Ты разрешишь, то они поедут. Ты уж разреши, Кришна, пожалуйста. Хоть разочек. Я знаю, там хорошо. Я бы девочкам во дворе рассказала бы всё. Они любят про Тебя слушать. Я им расскажу, где Ты живёшь, какие у Тебя там Храмы, как там красиво. Они меня спрашивают: «А кто этот Кришна?». И я им всегда рассказываю. Я им рассказываю, что Ты всегда рядом с нами. И что увидеть Тебя очень легко. Мне вот совсем не трудно всегда видеть, что Ты рядом со мной. Я это всегда чувствую. Я же знаю, что небо голубое, потому что это Ты так захотел. И цветочки такие красивые и яркие, потому что их Ты разрисовал. И это Ты раскрасил всех птичек, бабочек, и даже наше кошку Мусю, которая живет во дворе. И я знаю, что Ты мне всегда помогаешь во всех моих событиях. Это Ты помог мне родиться у моих мамы и папы, что это Ты вылечил меня, когда я болела ангиной, и что это Ты помогаешь мне расти и становиться больше. Без Тебя, Кришна, я бы не смогла прожить нисколечко. Иногда мой папа, когда читает свои круги, закрывает глаза и начинает так раскачиваться в разные стороны (девочка раскачивается). Я у него спрашиваю: «Папа, это ты зачем так делаешь?» А он мне говорит: «Хочу почувствовать Кришну в Святом Имени». А я ему говорю: «А зачем ты так качаешься?» А он говорит: «Так мне легче сос… ре… сосредоточиться». И опять начинает качаться и меня не замечает. Зачем он это делает, Кришна? Ведь Тебя так легко увидеть. И не надо совсем сос…редо…точиваться… Надо просто сказать: «Кришна, я здесь. Хочу Тебя увидеть». И Ты сразу проявишься. Ты проявишься в теплом солнышке утром, Ты проявишься в звёздах и Луне ночью, Тебя можно понюхать в лесных цветах, и можно услышать в каплях дождя. Я видела, как весной ты выталкивал мягкие травинки из земли, и делал из черных головастиков зелёных лягушек. Ты греешь нас зимой, и даёшь нам осенью картошку. Ты везде, Кришна. Я Тебя везде вижу и чувствую. И иногда я чувствую, как Тебе тесно у меня в сердце. Это просто потому, что я ещё маленькая, и сердце у меня тоже ещё маленькое. Вот когда я вырасту, моё сердце станет большим, и Тебе не будет в нем так тесно. И оно не будет так сжиматься, когда я буду видеть Тебя в солнышке. Тебе не будет тесно. Оно станет большим-большим, огромным, как целый мир. Тебе в нем будет так хорошо. Я построю в нём красивый домик из цветов, и Ты будешь в него приходить. Вместе с Радхарани. И ещё там будет много красивых девочек. И я буду с ними. Я буду приходить к Вам, буду приносить Вам молоко. Я буду приносить самое лучшее молоко. Ты ведь его так любишь! И мои мама с папой тоже там будут. Только они уже не будут мои мама и папа. Но Ты им об этом пока не говори, а то они расстроятся. Придёт время, и они сами всё узнают. А сейчас, пока мои мама и папа – это мои мама и папа, мне нужно их слушаться. Папа, например, всегда говорит, что нужно круги повторять. Ну, я и повторяю. Я помню, когда я была в животике у мамы, я повторяла круги вместе с ней. А потом, когда я появилась, я перестала повторять, потому что всё время спала или кушала. А потом, когда я выспалась и наелась, я опять начала повторять круги. И сейчас мне уже шесть лет. И поэтому я повторяю шесть кругов. А когда мне будет семь, я буду повторять семь. А потом и восемь, и девять. А когда мне будет шестнадцать, учитель даст мне новое имя, и я всегда буду повторять шестнадцать кругов… Ой, Кришна, кажется, меня мама зовёт. Кушать. Мы сегодня ещё ничего не кушали. Это ведь Твой день рождения! Побегу к маме. Она приготовила для Тебя так много вкусного, Тебе же понравилось? Я тоже попробую, а потом ещё с Тобой поговорю. Не скучай без меня. Скоро увидимся. Пока. 2006 г.
Приветствие
Без пяти семь. Начинают собираться. Заходят, позёвывают, кладут коврики на свои привычные места, встают и ждут. Кто-то смеётся, кто-то громко пересказывает приснившийся только что сон. Кто-то пытается за пять минут дочитать последние два круга. Кто-то достаёт из кармана халаву, оставшуюся с воскресенья, и украдкой кидает её в рот. Не прикасаясь к губам. У него ничего не получается. Халава падает на пол, чем сразу же привлекает товарища, тот с готовностью протягивает левую руку, а правой указывает на свой открытый рот с измученным без сладкого вкуса языком. Жуют вдвоём, умиротворённо, улыбаясь. Кто-то, бубня себе под нос, читает книгу. Матаджи в своём дальнем уголке сбились в стайку и обсуждают, почему брахмачари практически никогда не гладят свои дхоти, и к тому же так невнимательны к цвету и состоянию своих носков. В общем, всё, как обычно... Интересно, вспомнят про магнитофон или нет? Иногда вспоминают, а иногда, забывают, и когда нужно включить музыку, начинают суматошно искать кассету. И чаще всего не находят. Потому что, как потом окажется, кто-то отослал её своей бабушке. Однако сегодня про кассету вспомнили и благополучно извлекли из чьей-то тумбочки. Подготовили магнитофон, перемотали плёнку. Стоят. Ждут... Прошло три минуты. Ничего не происходит. У кого-то появляется надежда дочитать последних три круга. Набирает скорость. Остальные ждут... Покашливают. Ещё три минуты. Всё по-прежнему. Начинают волноваться. Ещё две минуты. Пуджари всё не идет. Оказывается, за пять минут до начала он вдруг почувствовал, что ему срочно нужно совершить омовение, и сейчас он, трясущимися от спешки руками, пытается одеться и нанести тилаку. Все напряжённо его ждут. Ещё три минуты. Кто-то начинает надеяться, что на этом утренняя программа закончилась. И сейчас будет прасад. Волнение усиливается. «Запоем что ли?», - вдруг неожиданно предлагает кто-то. Запевают. Нестройно поют несколько минут, пока, наконец, не вбегает мокрый пуджари. Все с облегчением вздыхают. Ещё бы. Уже пятнадцать минут восьмого. Он стремительно вбегает, разворачивается и так же стремительно убегает. Оказывается, забыл поднос с предметами для предложения. Проходит ещё три минуты. Все уже заметно повеселели. Кто-то читает мантру со всё нарастающей скоростью, переходя на визг и пытаясь выжать из оставшегося времени ещё пару кругов. Вдруг опять вбегает уже наполовину обсохший пуджари, на этот раз с подносом. Он спотыкается, цепляясь, краем чадара за дверь. Однако успевает поймать падающий цветок. Громко ставит поднос, и в полуприсяде судорожно пытается схватиться за раковину и за веревку колокола. Одновременно дотянуться у него никак не получается, и он не может сообразить, что же делать. Беспомощно машет руками в разные стороны, пока, наконец, кто-то не вкладывает ему веревку в дрожащую руку. Он сильно дёргает за неё. Колокол звонит пять раз подряд. Затем он облизывается и прикладывает выскальзывающую раковину к губам. Протрубить не удаётся. Звука нет. Он жалобно смотрит на Меня и просит помочь. Ах, какая искренняя преданность в его голосе. Какое внимание и чистота. Я просто не могу не прийти на помощь. Пожалуйста! Труби! Раковина начинает петь низким протяжным голосом. Все радуются и громко зовут Меня по имени. Я тоже рад и с нетерпением жду, когда откроется занавес. расиво протрубил три раза. Поставил раковину на место, глубоко вздохнул и, счастливый, попытался отдёрнуть ткань. С первого раза занавес не открылся. Скрепки, на которых он висит, сцепились друг с другом, не давая шторам разойтись. Я уже чувствую легкое волнение. Через мгновение я увижу лица Своих преданных, услышу слова их любви ко Мне. Их искренние и горячие молитвы. Наши взоры встретятся, и мы не захотим отрывать глаз друг от друга. Сейчас. Сейчас Я увижу вас, друзья мои! Как же Я счастлив, что у Меня есть такие искренние и верные друзья. Как же Я вас люблю... Наконец занавес открывается. И... Но где же вы?... Я никого не вижу... ...Все лежат на полу. Упали на пол, как палки, даже не посмотрев на Меня. Лежат и бубнят… Ну ничего страшного. Сейчас встанут, и мы пообщаемся. Начинают подниматься и настраиваются на серьезный лад. А один никак не встает. И ничего не бубнит. Я даже не слышу его мыслей. Просто молча лежит... Так и есть. Уснул, бедолага. Даже руку под голову положил. Я его прекрасно понимаю: вчера поздно лёг, сегодня рано встал. Посетил вчера нама-хатту. У грихастх, да и случайно остался посмотреть немного телевизор. Новости всякие, новинки Голливуда... В целях проповеди, разумеется. Чтобы знать, что такое майя. Затянулось, правда, за полночь. Однако приятным сюрпризом было то, что, оказывается, Голливуд сейчас снимает фильмы сплошь с почти духовным содержанием. Особенно фантастику и комедии. Он совершенно уверен, все четыре художественных и десяток мультипликационных фильмов, которые успел вчера посмотреть, были, так сказать... Ну, в общем, почти про Меня... Вот только в Храм ему пришлось возвращаться пешком. Не ночевать же под одной крышей с семейными людьми! Шафран этого не позволяет. Да и запасной гамчи с собой не оказалось. В общем, в брахмачари-ашрам влезал через окно, по водосточной трубе. Потому что дверь уже была закрыта изнутри. Пока лез, порвал дхоти. Но сильно не расстроился. Не к лицу отречённому человеку сокрушаться о каких-то материальных ценностях. А он сегодня как раз лекцию читает. Но к ней не готовился: во-первых не успел, а во-вторых, после хорошего фильма он к лекции обычно не готовится. Хороший фильм всегда дает ему глубокие духовные реализации, которыми можно поделиться с младшими. Наверняка, сегодня он что-то расскажет из вчерашнего кино. Если проснется к тому времени. Спит, он, по-моему, довольно крепко. Сразу заснул, как только прилег. Не просыпается. Все окружили его и смотрят на него. Не знают, как поступить. Старший всё-таки. Шнур на плече. Кто-то, как бы невзначай, задевает его ногой. Не помогло. Продолжает спать. На Меня никто не смотрит, и, по-моему, не собирается. Собрались вокруг спящего, шепчутся. Матаджи пытаются не обращать внимания, хотя с любопытством вытягивают шеи и смиренно хихикают. Неожиданно спящий просыпается от начавшей вдруг играть музыки, подскакивает и с серьёзным видом устремляет свой взгляд на Меня. Все вздрагивают, с облегчением отходят от него, и поворачиваются ко Мне. Приветствие началось. Наконец-то, дорогие мои вайшнавы, Я вижу ваши светлые глаза и чистые улыбки. Смогу насладиться словами вашей любви. Каждый из вас по-своему прекрасен и удивителен. Каждый из вас совершенно по-особому любит Меня и молится Мне. Каждый из вас неповторим, и каждого из вас Я люблю всем сердцем. Там, дома, есть всё, что угодно. Но только нет вас, дорогие Мои. И приходя сюда, Я вновь встречаюсь с вами всеми, и испытываю чувство совершенно неповторимого счастья и любви, которую вы Мне дарите. Вас нет со Мной дома, и со Мной нет вашей любви. Я прихожу именно за ней – за вашей любовью и вашим обществом. Но вы, к Моему сожалению, не всегда понимаете это. Каждый из вас удивительно чист и прекрасен, каждый из вас по-своему совершенен, но беда в том, что вы даже не подозреваете кем вы являетесь. Если бы Я хотя б на минуту открыл любому из вас ваше истинное положение, ваше вечное место рядом со Мной, то вы никогда бы не стали обращаться ко Мне с теми по-детски наивными просьбами, которые сейчас слетают с ваших уст. До тех пор пока вы будете путать истинные вещи с ложными, вы, даже обращаясь ко Мне, не сможете достичь совершенства. Однако сейчас ваше совершенство в том, что вы хотя бы просто обращаетесь ко Мне. И Я слишком вас люблю, чтобы позволить вам делать глупости, дети Мои. Дружок, скажи, ну почему ты думаешь, что будешь счастлив, когда откроешь свой семейный бизнес? Почему ты думаешь, что тебя ждёт чудная идиллия в своей квартирке? Ты мечтаешь о смиренной и мудрой жене, с которой ты будешь жить душа в душу всю жизнь, и которая будет тебе верным помощником и другом, не имеющим никаких материальных желаний. Ты мечтаешь о послушных детках, для которых не существует никаких законов кроме Моего и твоего. Ты приходишь ко Мне каждый день и требуешь от Меня всего этого, подробно объясняя и обосновывая. Ты знаешь, очень скоро Я позволю тебе встретиться с твоей будущей женой. А вместе с ней и со всем остальным, что тебе положено получить. И пройдет совсем немного времени, когда ты снова будешь также обращаться ко Мне, но уже с другими просьбами, и твои аргументы будут обосновывать совершенно другие желания. Ну а ты? Почему ты так просишь Меня позволить тебе уехать в другую страну? Только не рассказывай, что там мы будем ближе, а ты станешь святым. Я уже в твоём сердце, зачем тебе ехать куда-то? Ты тратишь столько сил, а на меня времени почти не остаётся. А ты, Мой хороший, зачем тебе способности экстрасенса? Зачем тебе уметь летать и ходить по воде? Если бы ты умел это, то в тот же день улетел бы из Храма, чтобы где-нибудь стать новым Мессией. Зачем тебе слава? Зачем тебе известность и власть? Тебе всё равно не затмить Моей славы и силы. Ты станешь великим по-настоящему, только когда вернёшься ко Мне. Чтобы быть Моим другом и спутником. Друзья Мои, всё, что от вас требуется – это просто позвать Меня в свою жизнь. Я вас очень хорошо слышу. Просто позовите, и Я тотчас дам о Себе знать. Многие из вас вспоминают обо Мне только раз в день, когда открываются шторы алтаря. И даже сейчас, когда мы смотрим друг на друга, вы умудряетесь засыпать. Проснитесь! Проснитесь! Я здесь! Я смотрю на вас! Я вижу вас!… Я люблю вас! А вы спите с открытыми глазами. Хотя ваши взоры обращены ко Мне, ваши умы очень далеко. Всё, чего Я жду от вас – это вашего желания быть со Мной!… Подносит раковину к губам. Она красиво поёт низким и протяжным голосом. Музыка обрывается. Все предлагают Мне свои поклоны. Спасибо, мои дорогие преданные. Я буду помнить о каждом из вас целый день, а завтра мы увидимся снова. И даже если вы забудете обо Мне, завтра, придя сюда, вы опять вспомните. И Я надеюсь, что однажды настанет день, когда вы не забудете обо Мне никогда…
Матушка Ганга
Доброе утро тебе, матушка Ганга! Доброе утро! Как же ты прекрасна сегодня! Ты несёшь свои широкие воды навстречу восходящему Солнцу, и нет для моего измученного сердца картины, желанней, чем эта. Ты по-прежнему моя милостивая покровительница, и позволь мне всегда видеть тебя, видеть, как ты в лучах рассвета, извечно спокойная и могучая, странствуешь по всем мирам, даруя им радость и счастье. Позволь мне всегда находиться рядом с тобой, лелея надежду увидеть Его ещё хотя бы раз. Я вновь пришёл, чтобы совершать свой ежедневный вечный долг – служить вайшнавам, пожалуйста, благослови меня больше никогда не сойти с этого пути. Каждый день я плачу, вспоминая всё, что было в моей жизни, и лишь ты, матушка моя, даёшь мне силы продолжать жить, несмотря на мои горькие воспоминания. Каждый день я надеюсь, что смерть заберёт мою печаль, освободив от тяжести воспоминаний, но нет, – я всё ещё живу, сгорая в пламени стыда и раскаяния. Скажи мне, Ганга, настанет ли тот день, когда я, прощённый и свободный от боли памяти, смогу опять увидеть Его, смогу вновь припасть к Его божественным стопам? Скажи, настанет ли тот день? Я так надеюсь, я так жду… Хотя и понимаю, что такой грешник как я должен просто гореть в аду до конца времен. Но всё же я знаю, что Он смилостивился надо мной, Он позволил мне быть с тобой. Он… Он спас меня! Он просто спас меня, и теперь я, сгорая от стыда за своё прошлое, прошу твоей милости и защиты. Будь добра ко мне, пожалуйста, не прогоняй меня. Ведь всё, что у меня есть, это ты и твоя милость, матушка моя. Всё, что у меня есть это ты и твоя милость. И мои горькие слезы. Я просто плачу и жду. Я жду Его вновь. И я знаю, что ты тоже ждёшь Его. Ты с нетерпением ждёшь Его, надеясь обнять своими прохладными струями Его нежное тело. Может быть, Он всё-таки придёт сюда, и я смогу склониться к Его стопам. Может быть… Но всякий раз, когда я вспоминаю, что было со мной, слёзы стыда и горечи начинают жечь моё сердце. Память об этом разрывает мою душу. Ты видела всё. Ты была со мной всю мою жизнь, и ты знаешь всё, что происходило. Ты видела наше рождение, ты видела, как мы с братом учились ходить, как мы посещали школу, как мы приобщались к науке преданного служения Всевышнему, и ты всегда так радовалась нашим успехам. Ты каждый день благословляла нас своей милостью, и мы очень любили тебя всем сердцем. С самых первых дней своей жизни мы были с тобой, и ты с любовью встречала нас своими приветливыми водами. Ты видела наше детство и отрочество, ещё до того, как мы превратились в грешников и негодяев. Ты видела, как повзрослев и достигнув какого-то ничтожного успеха, мы были отравлены змеёй гордыни и зависти. Мы получили хорошее образование, положение в обществе, достаток, люди стали уважать нас, а мы, посчитав себя лучше других, начали превращаться в оскорбителей и гордецов. Ты видела, матушка моя, как с каждым днём мы все больше и больше привыкали к греху, а вожделение и гнев постепенно пожирали нас. Однако ты всегда милостиво встречала нас, несмотря ни на что. Ты никогда не прекращала любить нас и не отвергала нас. Но мы же становились животными в человеческом облике. Люди постепенно отворачивались от нас, они стали избегать нас, однако ты, госпожа моя, всегда была неизменно добра к нам. И время нашей жизни шло. Месяц за месяцем, год за годом, греховная жизнь в разгулах и пьянстве, грабежах и оскорблениях стала нашей привычной реальностью. Все возможные преступления и грехи стали нашим обычным занятием и доставляли нам удовольствие своей порочностью. Людям стали ненавистны сами наши имена, но мы всё же считали себя находящимися на вершине блаженства и совершенства. Мы поклонялись Бхадра-Кали, принося ей жуткие жертвы и обращаясь к ней с отвратительными просьбами, мы возненавидели весь мир, и мир, в свою очередь, возненавидел нас. Мы стали просто тяжким бременем для земли, и не было бы ничего удивительного, если бы мы оказались в аду на веки вечные. Но однажды произошло то, чего не ожидал никто. Однажды произошло чудо, и я до сих пор не могу осознать его. Одним утром мы с братом, следуя своему обычному греховному образу жизни, пошли на свой ежедневный промысел. Мы, пьяные и озлобленные, бродили по улицам Навадвипы, нападали на мирных жителей, отбирали их деньги, имущество, оскорбляли брахманов, женщин и стариков. Мы наслаждались своей безнаказанностью и были готовы унизить и ограбить любого человека. Вдруг на другом конце улицы мы увидели двоих людей, которые подходили ко всем прохожим и что-то им говорили. Один из них был прекрасноликий высокий юноша-авадхута в голубых одеждах, с прекрасной благоухающей гирляндой на груди и с одной серьгой в ухе, а другой был старше Него, немного ниже ростом, и одет он был в простое и не новое уже дхоти. Они смиренно кланялись людям и с блаженными улыбками на устах просили их воспевать Святые Имена Господа. Мы с презрением наблюдали за ними, считая, что они побоятся даже подойти к нам со своими глупостями. Но они всё же подошли к нам и обратились: «О братья, пожалуйста, примите этот дар – драгоценное Святое Имя Господа, воспойте Его вместе с нами! Пусть все ваши грехи исчезнут, подобно тьме, рассеивающейся при восходящем солнце… Пойте же Святые Имена!» Я помню как сейчас их глаза, исполненные неземной любви и радости! Они пришли именно к нам! Они обратились именно к нам, они принесли нам любовь, совершенно не заботясь о себе и искренне желая нам счастья! Но горе мне, горе! Господи, как же я могу спокойно жить, помня всё, что произошло дальше. Воистину, я несчастнейший из людей, и нет мне прощения! Я, греховный негодяй, в то же мгновение почувствовал, как гнев яростной волной охватил мое сознание, я испытал жуткую зависть к их блаженному миру и счастью, и решил, что они достойны смерти! Господь мой! Если это возможно, пожалуйста, прости меня. Я вновь и вновь проливаю свои горькие и бесполезные слёзы, пытаясь замолить свой грех! Прости это несчастное животное, которое не имеет ни разума, ни сил. Пожалуйста, будь милостив к этой несчастной душе, не оставляй её без Своей милости! Мне больше не на что надеяться, лишь на Твою милость, мой Господь. И мы… мы решили наказать их. Угрожая им, мы с братом погнались за ними, мы выкрикивали угрозы и предвкушали, как будем мстить им за их неслыханную дерзость. Мы гнались за ними по нескольким улицам, но вскоре выбились из сил и махнули на них рукой, считая их недостойными нашего внимания. А через полчаса мы уже обо всем забыли, погрязнув в своей привычной ежедневной греховности. Мне даже в голову не могло прийти, что эти люди могут сказать что-либо, заслуживающее доверия. Я считал, что многочисленные вайшнавы, которых было много в Навадвипе, все должны быть наказаны, ибо они ничего не делают, а лишь поют и танцуют. И потому я принял этих людей за бездельников, хотя сам был не лучше бесполезного бельма на глазу. На следующий день мы также были пьяны, и также лежали где-то в грязи, препираясь друг с другом, и надеясь удовлетворить потребности наших давних спутников – похоти, алчности и гнева. В это время я заметил, что вчерашний прекрасный юноша-авадхута, за которым мы гнались по улицам, всё так же блаженно улыбаясь, один бесстрашно идёт прямо к нам. Люди, которые видели Его, идущим в нашем направлении, пытались отговорить Его, но Он, воздев руки к небу, решительно шёл, желая вновь наградить нас бесценным даром Святого Имени. Я увидел Его издалека, и толкнув брата в бок, приготовился встретить Его. Он подошёл к нам поближе и произнёс: «О братья, пожалуйста, воспевайте Святые Имена Господа, давайте забудем прошлое. Давайте же все вместе будем наслаждаться священным нектаром Харинамы». Но в этот момент гнев, который зрел в моей груди, вдруг вырвался наружу, и я со страшным криком схватил какой-то старый горшок, который лежал у дороги, и с силой кинул в Него… Разве есть в этом мире больший грешник, чем я? Разве есть существо, несчастнее, чем эта жалкая и ничтожная душа? Господи, если это возможно, пожалуйста, прости меня, не прогоняй меня от Своих стоп, ибо мне больше не на что надеяться… оршок попал Ему прямо в голову, и тотчас же пошла кровь. Он закрыл глаза, морщась от боли, затем посмотрел на меня, мягко улыбнулся и произнёс: «Брат, ты ударил Меня, - видимо, это Господь избавляет Меня от последствий Моих грехов, и всё же Я очень прошу тебя – прими бесценный дар – Святое Имя Господа. Прошу тебя, пой и танцуй, во славу Всевышнего! Только Верховный Господь является единственным истинным прибежищем, пожалуйста, прими это прибежище». Вид Его крови ещё больше разозлил меня, и я решил, что Он всё ещё недостаточно наказан. Я собирался поднять камень, но мой брат, осознав, что этот авадхута на самом деле святой человек, не заслуживающий такого обращения, кинулся ко мне и стал меня усмирять. Вокруг собирались люди, которые с негодованием и осуждением смотрели на меня, но я же, жалкий грешник, даже не раскаивался в содеянном. Вдруг все встрепенулись, обернувшись на громоподобный голос, который звучал, казалось, на всю вселенную: «Где он?! Где этот негодяй?!» Я понял, что голос спрашивал обо мне. И в то же мгновение появился Он! Это был Он! В этот момент появился Гауранга Махапрабху! Ни до ни после этого дня никто ещё не видел Его в таком гневе, и весь Его гнев был направлен лишь на меня одного!.. Так есть ли существо более падшее и несчастное, чем я, во всех трех мирах? Я сумел разгневать Самого Господа Гаурангу! Господи, где же мне искать спасения? Он закричал: «Чакра! Чакра! Приди немедленно!» И неожиданно небо вдруг озарилось светом, который исходил от миллиона солнц, и я понял, что он мгновенно может испепелить всю вселенную. Но этот свет и жар должен был испепелить лишь меня одного! И тогда я испугался по-настоящему. Я в ужасе смотрел в пылающее гневом лицо Господа и пытался найти в нём хотя бы намёк на милость. Но Господь был непреклонен. Я кинулся к Нему в стопы, но Он отверг меня, сказав лишь: «Убирайся прочь! Отныне ты будешь миллионы эпох пылать в аду за то, что оскорбил Нитйананду! И нет тебе прощения!» Затем Он поднял лежащего на земле Джагая и обратился к нему: «Джагай, ты удовлетворил Меня, защитив Нитйананду, Я благословляю тебя любовью к Богу!» Нитйананда обратился к Махапрабху: «Мой Господь, Ты низошел, чтобы спасти самых падших – и Ты принял в прибежище Своей милости Джагая, пожалуйста, прости также и этого Мадхая. Пусть он и ударил меня, но всё же сжалься над ним. Если ты спаёшь его, слава о Тебе, воистину, станет беспредельной». Чувствуя, что у меня всё ещё есть надежда, я, отчаявшись, вновь бросился к Гауранге, моля Его о прощении, но Он сказал: «Ты оскорбил Моего возлюбленного Нитйананду, проси прощения у Него. Если Он простит тебя, может быть, Я выслушаю тебя». Я припал к лотосным стопам Нитйананды, и Он, всемилостивый, с блаженной улыбкой поднял меня и сердечно обнял, прижимая к Свою нежному телу. Он… Он простил меня! Я тотчас же ощутил, как по милости Нитйананды неземное блаженство любви к Богу, волшебной рекой вошло в мое сердце, благословляя меня. А Махапрабху, увидев, что Нитйананда простил меня, так же обнял меня, и тысячи и тысячи моих грехов, от божественного прикосновения Господа, подобно чёрным воронам, взвились вверх, освобождая мое пленённое сердце. Господь спас нас от всех грехов, Он освободил наши души от пылающего ада, наградив нас бесценным сокровищем любви к Нему. Затем Гауранга сказал: «Слушайте же Меня, Джагай и Мадхай! Сегодня, по беспричинной милости Господа Нитйананды, вы получили милость духовного мира – сокровище божественной любви! Идите же и больше никогда не грешите! С сегодняшнего дня вашим вечным долгом будет служение лотосным стопам вайшнавов, так служите же преданным Господа, воспевайте Святые Имена и проповедуйте славу Господа!»… Матушка моя Ганга, ты видела всё это, и ты знаешь, что с того самого дня мы пытаемся служить вайшнавам. Мы омываем лотосные стопы вайшнавов, и пыль с их стоп – наше драгоценное украшение. Мы воспеваем Святое Имя Господа, надеясь увидеть Его вновь. Мы молим всех приходящих сюда благословить нас, и мы молим Господа простить нас. Люди приходят посмотреть на нас как на чудо, совершённое Господом Гаурангой, и мы также молим их о милости. И каждый день я просто плачу, вспоминая свою бесполезную жизнь. Но стыд и раскаяние по-прежнему жгут мое истерзанное сердце, а жизнь моя всё ещё теплится лишь по милости преданных Господа. Матушка моя, божественная Ганга, ты всегда была добра к этому греховному человеку, позволь же мне и впредь быть рядом с тобой, позволь мне никогда не лишиться твоей милости. Прими в свое прибежище этого несчастного плачущего Мадхая. Может быть, я смогу увидеть Гаурангу Махапрабху ещё раз. Может быть, смогу склониться к Его божественным стопам. Я не знаю… Горькими слезами я просто оплакиваю свою судьбу, и молю тебя, матушка, спаси меня, спаси… 28.12.01 Владивосток
Браслет
Я всегда был самым обыкновенным человеком. У меня самые обыкновенные родители, и я ни чем не отличаюсь от других людей. Разве что только я живу в Храме, где поклоняются Кришне. Но даже в этом случае я не отличаюсь от сотен и тысяч бхакт, таких же, как и я. Я также хожу по холодным и неуютным подъездам, распространяя книги. Я ношу такое же, как и у всех, шафрановое дхоти. У меня небольшая шикха, немного потрескавшиеся кантхималы, электронные часы на ремешке, и старенький шерстяной чадр. Словом, внешне я совершенно обыкновенный бхакта, который пытается что-то делать для Кришны всего каких-то несколько лет. Да, я прожил в Храме несколько лет, познакомился с интересными людьми, и можно сказать, все эти годы моя жизнь была довольно насыщена. Однако, несмотря на прожитое в Храме время, я всё же чувствовал, что чего-то мне не хватало. Внешняя сторона, несмотря на весь её лоск и стабильность, всё-таки почему-то никак не удовлетворяла меня. Не доставало какой-то одной детали, без которой все теряло цвет и полноту жизни. Иногда, в порыве вдохновения я пытался анализировать самого себя и пытался выявить своё реальное положение. После чего меня хватало на неделю, в течение которой я занимался осознанным служением и чувствовал реальное удовлетворение. Однако неделя проходила, и после неё вновь приходили долгие и скучные месяцы привычной рутины. Вот эта рутина-то меня и угнетала. Я жил с непреодолимым чувством какого-то беспокойства и неосознанного страха. Я чувствовал реальный страх. Я чего-то боялся… Но чего? Я знал, что душа вечна, а телу придётся умереть. Я об этом много раз слышал и много говорил другим. Я знал, что преданное служение спасает человека от любой опасности… Однако… Однако в сердце моем по-прежнему ныла старая заноза. По-прежнему я не мог почувствовать себя счастливым и спокойным. За годы моей практики это состояние стало привычным для меня. Оно напоминало хроническую болезнь, которая терпеливо изматывала мои нервы и здоровье. Но в чём истинная причина я так и не мог разобраться. Так я и жил, чаял неожиданного счастья, но в глазах моих обитала грусть… В тот день я в одиночестве ходил по алтарной комнате и пытался доповторять свои шестнадцать кругов. Наши прекрасные храмовые Божества Гаура-Нитай были открыты. Я ходил взад и вперед и периодически поглядывал на Них. Они были одеты в Свои далеко не новые уже зеленые костюмы и большие чалмы. Гирлянды также оставляли желать лучшего, потому что сейчас, ранней весной, цветы очень дорогие, и нам приходится делать их из банальных полувялых гвоздик, перемежая с простыми зелеными листьями. Я думал об этом, а также думал о том, что хорошо было бы научиться шить для Божеств, научиться делать гирлянды, готовить изысканные сладости. Потом я подумал, что таким образом я стал бы знаменитым и популярным. Что меня бы все любили и приглашали бы во все большие Храмы. В общем, я ходил и мечтал, как бы ещё умудриться выделиться. Сохраняя смирение, естественно. Солнышко только вставало, и его приветливые мягкие лучи легко касались меня своими тоненькими пальчиками. Я очень люблю это раннее солнце, и потому в то утро я блаженно жмурился, радуясь его теплу. Всякий раз, когда я дочитывал круг мантры до конца, я вспоминал, что повторил его совершенно невнимательно, думая о чём-то, о чём не стоит думать. Я привычно сожалел, вздыхал и принимался за новый круг, однако уже через минуту вновь погружался в радужные мечты о своём великом будущем. Такое повторение было не новым для меня: я так повторяю свои круги уже несколько лет. Вдруг я краем глаза заметил какое-то движение со стороны алтаря, после которого раздался звук, как будто что-то упало. Я оглянулся и увидел, что у Господа Чайтаньи с руки соскочил браслет и, ударившись несколько раз о дерево алтаря, покатился ко мне. Я наклонился за ним и краем глаза опять заметил какое-то движение. Подняв глаза, я увидел, что Господь Чайтанйа, только что стоявший неподвижно с воздетыми вверх руками, смотрит прямо на меня и протягивает ко мне руку. Он пристально смотрел какое-то время, затем оглянулся на Господа Нитйананду, который также опустил руки и смотрел на меня, и сказал мягким голосом: - Это Мой браслет. Отдай. Я почувствовал, как мурашки нещадно побежали по моей спине. Это было очень сильное ощущение. Признаюсь, такого я не испытывал никогда в своей жизни. Я стоял неподвижно, смотрел на Божества и не знал, как реагировать. - Отдашь или нет? – вновь обратился ко мне Господь Чайтанья. Его голос напомнил мне спокойное журчание глубокого ручья, и я немного пришел в себя, услышав его. Однако шок всё еще сковывал моё сознание, и потому я с трудом выдавил: - Господь, но ведь Вы… ведь Ты… - Что - Я? – не без любопытства спросил Гауранга. - Ведь Ты… ээээ… Ты… деревянный, - сказал я… и осекся. Господь Нитйананда нахмурил Свои черные брови и очень недовольно посмотрел на меня. Мне стало не по себе под Его взглядом. Однако Господь Чайтанья весело засмеялся и сказал: - Я деревянный? Тогда какой же ты? - Я? – я пытался судорожно сообразить ответ, но мой ум был в таком смятении, что я не мог связать и двух слов. Однако Гауранга с улыбкой продолжал: - Если я деревянный, тогда какой ты? Не знаешь? А Я тебе подскажу: ты кожаный! И кожа твоя, причем, не самого лучшего качества. Эти слова подобно ледяному душу привели меня в чувство, и я попытался промямлить: - Кожаный, прости… Ты… то есть Вы… то есть Ты… прав… Господь Чайтанья доброжелательно кивнул, присел на круглую подставку с нарисованными на ней розовыми лотосами, затем вдохнул запах гирлянды, которая висела у Него на шее. Господь Нитйананда также присел, снял с головы Свою чалму и стал разглядывать брошь, которая венчала её. Оба Господа излучали глубокое и мягкое сияние, и от Них распространялся повсюду тончайший аромат, напоминавший запах сандала, свежей листвы и цветов жасмина одновременно. Они были чрезвычайно привлекательны. Особенно меня поразила их манера двигаться: они действовали непосредственно и просто, но в то же время величественно и утончённо. - Браслет ты Мне так и не отдал, - сказал Гауранга, - но если так настаиваешь, можешь оставить его у себя. - Нет! Нет! Я не хочу, он Твой, - сказал я и добавил, - мой Господь. - Господь, говоришь. Хм, а разве твой Господь может быть деревянным? – серьезно спросил меня Господь Чайтанья. Господь Нитйананда также поднял Свои прекрасные выразительные глаза на меня. - Нет, конечно. Просто я… - Просто ты не верил, что Я могу с тобой заговорить? Так? Скажи честно. - Да, наверное, - согласился я, чувствуя жгучий стыд. Мне стало очень стыдно, что за всё это время, пока я занимался «преданным» служением, я так и не верил в Господа Чайтанью. - А если ты не веришь в Меня, тогда зачем ты делаешь то, что называется «вайшнава бхакти»? Этот вопрос также застал меня врасплох, и мне пришлось судорожно анализировать себя, чтобы суметь ответить на него. И вдруг я очень ясно понял: главной эмоцией моей жизни всегда была тоска и грусть. Безудержная грусть, которая насквозь пропитывала всё моё существо. Она была моей второй натурой, моей второй половиной. Горькой и родной. И именно она была тем стимулом, который привёл меня в духовную организацию. С помощью преданного служения я просто хотел избавиться от этой тоски. Я просто искал свободы от этой грусти… И тогда я сказал: - Я не хочу тоски, мой Господь, я хочу… радости… - Радости, значит. Радость - это хорошо. Но в таком случае причём здесь Я? И Нитай? – ласково спросил меня Господь Чайтанья. - Если ты хочешь радости, тогда заведи жену, стань богатым, или придумай ещё что-нибудь. Зачем ты проводишь свою жизнь в этой комнате, в комнате, в которой стоим Мы? - Просто без Вас счастье невозможно, - нашелся я, радуясь своему ответу. - Без Нас, говоришь, невозможно. Но чего ты хочешь в первую очередь: быть с Нами или просто быть радостным? Хотя можешь не отвечать, Я Сам скажу: ты хочешь, чтобы Мы сделали тебя счастливым, но будешь ты с Нами или нет, тебе, в принципе безразлично. Так ведь? Я сглотнул и едва кивнул. Господь Чайтанья продолжал. - За всё это время, ты ни разу не захотел встретиться со Мной. Я внимательно слежу за каждым твоим шагом уже долгие годы, но ты упорно избегаешь Меня. А почему? Ты просто не любишь Меня. А почему ты не любишь Меня? Потому что Я для тебя деревянный… Когда Нитай ушел из дома, - в этот момент Гауранга внимательно посмотрел на Господа Нитйананду и глубоко вздохнул, - Его отец просто умер от горя. Потому что любил Его бесконечно сильно. А ты готов любить также? Готов? - Нет, - честно ответил я. - Так вот, Я скажу тебе такую вещь, - продолжал Господь Чайтанья, - если ты хочешь быть счастливым, по-настоящему, всем своим существом, тогда ты должен расстаться со своими собственными представлениями о счастье, и ты должен спросить Меня о нём. И Я расскажу тебе. Ты хочешь услышать? - Да, конечно, - ответил я, - я очень хочу. - А ты не пожалеешь? – спросил Господь Чайтанйа и очень пристально посмотрел в мои глаза. - Не пожалею. Я хочу услышать это от Тебя, - сглотнув, ответил я. И почувствовал, как дрожь волнами стала накатываться на меня, приводя меня в смятение. Я ощутил, что взгляд Господа проникает глубоко внутрь меня, прямо в сердце. Он прекрасно знает меня. Он видит меня прямо изнутри. Но не осуждает, Он лишь хочет помочь. Потому что Он любит меня, а я Его… вряд ли. - Тогда тебе расскажет Нитай, Он лучше знает, - сказал Господь Чайтанья и кивнул Господу Нитйананде. Господь Нитйананда, который до этого молчал, отложил Свою чалму в сторону и сказал чудесным раскатистым голосом: - Мой дорогой, забудь о том, что ты великий. Забудь о том, что ты мудрый и могучий. Это далеко не так. Забудь обо всем, что у тебя в голове. И не ищи больше счастья своими силами. Всё, что ты должен хотеть, - Его голос немного задрожал, - хотеть изо всех сил, хотеть всем своим сердцем - просто увидеть, как в окружении Своих преданных танцует Гауранга перед колесницей Господа Джаганнатхи. Ты должен захотеть увидеть, как Он прекрасен, и заплакать от любви к Нему. Заплакать от любви. И больше ничего. После этих слов я некоторое время не мог прийти в себя. Оба Господа смотрели на меня и улыбались. Затем я набрался сил и спросил: - А как мне захотеть этого? Господь Нитйананда ответил: - Я помогу тебе! Только помни об этом всегда! Постоянно повторяй Святые Имена и служи всем вайшнавам. И однажды ты заплачешь, увидев красоту Его танца. Я тебе обещаю, - Он очень пристально посмотрел на меня и ласково улыбнулся. В это мгновение браслет Господа, который я всё это время держал в руке, вдруг выпал из моих непослушных пальцев и покатился по полу. Я вздрогнул и наклонился за ним. Когда я поднял его и протянул руку, чтобы отдать Господу, то увидел, что Божества стоят неподвижно в Своей обычной позе с поднятыми вверх руками. Оба Господа, которые только что разговаривали со мной, вновь приняли форму Божеств и, не мигая, привычно смотрели вперед. - Ты что делаешь? – вдруг услышал я голос за спиной. Я обернулся. На меня с недоумением смотрел старший храмовый пуджари. Он пришел в алтарную за листочками Туласи, и, видимо, заметив, как я протягиваю Божествам браслет, удивился. - Я, так… ничего, - только и смог произнести я, - у Них браслет упал. - И ты думаешь Они сами возьмут? – с иронией спросил он. - Да, Они ведь живые, - сказал я, и почувствовал, как горячая волна вдруг накрыло мое сердце, и несколько её жгучих капель попало в глаза. - Живые-то живые, да только сделаны из дерева. И потому стоят, не шелохнуться. Это я их одеваю каждый день! Не сами же Они одеваются, - сказал он и направился к Туласи. Вдруг он неожиданно остановился и стал принюхиваться. Затем посмотрел на меня и удивленно спросил: - Кстати, а ты не чувствуешь здесь какой-то странный запах? - Нет, - ответил я, - не чувствую, а чем пахнет? - Пахнет чем? Да то ли сандалом, то ли жасмином, то ли зеленью какой-то. Но приятно, факт… 2003-03-05
Я думал о себе
Я думал о себе, что отрешён в достатке, Что мне уж все равно, где горько, а где сладко Что в миг любой могу уйти и не вернуться, Что хоть сейчас готов заснуть и не проснуться. Так думал про себя, и сам собой гордился… Но в сочных травах вдруг июль ко мне спустился. Плеснул мне ветром в грудь, и солнцем улыбнулся, Ромашкою простой в ладонь мою уткнулся, И сын мой рядом был, он в травах тех купался, И понял я тогда, как сильно ошибался… 2004
Про жизнь
Здравствуй, мир! Здравствуй, жизнь! Здравствуй, смерть! Первый крик. Первый блеск слезы. Ты родился, И завтра – старик. Ты родился стать частью игры… Веришь в счастье? – Его не догнать! Помнишь Солнце? – Его не спасти! Ты мечтал в поднебесье летать… Но способен ты только ползти… Ты хотел быть не хуже, чем все. Может, лучше, – никто не сказал. Но курносая здесь, при косе… Ты же дивишься: «Кто её звал?…» Жизнь за жизнью как плёнка кино. Кадр за кадром, и новая роль. Всё, что помнишь ты: чувство одно – Загустевшая жгучая боль… Кто полюбит меня? Кто поймёт? Кто смеяться не будет? Как все. Где смогу я найти сам себя В придорожной судьбы полосе?… Я заждался уж, Солнце ясное! Я заждался уж, Небо синее! Я готов идти – освети лишь путь! Я готов любить: чувство сильное Угольком в груди притаилося. Призови, пойду. Не задумаюсь. Что терять в траве, надмогильною? Одинокому жизни страннику, Босоногому, неразумному?... 2001-2002
Перед рассветом
Перед рассветом, в тьме ночной, В бездонной россыпи алмазов Наследник неба – горизонт Ветрами раздаёт указы. Велит морским волнам унять Свои насмешливые беги, А травам сочным придержать Цветов ладони-обереги. Велит он птицам затаить Хоть на немного песню счастья, Чтобы потом её разлить Потоком щедрым по ненастью. Наследник неба – горизонт Встречать торжественностью яркой Владыку Солнце поспешит, Чей свет сквозь день прольётся аркой. Встречает горизонт рассвет Покровы ночи разметая, И тянет лучики в ответ Волшебник Солнце, мир встречая. Встречает мир безбрежный свет, И знает, что нет большей чести, Чем нежно, с трепетом в ответ Сказать от всей души: «Мы вместе!» «Мы вместе!» птицы запоют, На небо глядя в упоеньи! «Мы вместе!» ветры обовьют Вершины в солнечном гореньи! «Мы вместе!» отдаёт трава Полей цветочных дух пьянящий. «Мы вместе!» - вот любви слова Бескрайней жизни настоящей. «Мы вместе!» милые друзья, Такие добрые, родные! Мы вместе! Вместе ты и я! Мы вместе, души золотые! Рассветом, что один на всех Едины мы с любовью вечной. Восторг, сияние и смех Ждут на дороге бесконечной. Мы вместе в путь любви, в полёт, В рассвет надежды, в счастье, в песню Отправимся! Душа поёт, Что мы с тобой навеки вместе!
Папоротник и фиалка
Средь буйства лета в полнотравье, В ночном тумане разлитом, В седом таинственном дубравье, Под можжевеловым кустом, Под тенью трав переплетённых, Что даже в полдень прячут свет, В корнях веками убелённых Дубов, сильней которых нет. Рос папоротник неказистый Мечтой проникшийся одной: Он часа ждал, когда лучистый Цветок багряно-золотой Вдруг вспыхнет красотой волшебной В зелёных пальцах, и тогда Лес напоит поток целебный Сердечной мудрости, добра. «Наивный!» – дуб шептал ветвями, «Расцвесть не каждому дано! Горжусь своими желудями, Судьбой мне так предрешено… И ты, трава, оставь мечтанья! Тебе ль цвести и чудо несть? Ты незаметное созданье! Цвет для тебя большая честь!» «Глупец!» – прокаркал ворон хрипло. «Гордыня!» – полоз прошипел, «Твоя душа навеки влипла! Надеждам всяким есть предел!»… В той чаще обитатель каждый Мечты друг друга осуждал. И папоротник не однажды Главой поникнув, тосковал. В ту ночь печаль его простая Была освещена Луной. И он, от грустных дум вздыхая, Готов проститься был с мечтой. «Постой!» – раздался шёпот нежный. «Постой! Мечту не отпускай! Оставь сомнений дух мятежный. В тебя я верю! Так и знай!» Глаза он поднял: «Кто ты? Где ты? Ведь не знаком мне голос твой. Ужели мне в печальны леты Позволено дружить с мечтой?» «Поверь, позволено, по праву. По долгу жизни расцвести. Чтоб полуночную дубраву вдруг в новом свете обрести». Фиалка хрупкая лесная Прекрасноокий мотылёк, Чей голос как вода живая Между корней дубовых тёк, В глаза ему смотрела нежно. «Я верю!» – молвила она. И счастье птицей безмятежной Запела, как поёт весна. «Ты, верно, фея? Иль богиня? Ты свет, что ночь зарёй залил! Ты чащи дикой берегиня… Твой голос лёд мой растопил». «Я та, что есть, я та, что верю. Я знаю сердцем и люблю. Ведь жизнь проста, и даже зверю Доступно разбудить зарю»… И он склонился, восхищённый, К фиалке трепетно, любя. И лес увидел, изумлённый, Как светом золота горя Цветок вдруг вспыхнул злато-алый В зелёной длани как заря, Расцветив сумную дубраву, Восторги волшебства даря. И чаща, затаив дыханье, Смогла увидеть, как любовь, Небес распахнутых созданье, Победу одержала вновь. Минуют дни, проходят годы, Струится время, как всегда. Лишь для любви нет непогоды, Над ней не властны города. Угрюмье чащ над ней не властно. Она всесильна! Лишь она В своей бескрайности прекрасна, Преград не знает как волна… А папоротник, леса житель, Зацвёл… он и сейчас цветёт. В фиалки трепетной обитель Он всю свою любовь несёт. Он и она отныне рядом. Он и она вдвоём всегда. Им смыслом, счастьем и наградой Их вера стала и мечта. Пусть в чаще той они остались, Пусть сомневаются дубы. Сердца навек их повстречались С полётом трепетной мечты.
Ода собственному величию
Никогда ещё в небе бескрайнем, И ни разу на нашей земле, Специально или случайно Не рождались подобные мне! Я особое Бога созданье! Из меня исходит моща! И вокруг меня мирозданье Нарезает круги трепеща! Захочу я -– и вы засмеетесь, Расхочу я – заплачете вы, Без меня вы не разберётесь Абсолютно ни в чём ведь! Увы! Я пришел по своей доброй воле К вам несчастным и глупым таким С вами я словно дуб в чистом поле Над травой возвышаюсь один! Вы строптивые дети природы Понимаете только в еде И моё вам величие, вроде, Не виднеется в жизни нигде. А ведь я и красивый, и стройный, Мудрый как Соломон и змея, Сесть на трон деда Брахмы достойный Посмотрите же вы на меня! Моих песен вам вовсе не надо Даже если про Бога пою. Вам слова мои кажутся ватой Ох! Не цените личность мою! Почему не хотите вы слушать, Как я вас критикую порой? Почему продолжаете кушать? Я что, больше для вас не герой? Почему я для вас так неважен? Почему стороной обошли? И откуда так много вы сажи В моем сердце сегодня нашли? Я не верю, что я не великий. Не трудитесь мне то утверждать. Просто я вот такой: многоликий. И вам надо чуток подождать. Потерпите немного – поймёте, Все бескрайние грани мои. И тогда вы меня назовёте Сверхспасителем этой земли. Мне совсем недосуг тратить время Распинаясь пред вами сейчас. Я пойду нести тяжкое бремя: Раздавать свою славу средь масс! Если станет вам грустно - зовите! Я приду и ваш путь освящу. Но гордыню свою уберите, Так и быть, я её вам прощу! Ухожу я достойный и гордый. Ухожу я опять вглубь себя. Остаюсь непреклонный и твёрдый, …только хочется плакать, друзья. 2009
Мечте навстречу небо распахнётся
Мечте навстречу небо распахнётся, Мечте навстречу пробуждается земля, Мечте навстречу солнце улыбнётся, Мечте навстречу вместе - ты и я! Мечта должна мечтать о цели О смыслах высших, о предназначенье. Об истине небесной, о дороге, О чистой песне сердца пробужденьи. Моя мечта цветёт весенней вишней Легчайшим облаком на ветер отзываясь. Надеждой трепетной она летит неслышно, Весне беспечной тихо улыбаясь. Моя мечта бурлит рекою полноводной, Творя в судьбе моей крутые повороты. Потоком пенным она мчится к океану, Стремясь вдохнуть всей грудью ширь свободы! Мечта моя растёт фиалкой нежной, Омытой предрассветною росою. Легко ступая по полям безбрежным Идёт рука в руке с весной босою. Моя мечта гремит раскатом грома, Высь бесконечную пронзая дерзновеньем Не зная тишины, покоя, дома, Она счастлива может быть мгновеньем. Моя мечта ростками прорастает По всем цветущим и бескрайним землям. Под голос её песни лёд растает. Взойдут восходы, зову неба внемля. А я мечтаю сердцем распахнуться, Руками-крыльями захлопать в ветре вольном. Взлететь, запеть, и Солнцу улыбнуться, В небес сияющих град стольный. А для меня мечта как спелый колос, Что августом сухим налился силой. Сквозь ветер в поле жёлтом слышу голос Земли родной моей, навеки милой. Моя мечта алмазы разбросала На чёрном бархате небес бездонных. Из сердца закромов моих достала Печаль пустую песен сонных. А мне мечта зимою у камина Традиции семейные сплетала. И вторя ей, бордовая рябина, Стуча в окно, мне про любовь шептала. А мне мечта шепнула мимоходом: Пойдём за мной! За горизонт! За тайной! Мы с ней увлечены сейчас походом, И не приходит больше дней случайных!
Яркие как мая травы
Яркие как мая травы, Сочные как августа плоды В листьях спелой осени оправе Наши годы повстречали мы. И опалом мягким засверкало Третье семилетье, чей полёт Нового рассветного начала Крылья, трепетно расправив ждёт. Мы с тобой наш путь-дорогу, Наше небо и сиянья высь Распахнём, минуя все пороги, Чтоб летели дальше! Не крались! Мы с тобой самой мечтою жизни Разожжём в сердцах небес костры, Чтобы тяжесть прошлой укоризны Обернулась в нежные цветы. Пусть судьба счастливым взором Нас в бескрайность, в горизонт ведёт. И к сияющих небес соборам Песней сердца и любви зовёт. Мы рука в руке с тобой вместе В семилетье новое вошли. Пусть слова для нашей новой песни Принесут на крыльях журавли. Пусть тебя укроет нежно Длань богини мудрой и святой. И звучат молитвы обережно, Провожая нас с тобой домой.
CONTACTS